СУБЪЕКТИВНО
Начало в №№ 3, 4
Прежде я не разделял идеи славянофилов об особом пути России. Но когда в 1991 г. впервые прочел книгу Данилевского «Россия и Европа», только что переизданную после многолетнего перерыва, то оптимизм автора совпал с общей эйфорией общества, жаждавшего перемен. Тогда и мне казалось: вот теперь-то появляются условия возврата на прерванную в 1917 г. многообещающую траекторию развития страны.
Данилевский видел в русских «духовное и политическое здоровье… умение и привычку повиноваться… отсутствие властолюбия и отвращение вмешиваться в то, в чем он считает себя некомпетентным. И, наконец, едва ли существовал и существует народ, способный вынести большую долю свободы, чем народ русский, имеющий менее склонности злоупотреблять ею». Да, советский человек приучен был рассчитывать не столько на себя, сколько на государство. Но очень хотелось верить, что сменится два-три поколения, и мы вновь увидим качества народа, описанные Данилевским. Однако минула четверть века, и что же? Одно разочарование…
– Это поколение научилось потреблять, брать, но совершенно не готово отдавать, вкладывать, брать на себя ответственность или даже рисковать, – рассказывает о результатах двух опросов с интервалом чуть больше года Валерия Касамара, завлаб политических исследований НИУ ВШЭ. – Особенно это касается студентов престижных вузов из благополучных семей. Родители их одели, повозили по миру, развлекли. У них и желаний-то немного, не говоря о жажде хвататься за жизнь зубами. Это путинское поколение.
Только трое из 136 в углубленных интервью так или иначе сказали: через 15 лет наше поколение будет определять жизнь в стране, и мы постараемся сделать её лучше. Остальные говорят, что всё зависит от нового лидера, многие думают, что он будет пожестче Путина, которого они все поддерживают. Правда, аргумент у них один: «Путин сказал». Других нет, поскольку не умеют выстраивать причинно- следственные связи. А эта беспомощность оттого, что практически нет навыка чтения книг. Они общаются и даже домашние задания делают «ВКонтакте».
– Перемен студенты не хотят, – продолжает Касамара. – Когда молодой человек понимает, что из всех социальных лифтов движется только один, выбор невелик: буду оппозиционным – окажусь нигде, буду лояльным – сделаю карьеру.
Но опасения всё же есть. На первом месте – запретят выезд за рубеж. На втором – вторжение государства в личную жизнь. Например, если начнется засилье христианства, это нарушит свободу вероисповедания. На третьем месте – серьезная цензура в Интернете: «Пакет Яровой приняли, и я чувствую себя менее комфортно».
Этот портрет студентов элитных вузов лишь в нюансах отличается от результатов более широкого исследования Института социологии РАН о ценностях молодежи России и Китая. Не обошлось без сенсации: мы – не европейцы, признались 48% наших, а ощущают близость к этому обществу только 18%. У большинства силен запрос на особый путь России. Однако не стоит искать здесь переклички с Данилевским, о котором молодые и не слышали. Это результат госпропаганды. А вот взрослые, в отличие от молодежи, похоже, начинают прозревать. На вопрос «Левада-центра»: «Когда вы слышите об особом российском пути, что прежде всего приходит вам на ум?» в ноябре 2016 года 29% отвечали: такое экономическое развитие страны, когда власти больше заботятся о населении, чем об интересах «хозяев жизни». Причем годом ранее такое определение поддерживали 20%. Политолог Аббас Галлямов отмечает снижение антизападных настроений и сторонников «особого пути»: «Очевидно, что люди устали от конфронтации и вообще от политики. Долго пребывать во взвинченном состоянии, в котором находилось российское общество, невозможно».
– Если необразованные слои ассоциируют западные ценности с обществом потребления, – комментирует Светлана Марева, старший научный сотрудник Института социологии РАН, – то чем образованнее молодой человек, тем больше он понимает про институты государства и нормы общественной жизни, сформировавшие «западный путь», и что их сложно привить современной России.
Ли Пейлинь, вице-президент Китайской академии общественных наук, заметил, что россияне, как и китайцы, за сильное государство и солидарное общество. Однако у наших молодых дальше деклараций эти настроения не простираются. Для них ценны индивидуализм и самореализация, которые влекут почти полную деполитизацию. Кто бы создал для них сильное государство, а ввязываться в эту «великую стройку» и тем более – жертвовать собой они вообще не заинтересованы. Словом, «особость пути» в интерпретации наших молодых похожа на потерю всякого пути, у них мешанина из наскоро выученных исторических уроков.
– Мы назвали первокурсникам 1917, 1937, 1991 и 1993 годы. И спросили, с чем эти даты у них ассоциируются? – рассказывает Валерия Касамара. – Даже 1917 год вызвал проблемы. Далеко не все говорят, что это год революции. Отвечают: расстрел царской семьи, Первая мировая, что-то еще… Ленин, что удивительно, вообще не звучит. Перестройку никто не помнит, развал Союза случился в какой-то пуще, «про которую еще песня есть».
Не потому ли россияне 18– 30 лет дают взаимоисключающие ответы относительно идеального устройства общества: хороши и демократия, и сильная рука. В последнее время все чаще всплывает образ Сталина в позитивном ключе: «Вот была бы у нас демократия со Сталиным, и был бы порядок». «Поэтому желание жить в солидарном обществе осуществляется скорее с бегством на Запад, чем работой над созданием такого общества у нас», – говорит Владимир Магун, завлаб НИУ ВШЭ.
