НОСТАЛЬЖИ
«Превратим Молдавию в цветущий сад Советского Союза!» – броские слова призыва ярко алели на фоне тучно-зелёных деревьев этого воображаемого рая, нарисованного сельским Сикейросом на крупноформатном фанерном щите, установленном у места пересечения центральных улиц села, по обочинам которых почти круглый год буйствовала разнообразная нерукотворная растительность. До природы-матушки плакатной картинке было далековато, однако она всё равно притягивала взор, манила радужными перспективами…
КАРТИНА МАСЛОМ
Народ-то тем и жил в начале шестидесятых, ибо в разгаре было строительство коммунизма, символизировавшего весьма светлое будущее. Хотя, казалось бы, куда светлее! На дворе солнечный тёплый денёк – такими сильно изобиловала южная земля, к ним местный люд был привычен, вроде бы по-другому и быть не должно. А у юноши, созерцавшего «картину маслом», вовсе ещё не прошло безмятежное солнечное детство, оно играло временами в определённом месте. Он стоял у означенного перекрёстка и всеми фибрами наивной души своей верил нарисованному: да, так оно и будет. Да к тому же написан лозунг очень красиво, печатными буквами. А сад будущего столь прекрасен, что не поддавался описанию. В голове не укладывалось: как это его взрослому приятелю, художнику-забулдыге дяде Христо (он же – Христофор) удаётся так здорово всё изображать!
Его мастерская располагалась под самой крышей трёхэтажного сельского Дома культуры, просто исполинского по местным меркам. Будучи школьникомстаршеклассником, парень иногда захаживал к творцу и со жгучим интересом наблюдал, как из-под карандаша в его руке на большом листе ватмана волшебным образом возникали лица общих знакомых, привычные пейзажи, окружавшие село, дома и улицы, умилительные мордочки дворняг – бобиков, шариков, тузиков…
ПАРТИЯ СКАЗАЛА «НАДО!»
Однажды живописцу поручили очень ответственное дело – воссоздать образ самого Владимира Ильича. Зайдя в очередной раз в мастерскую, юноша застал творение в стадии контурно-чернового наброска. На фоне еле заметных клеток угадывался силуэт вождя с традиционно выброшенной вперёд указующей рукой. Сюжет, как оказалось, срисовывался с обычной цветной почтовой открытки, пришпиленной булавкой прямо к холсту.
– Партия сказала «надо!», – дядя Христо был настроен идеологически верно, и его можно было по-человечески понять – такой заказ позволял иметь высокое мнение о себе и о начальстве, доверившему ему столь серьёзную работу. – Вам всё ясно, молодой человек?
Он поднял указательный палец, давая понять, кто именно дал ему это задание. «Молодому человеку» были совсем безразличны взрослые игры в престижность и идеологическую подкованность. Его поразили габариты полотна – под пять метров в высоту. Так что художнику, человеку средних лет и не совсем спортивного склада, приходилось время от времени взбираться по лестнице на сооружённый им помост, чтобы там, наверху, на уровне человеческого роста, орудовать кистью. Ею он периодически прикасался к большущей палитре и затем наносил грубые «пролетарские» мазки на те или иные места будущего картинного Ильича.
Получалось, что тонкостей в проработке цвета соблюдать-то особенно не требовалось. Да и детали одежды вождя сильно выписывать было необязательно. Местами малевать необходимо было густо, по-коммунистически решительно и убедительно. Иное дело – лик. Его надо было изображать тщательнее.
От усердия буйная шевелюра хозяина мастерской взмокла, и пот с его творческого лба стекал обильно. Приходилось уходить на краткие перерывы. Христофор спускался с помоста, садился к маленькому журнальному столику и с устатку осушал чашку-другую красноватого вермута, весьма пахучего.
–Ты будешь? – спохватывался он вдруг, по-приятельски протягивая юному другу наполненную до краёв посудину. Но на полпути останавливал движение руки, ставил чашку на стол и назидательно заявлял: – Тебе, пожалуй, ещё рано. Возьми-ка лучше кисть поменьше и подрисуй Ильичу левый ус – только не перепутай.
