СУБЪЕКТИВНО
Начало в №№ 13, 14
«Революция – это какой-то гашиш для русских, – летом 1913 г. писал Василий Розанов, ныне почти забытый великолепный писатель и философ. – В Петербурге уже исключительно проходимцы, социалпроходимцы». Закономерности развития экономики и общества большевикам, как мы видим, обмануть не удалось. Однако народ российский поначалу клюнул на лозунг «Заводы – рабочим, земля – крестьянам».
Правда, из всех лозунгов большевики реализовали один: развернули Первую мировую войну в Гражданскую. Последствия обернулись ужасами. Промышленность упала до 17% от уровня 1913 г. Инфляция подскочила до 100 тыс. процентов. За коробок спичек просили 1 млн руб. С 1918 г. наступил коммунизм – «военный». Один из пунктов – продразверстка: конфискация продуктов у крестьян. Но если все отбирают – зачем пахать, сеять, убирать урожай? В крупных городах худобедно давали паёк, но в Поволжье, Приуралье, на западе и севере Казахстана грянул голодомор, за два года унесший до 5 миллионов жизней. Деревня, обманутая и озлобленная до предела, схватилась за ружье.
Как ни странно, всё шло по ленинскому плану. Правда, в нем не сошлось главное: вместо пролетариата использовать крестьянство. Но это не смущало вождя. «Ленин не верил в человека, – писал философ Бердяев, – не признавал в нем никакого внутреннего начала… Но он бесконечно верил в общественную муштровку человека, верил, что принудительная общественная организация может создать какого угодно нового человека… В этом был утопизм Ленина… Так и Маркс верил, что новый человек фабрикуется на фабриках. Одного Ленин не предвидел: диктатура пролетариата, усилив государственную власть, развивает колоссальную бюрократию, охватывающую, как паутина, всю страну. Эта новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные массы.
Новая революционная мораль… оказалась уже иной, чем у старой революционной интеллигенции, менее гуманной, не стесняющейся никакой жестокостью. Ленин – антигуманист, как и антидемократ… Ленинизм выдвигает вождя масс, наделенного диктаторской властью… Сталин будет законченным типом вождя-диктатора».
Этот абстрактный гуманизм вообще, в который не вписывался конкретный человек со своими заботами и болями, очень понравился новой бюрократии. В её ряды ринулись из глубин народных полуграмотные швондеры, жаждавшие повелевать. Судя по всему, Ленин на это не рассчитывал: ведь швондеры-бюрократы многократно множили беды, свалившиеся на массы после Гражданской войны. И Ленин втайне от соратников с узкой группой специалистов начал готовить НЭП.
Ровно 100 лет назад, в марте 1921 г., созвали Х съезд РКП(б). Изначально в его повестке пункта о НЭПе не было, как и замены продразверстки продналогом – последний внесли по ходу. Экономическая и социальная ситуации в стране были аховые, и Ленин решился, по сути, на спецоперацию, не сказав коммунистам страны, что будет обсуждаться. Доклад Ленина о переходе к новой экономической политике основная масса большевиков сочла контрреволюционным. Еще бы! Ведь провозглашались кооперация, свободные предпринимательство и торговля. Концессии предполагали передачу лесов, рудников, нефтяных месторождений иностранным капиталистам. Среди большевиков начался ропот: «За что сражались? Теперь зовем мировую буржуазию эксплуатировать наш рабочий класс!»
Редактор «Известий ВЦИК» Юрий Стеклов рассказывал: «Ленин произвел изумительный по смелости и решительности поворот политики. «Научитесь торговать!» Мне казалось, я скорее губы себе обрежу, а такого лозунга не выкину». Ленину помог мятеж в Кронштадте, вспыхнувший 1 марта. Подавлять «контрреволюцию» отправилось 300 делегатов – на съезде их не было.
Но и решения съезда отстаивали с боем. На одном заседании Ленин говорил: «Когда в парламентах главе правительства высказывается недоверие, он подает в отставку… Вручаю свою отставку…» Он стучал кулаками по столу, кричал, что ему надоело дискутировать с людьми, которые никак не желают выйти из психологии подполья, что без НЭПа неминуем разрыв с крестьянством. Угрозой отставки Ленин так всех напугал, что сразу сломил несогласие многих.
Так начался НЭП, а по сути – рыночная экономика. Её вводили директивами. Тем не менее жизнь разительно менялась. Появились твердый рубль, свободное землепашество, торговля на улицах и площадях городов любыми продуктами. Крестьяне поверили государству, начали пахать и сеять.
Возможно, Ленин считал НЭП временным отступлением. А затем, буквально с каждым месяцем, приходил к мысли: «Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм». Сельская кооперация по методам Столыпина объединяла 12 миллионов крестьянских хозяйств – более 55% общего количества. К 1925 г. с дореволюционных посевных площадей получили продукции на 12% больше, чем в 1913-м. На 1 января 1923 г. в Москве насчитывалось 27 753 торговых пункта, включая палатки, из них 26 833 – частные.
Кооперативы, артели – только начало. В 1925 г. в городских поселениях существовало 295 379 мелких предприятий. К 1928 г. доля частного сектора в валовой продукции промышленности, по разным данным, составляла от 18 до 20%. Успешно действовали тресты, синдикаты, иностранные концессии. Средний ежегодный прирост сельхозпродукции в 1921-1926 годах составлял 10%, а промышленной – 40,8%! За считанные годы страна поднялась из руин.
