ПАМЯТИ ПОЭТА
Прошедший 2016-й – год восьмидесятилетия великого русского поэта Николая Рубцова. По всей стране проходили мероприятия, посвящённые этому событию. Хочется, пусть с опозданием, и в Тюмени немного поговорить о поэте, снискавшем всенародную славу благодаря своему искреннему и честному Слову.
Многие исследователи считают 1964–1965 годы очень важными, кто-то – переломными в жизни Николая Рубцова. Помимо своей воли, он оказался на родине после исключения из Литературного института.
Конечно, событие анекдотичное: представьте себе, подобным образом исключили бы, ну, скажем, Лермонтова. Из Литературного института исключили, а из литературы? Той самой великой русской, ради пополнения которой и было создано это уникальное учебное заведение!
Ну, это к слову. Почему Рубцов поехал в Николу? Возможностей устроиться на работу на Большой земле в те годы было множество. Тем не менее он едет в глушь Вологодчины. Да, там была его родина, там он вырос, там была его семья, женщина, от которой у него родилась дочь. Но, может, было что-то и другое, что заставило поэта пренебречь всеми прочими вариантами жизнеустройства.
Интересен на этот счёт взгляд Наталии Яшиной, дочери другого известного вологодского поэта:
«Говорят: нет худа без добра. После исключения из института, поселившись в деревне, Рубцов возвращается к своим первоистокам, получает огромный кабинет для творчества: леса, поля, реку, русскую деревню.
…Кабинет, где вместо стен – дали, «виды деревень», стволы берез, осин, елей; вместо потолка – «сияние небес», где то «солнышко описывает круг…», то «спокойных звезд безбрежное мерцанье…»; а под ногами – «безбрежное болото», грибы, «багряный тихий лист». И родник – родник поэзии. Душа его возрождается… «пробуждается поэзия». Выходит, что село Никольское было для Рубцова своеобразным Михайловским».
Кроме прочего, это было место, лишенное соблазнов. Жизнь, не богатая на материальные блага и события. Скудная, едва-едва сводящая концы с концами. И поневоле душа разворачивается на иное».
Поначалу Рубцов видит всё вокруг в радужном свете, строки его светятся оптимизмом и полны неподдельного восхищения. Вот как описывает поэт место своего вынужденного пребывания в письме Н. Н. Сидоренко от 10 июля 1964 года:
«Пишу Вам из села Никольское, куда я собирался. Это бедное, доброе, красивое (правда, немного беспорядочное) село. По вечерам здесь бывает особенно тихо, грустно и хорошо. Люди здесь, как везде, относятся друг к другу по- разному, но мне они почему-то все кажутся почти одинаково хорошими настоящими людьми».
Но уже буквально через месяц после этого письма Рубцов пишет своему литературному наставнику:
«В деревне мне уже стало скучновато… За это время написал уже тридцать с лишним стихотворений. По-моему, есть там и хорошие».
Однообразие сельского быта после года, проведённого в шумной столице, начинает ощущаться поэтом. Ещё без надрыва, с шуткой, но осязаемо. И даже творческая плодовитость не радует так, как это, казалось бы, должно. Но он ещё в состоянии тонко и с редким лиризмом повествовать о своих огорчениях, и в этом повествовании оптимизма и светлого чувства не меньше, чем в предыдущих строках. Из письма Александру Яшину от 22 августа:
«Ну, до чего жаль, что в лесу опять нет рыжиков! Недавно так обиделся на это, что даже написал стихотворение о том, как много бывает грибов: в общем, не смог обойтись без того, чтоб не приукрасить свою лесную жизнь. Иначе было бы очень скучно. Ужасно люблю собирать грибы, особенно рыжики! Когда их много, рыжиков, они так и заманивают в лес! Я беспрерывно вижу их во сне и просто так, перед глазами мерещатся.
Ягод в лесу нынче полно. Но я больше люблю смотреть на них. Собирать с удовольствием могу только такие ягоды, которые быстро прибывают в ведре или корзине. Ну, есть такие: брусника, клюква, смородина.
Вы знаете, в собирании земляники и малины мне все чудится что-то сиротское, старинное, особенно милое и грустное, даже горестное. В одной старой песне так и поется: «Послали меня за малиной…»
В августе он сообщает Сергею Багрову, что будет «готовиться покинуть эту святую обитель природы», но и в конце сентября ещё был в Николе. Оттуда он писал Александру Яшину:
«Не выезжаю в Москву в институт потому, что перехожу на заочное. А еще потому нахожусь именно здесь, что здесь мне легче дышится, легче пишется, легче ходится по земле».
Отношение Рубцова к своему вынужденному пребыванию в Никольском начинает с приходом зимы постепенно меняться даже в письмах.
Надо сказать, что в письмах редко кто выкладывает всю правду до конца, чаще многое приукрашивается. То же можно сказать и о посланиях Рубцова. В его задачу входило не просто излить душу, а излить её поэтически, неслучайно их можно назвать маленькими литературными шедеврами, в которых Николай Рубцов демонстрировал собеседнику своё поэтическое восприятие мира, свои взгляды на творчество.
И если ещё 3 ноября он пишет, что в Никольском ему «порядком надоело», то 18 ноября в письме Станиславу Куняеву, своему московскому приятелю, он уже куда более откровенен:
«…Я проклинаю этот божий уголок за то, что нигде здесь не подработаешь, но проклинаю молча, чтоб не слышали здешние люди и ничего обо мне своими мозгами не думали. Откуда им знать, что после нескольких (любых удачных и неудачных) написанных мною стихов мне необходима разрядка – выпить и побалагурить?»