Радости у молодца не было предела: ему позволяют рисовать самого Ленина! Он мгновенно взлетел на постамент, решительно взялся за кисть с видом, будто делал это каждый день. Старательно закрасил именно тот участок полотна, который ему поручили довести до ума. А потом, когда огромного Ленина вывесили на фасаде Дворца, он долго и внимательно всматривался в «его» фрагмент творения и млел от счастья: я – тоже художник, только об этом никто не знает. В мечтах парень видел себя самостоятельным творцом, чьи картины шли нарасхват, а у дверей его мастерской не убывала очередь желающих быть увековеченными его волшебной кистью.
ЦВЕТУЩИЙ САД, ПАСТОРАЛЬ И РЕАЛЬНОСТЬ
…Плакатный «цветущий сад» на фанерной основе у запылённой сельской улочки. Святой наив, простодушие, светлые мечты. «И зачем Молдавию превращать в цветущий сад – она и так цветущая?» – сия идеологема была непостижима для юного сознания.
Его крохотная страна действительно «цвела» везде и всюду, безо всякого на то соизволения партийного начальства или лозунгового призыва. В огороде ли, где цвели, а затем спели черешни, вишни да сливы, на живописном ли холме на той стороне за околицей, где наливались соком ядрёные гроздья винограда, у соседа или у дальнего родственника в верхней махале, где дурманом окутывал всё вокруг нежнейший аромат спелой айвы…
– Ну не в прямом же смысле «цветущий» имеется в виду, – просвещала его любимая учительница литературы в школе, – а в переносном. Это когда у людей сплошное процветание: жить станут богато, одеваться красиво, друг к другу будут относиться как браться и сёстры – пребывать в мире и согласии…
«Господи, дожить бы до этого светлого будущего!» – сакраментальная фраза кружила голову, и он мысленно благодарил наставницу за столь «сладостное» разъяснение.
Шло время. Вокруг и сплошь изо дня в день разливалось благозвучие музыкально-фольклорной пасторали, ибо красота этих мелодий способна заворожить любого, чья душа восприимчива к прекрасному. Молодой человек не делал различий между чарующим искусством и реальностью – а может ли быть иначе. Как ни странно – может. И в том ему довелось убедиться совсем скоро.
Столица солнечной страны. Он, студент университета, идёт на первый в своей жизни «живой» рокконцерт в летнем театре, что в самом центре городского парка. Зачем идёт? Да за компанию, однокурсники пошли и его с собой позвали. Не пойдёшь – не так поймут. Гастролёры, конечно, не «битлы», но всем своим видом показывают: мы тоже не лыком шиты, и патлы у нас не жиже «битловских», и электрогитары у нас имеются, и целая ударная установка, а главное – из Румынии мы, братья ваши старшие. «С каких это пор они нам родня?» – задавался парень резонным вопросом. «А потому что язык у нас с ними один и тот же, и их больше, чем молдаван», – отвечали ему товарищи.
Играли гости напористо, громко и, в конце концов, разогрели публику. Нашему студенту такое искусство, однако, никак не ложилось на душу – ему всё больше народная мелодика нравилась. Но и он в какой-то момент завёлся – даже аплодировал, кричал «браво!».
Вдруг сцена-ракушка в летнем парке смолкла, музыканты кудато стремглав исчезли, не попрощавшись со слушателями, а им на смену вышли мрачные молодые люди в чёрной униформе.
Они вскинули над головами яркожёлтое полотнище, где чёрными буквами было начертано: «Трэяскэ Молдова либерэ!», что в переводе означает: «Да здравствует свободная Молдавия!». Люди на сцене, продублировали эти слова вербально, то есть вслух, громко и ритмично. Раз, другой, третий. Фразы звучали иск люч ите л ь но на румынском, обнаружилось, что куда-то пропал «русский» конферансье, ведущий концерта. Балаган с каждым мгновением грозил перейти в потасовку – не каждому и далеко не всем был по нраву такой поворот.
И в этот самый момент (о, чудо!) на сцену с обеих сторон въехала на лошадях… конная милиция. События разворачивались стремительно: служивые стали согласно инструкции отоваривать незваных активистов всеми имеющимися «подручными средствами». Митингование прекратилось столь же быстро, как и начиналось. Сцена опустела, ибо одним удалось ретироваться с обрывками транспаранта в руках, а других взяли под белы ручки и повели в ближайший автозак.