Однако основная масса народа хотела, «чтобы все было, а «нэпманов» не было!» Партийный аппарат считал НЭП «предательством идеалов революции», видел в нем «опасность капиталистической реставрации». Так называемая «рабочая оппозиция» (Шляпников, Мясников, Медведев, Коллонтай) еще при жизни Ленина издевательски расшифровывала НЭП как «Новую эксплуатацию пролетариата». Их настроения разделяли Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин… РКП(б)-ВКП(б) рассматривала вопрос о НЭПе как вопрос о власти.
НЭП был обречен. Выдающийся экономист Николай Кондратьев, получивший мировое академическое признание теорией больших циклов, готовил обоснование НЭПа. В 1930 г. получил 8 лет заключения, а в 1938 г. его расстреляли. Не исключаю, что если бы Ленина не унесла болезнь, и его могла ждать подобная участь. Так бесславно закончилась вторая советская экономическая судорога. Никогда экономика СССР не росла нэпмановскими темпами, и, несмотря на подобострастные вопли чиновников, ни одну пятилетку страна не осилила. Зато восторжествовала плановая экономика. Я уже писал, что к 1989 г. она намолотила никем не заказанной продукции приоритетной группы «А» – производство средств производства – осевшей на складах Госснаба и замороженной, по данным Госкомстата СССР, на 470 миллиардов, более половины годового валового национального продукта. Дефицит бюджета подскочил до невиданных 30%. СССР скончался. Но вторично-первичное накопление капитала дальнозоркими «цеховиками» началось еще в середине 70-х, когда эти люди поняли, что косыгинские реформы зашли в тупик и экономика страны Советов никаким реформам не поддастся. Так оно и случилось.
«Цеховики» к «лихим 90-м» поднакопили деньжат для приватизации всего и вся, а вскоре к ним присоединились и силовики разных ведомств. Начался очередной этап вторично (или третично?)-первичного накопления капитала, когда массовая коррупция и воровство до сих пор обыденны.
Профессор НИУ ВШЭ Симон Кордонский, социолог и полевой исследователь, автор концепции сословного устройства современной России, говорит: «Систему удерживает в равновесии механизм «откатов»: за получение доли ренты приходится платить, а размер отката определяется положением в сословной иерархии».
Есть люди, которые считают, что занимаются экономической политикой, но поскольку в стране экономики в нормальном смысле нет, они, считает Кордонский, распределяют ресурсы, называя это политикой: «Пока ресурсы есть, все обижены, но в серьезную драку не лезут – потихоньку жрут друг друга, адаптируются к новому уровню ренты. Чуть что: нас обидели, недодали… И глава государства должен разбираться: наказывать тех, кто берет не по чину, и давать тем, у кого отобрали. Система так работает уже много лет лишь с двумя перерывами – в 1917-м и 1991 годах».
– Однако коррупции у нас нет, – утверждает Кордонский, – это импортная теория гадит. Коррупция – отношения бизнеса и государства. Поскольку бизнеса нет, нет и коррупции. Есть распределение ресурсов за откат, и это своеобразный клей в системе. Не будет откатов – все сразу встанет. Даже денежный рынок, который в большинстве стран регулируется ставкой банковского процента, в России определяется нормой отката, в некоторых случаях доходящей до 70%.
Наша экономика, считает Кордонский, является докапиталистической, нерыночной: «У нас система поместий. Люди, находясь там, занимаются промыслами. Отличие от бизнеса состоит в том, что промысел не продается – он может быть унаследован или уничтожен. Бизнес работает на деньги, капитализацию, а промысел – на авторитет мастера, его репутацию, которая потом может быть переведена в деньги. Ну, скажем, электросети от 10 кВт и ниже – поместье сетевого мастера, территориальное или функциональное. Мастер решает, кому подсоединение по полной цене, кому – со скидкой, кому – с откатом. Такое поместье можно продать или передать по наследству. А структурные помещики – это губернаторы и главы районов. Их поместья – не собственность, их нельзя продать или передать, как и промыслы. А чтобы промысловые цепочки интегрировались и дошли до стадии, когда могли бы работать на деньги и капитализацию, а не на авторитет, как сейчас… Не знаю, пока что я в России условий для этого не вижу», – говорит Кордонский.
Официально теневая экономика занимает 40%, но вместе с трудом домохозяйств, считает Кордонский, скрывается еще один годовой ВВП страны. Однако для государства признать, что существует другая реальность – значит, хотя бы задуматься о кардинальной смене бытия страны и народа. На это способны очень немногие. Трагедия нынешней власти – она не может принять страну такой, какая есть, заключает Кордонский.
Сколько будет тянуться полоса странно-первичного накопления капитала – никто не предскажет. Тревогу вызывают не столько долгожители наверху властной пирамиды, сколько анемия «выученной беспомощности» народа: 73% опрошенных признались социологам, что не могут влиять на политические процессы. Сбылся прогноз Василия Розанова конца XIX в.: «Новое здание» социализма, с чертами ослиного в себе, повалится в третьем-четвертом поколении». Но если нынешняя анемия народа не пройдет – судьба и новой России окажется под вопросом…
Игорь ОГНЕВ /фото из открытых источников/