Здесь важно отметить несколько моментов. Рубцов говорит, что нашёл в Никольском «не уединение и покой, а одиночество». Но ведь поэт одинок в принципе, потому что творчество есть процесс индивидуальный. Чем же одиночество отличается от уединения?
Тем, что уединиться можно от кого-то, но, когда уединяться не от кого, это и есть одиночество. Рубцова начинает раздражать то беспоэтическое пространство, в котором он пребывает. Люди, восхитившие его при первом знакомстве, не понимали того, чем он занимался, потому что для крестьян нет такой профессии на земле, как поэт.
Этим, как они считали, не зарабатывают себе на хлеб, и Рубцов действительно в этом «божьем уголке» не мог «подработать». Потому он и говорит о прозябании, подразумевая фактическое существование за счёт своих близких. Для любого нормального человека это унизительно.
Нельзя стихи писать изо дня в день. Если их написание предполагает максимальную концентрацию душевной энергии, особое поэтическое состояние, именуемое вдохновением. После таких всплесков важна «разрядка», которая для Рубцова определялась как возможность «выпить и побалагурить». За неимением средств это тоже было затруднительно.
Поэт находится на распутье. С одной стороны – усталость от пребывания в деревне, «в старой этой избе», возможность уехать в Ленинград, с другой – что же его держит? Несомненно, семья. Семья, какие бы сложные отношения ни были в ней, всегда привязывает к себе, и потому поэт медлит с принятием радикального решения.
Когда Рубцов пишет о близких людях, это даже и не о семье. Хотя и о семье в том числе. Близкие – это те, кто понимает то, чем ты занимаешься. А таких людей рядом не было.
В письме Глебу Горбовскому зимой 1964 года он в очередной раз поднимает семейную тему. Люди, живущие под одной крышей, устали друг от друга, совместное бытие лишает поэта «уединения и покоя», столь необходимого для творчества. Быть может, тут сыграло роль и то, что Николай Рубцов, как это ни оскорбительно звучит, был не создан для семейной жизни.
Она тяготила его, лишая главного: возможности писать стихи. Сказать точнее, ему была необходима другая семейная жизнь – с минимальными обязательствами, с правом уезжать и приезжать, когда захочется.
И когда Виктор Астафьев пишет, рассуждая, правда, о другой женщине – о Дербиной: «Не такая баба нужна Рубцову, не такая. Ему нянька иль мамка нужна, вроде моей Марьи», – можно поспорить с ним. И такая жена, как его «Марья», скорее всего, не сумела бы обуздать нрав поэта. Даже не нрав, а норов.
Страсть к алкоголю, предельная импульсивность и непредсказуемость – это можно наблюдать у множества русских и нерусских мужчин, это данность очень многих семей. Для Рубцова подобная данность была осложнена талантом, способностью создавать стихи невероятной чистоты и глубины. Как это уживалось в одном человеке? Как обычно. Как всякие добро и зло, испокон веку гнездящиеся в наших душах. Сам поэт писал об этом: «Нет, не найдет успокоенья во мне живущий адский дух!»
А наиболее подходящей для Рубцова женщиной, на мой взгляд, была как раз его первая жена Генриетта Михайловна Меньшикова. Как и наиболее подходящим, лишенным соблазнов местом жизни – Никольское.
Летом 1966-го поэт едет на Алтай – путь на родину ему заказан. Хотя говорить о полном разрыве отношений нельзя, как и нельзя говорить, что Рубцов больше никогда не бывал в Никольском. По свидетельству Г. М. Меньшиковой, «в последний раз в Николу он приезжал в 1968 году, после похорон Александра Яшина».
Из интервью Галины Мартюковой, взятом в 2000-м году у Г. М. Меньшиковой:
– А после 1968 года Вы с Рубцовым встречались?
– В 1969 году я ездила в Кириллов на совещание культработников, заезжала к нему в Вологду. Жил он уже на улице Яшина. Я прибралась у него, помыла полы. Он сходил в магазин, принёс еду. Я приготовила обед. К обеду к нему пришли гости. На другой день мы с Николаем ходили к Астафьевым.
Летом 1970 года вместе с Леной ездили в Вологду за покупками перед школой. Лена должна была идти в первый класс. Сразу с парохода пошли к нему. Там у него была Дербина. Рубцов говорит: «Познакомься, Гета, это Людмила, моя двоюродная сестра». Я говорю: «Очень приятно. Но я знаю, что у тебя нет сестры Людмилы». Она после нашего прихода сразу ушла.
А последний раз мы встретились в сентябре 1970 года в Тотьме. У культработников был семинар. Занимались мы в Доме культуры. Там меня и нашёл Рубцов. Сказал, что приехал узнать, когда мы с Леной переедем к нему. « Мы не собираемся, Лена пошла в первый класс. Разве что весной», – ответила я. А он говорит: «А я ведь могу жениться». «Женись. Хватит уже одному-то болтаться». И вдруг он говорит: «А я, может, до весны-то не доживу». «Доживёшь, куда денешься». На другой день Рубцов хотел уехать на « Заре» в Вологду, но не уехал. Поехал вместе с нами на пароходе в семь часов вечера. Купил билет мне в каюту, со скандалом, до Усть-Толшмы в каюты билеты не продавали.
В два часа ночи я сошла с парохода, Рубцов спал. Это была наша последняя встреча.
На Новый год мы с Леной собирались к нему в Вологду. Я уже себе и замену на работе нашла. Но выехать мы не смогли. Все дороги замело, транспорт никакой не пошёл.
А 19 января вечером принесли телеграмму: «В Вологде скоропостижно скончался Николай Рубцов. Похороны 21 января…».
Виктор ЗАХАРЧЕНКО