ИХ ВОДИЛА МОЛОДОСТЬ
Отголоски и проявления национализма. Таких определений в местной прессе в те времена в принципе быть не могло. Суровая реальность никак не вписывалась в благостную картину «совкового» официоза. А вот по месту жительства, то бишь в общаге, ему, первокурснику, с сим явлением довелось всё-таки столкнуться. Учился парень на отделении русской филологии, а параллельным курсом шло преподавание на молдавском. В коридорах университета правила приличия худо-бедно блюлись – никто никому не указывал, на каком наречии разговаривать, потому что в ходу был язык межнационального общения – великий и могучий. В общежитии же действовали свои нормы. «Ворбеште молдовенеште!» – орали на каждом шагу «коренные». Мол, говорите по-молдавски. Это они адресовали тем, кто предпочитал общаться на русском и язык «титульной» нации знал постолькупоскольку. Из местных выражений у них в ходу было традиционное послание в пешее эротическое путешествие: «Дуте ын …!».
Мол, идите туда-то. Словесных аргументов в таких случаях, как правило, недоставало. В ход шли дополнительные – как то: затрещины, пинки, бросание через бедро и прочая физкультура. Разбегались, поругиваясь и обещая «ещё встретиться»…
В общем, их водила молодость. Их проходила молодость. А сладкозвучие «молдованских» мелодий, как и прежде, радовало слух и подчас пребывало в диссонансе с окружающей действительностью. Тот молодой человек вскоре покинул свою малую родину. Он стал журналистом, окончив другой университет, где-то в глубинной России. И статьи свои он пишет на языке великороссов с удовольствием, с настроением, с эмоциональным запалом, с искрой, как говорят. А эпизоды простодушной юности посещают его в моменты воспоминаний как давно прозвучавшие анекдоты.
О ПТИЧКАХ ЗАЛЁТНЫХ И МАЛОЙ РОДИНЕ
Кстати, о птичках залётных – байках весёлых и не очень. Шли как-то румынские вояки диктатора Антонеску да оккупанты вермахта по южной Бессарабии, почти добрели до искомого населённого пункта под названием Московей – в их транскрипции оно звучит точьв-точь как Москва. Московей да Московей! Как это слово ласкает слух непрошенного гостя! Мать честная, а «Москова»-то, оказывается, совсем рядом! Тёмный народ. Невдомёк им, что до Москвы им, как до Луны… «Унде-й Московей, унде-й Сталин?», – вопрошали они местных Иванов Сусаниных. Мол, скажите, где тут Москва, где Сталин? Те лишь пожимали плечами. В общем, пригрезилась кому-то слава великого завоевателя, да и на нет сошла.
А село то, симпатичное такое сельцо на живописном холме, по сию пору цветёт и здравствует. И виноград там по осени так же сладок, как в далёком детстве нашего героя. И в Молдавии, на его малой родине по-прежнему в почёте трудолюбие. По традиции оно передаётся из поколения в поколение, дабы эта плодородная земля жила и давала жить людям, её населяющим – независимо от их этнической принадлежности. Сказано: все мы одной крови. Да, дети Страны Советов живут сегодня порознь. И это надо считать досадным недоразумением. Поэтому рано или поздно всё вернётся на круги своя.
P. S. Молдавский парламент большинством голосов 3 декабря утвердил в первом чтении законопроект, который гарантирует национальным меньшинствам право на использование их родного языка. Если законопроект пройдёт окончательное чтение, то русский в этой республике вернет статус языка межнационального общения. Более того, государственные органы будут обязаны предоставлять гражданам информацию и на русском языке. Также депутаты решили вернуть в эфир программы российского ТВ.
Все это оказалось под запретом в годы, когда министром образования и главой правительства была Майя Санду – нынешний президент Молдавии. Заодно парламент урезал полномочия Санду, которая начала с резких антироссийских заявлений.
НА ИЛЛЮСТРАЦИЯХ: Тодор Воинский: нас водила молодость; картина тюменского художника Михаила Гардубея «На румынском базаре».
Тодор ВОИНСКИЙ /фото и фоторепродукция автора/