Молодые, кстати, недалеко ушли от родителей. Согласно опросу «Левада-центра» в июле 2016 г. 64% россиян совершенно не чувствуют ответственности за происходящее в нашей стране, и доля эта растет. Причем 73% уверены, что не могут повлиять на ситуацию в государстве. С другой стороны, в ноябре 2016 года 33% опрошенных заявили, что собственное материальное благополучие им важнее государственного строя. Годом ранее так думали всего 27%. То есть люди не видят взаимосвязи того и другого.
Чудовищная каша в молодых мозгах – дитя не только клипового мышления, но и во многом ЕГЭ. Реформаторы школьного образования его главной заслугой объявили возможность поступления ребят из провинции в столичные вузы. Это правда, которая, однако, прикрыла кривду. Ведь в столицы абитуриенты едут потому, что в основном местные вузы слабы и не котируются у работодателей. Но почему бы региональные вузы не подтянуть до столичных? Такую цель власти не ставят даже на обозримое будущее. И вот с дипломами столичных вузов ребята всеми правдами и неправдами стараются осесть в столицах или слинять на Запад, но только не возвращаться в родной город. Где, кстати, могли бы работать в вузах. Ведь многие ректоры просто вопиют о дефиците квалифицированных преподавателей, а значит, уровень обучения опускается всё ниже и ниже.
Второй удар нанесла Болонская система. «Мне довелось быть одним из главных авторов закона в 1996 году, причем мы прописывали участие вузов в системе добровольным. А от версии, которую ввели в 2011 году, вреда больше, – говорит Олег Смолин, первый зампред думского комитета по образованию и науке. – С моей точки зрения, достоинства Болонской системы – некоторая гибкость и возможность академической мобильности по миру. Каковы минусы? Для большинства существующих у нас программ 4 года обучения действительно мало. Получаются такие волшебники-недоучки».
Продолжает Григорий Канторович, профессор ВШЭ:
– Как в большинстве случае переходили на Болонскую систему? Кромсали старый план 4+2 года – и все готово. В результате механического разделения первый цикл обучения не завершал общий, получалось нечто «недо».
И неожиданно, по словам Смолина, достоинства Болонской системы обернулись недостатком. «Когда вы принимаете какое-то решение в образовании, – кается теперь г-н Смолин, – нужно видеть комплексное последействие. Поскольку разница в оплате квалифицированного труда на Западе и в России огромна, Болонская система облегчает поток эмиграции. И мы теряем человеческий потенциал».
Я уже ссылался на эту цифру: в постсоветский период из России уехало 18 млн. Огромной части эмигрантов дипломы бакалавров и магистров позволили легко вписаться в тамошние реалии. Что же получается? Кто-то из них учился на свои деньги, но примерно половине студентов образование оплачивал бюджет. То есть те самые инвестиции в человеческий капитал, о скудости которого без конца талдычат эксперты, утекают из России в другие страны. В декабре Виктор Садовничий, ректор МГУ, назвал ошибкой переход на Болонскую систему и предложил вернуться к 5-летнему обучению. Но где эти провидцы раньше-то были? Не поздновато ли очухиваемся? «Россия уже проиграла битву за образование», – вот так прямо в лоб рисует ситуацию Алексей Маслов, глава Школы востоковедения, член ученого совета ВШЭ.
– Ошибка в том, что, переняв западные стандарты, мы не воспитали людей, которые должны были по ним работать, – считает Маслов. – В результате сломали старую систему, а новую не получили. Деньги – третий фактор, на первое место выходит организация вывода вузов на мировой рынок, а на второе – открытость. Начинать нужно с реструктуризации передовых университетов, позаботиться о новых кадрах. Так было в Южной Корее, Китае и Сингапуре.
Во всех трех странах, по словам Маслова, с начала века вузы развивались по британской модели, когда университеты одновременно являются и крупной научной базой. Собственно, такая модель была заложена еще в Академгородке под Новосибирском, но власти на неё даже внимание не обратили. Сейчас китайские вузы, например, делают и запускают спутники, которые обслуживают не только свои университеты, но и хозяйство страны. В 2015 г. университеты и колледжи разного уровня заработали около $19 млрд. И доходы эти ежегодно растут на 5% и более. Четверть этих денег идёт на научные разработки, а примерно 60% – на зарплату. Но основные деньги вузы получают от государства в виде субсидий. Кроме того, Поднебесная, не скупясь, финансирует образование молодежи за рубежом – в 2015 г. там училось около 750 тыс. ребят. Но если до 2008 г. прирост составлял 25%, а 2009 г. оказался рекордным – 27%, то в 2015 г. за рубеж поехали учиться только на 3,6% больше. Материальная база своих вузов и кадры в них достигли такого уровня, когда расширение программы потеряло смысл.
Любопытная параллель с Россией: в 2004 г. Китай столкнулся с проблемой невозвращенцев. И тогда правительство для своих выпускников в западных вузах установило минимальную зарплату $1 тыс. – больше средней по промышленности. И сегодня на родину возвращается гораздо больше, нежели уезжает.
Словом, наше новое поколение, в отличие от китайского, выстроило свою автономию, а сотрудничать с другими группами населения в строительстве государства и солидарного гражданского общества не готово, но главное – не желает. О других болячках, разлагающих народное целое, в следующий раз.
Игорь ОГНЕВ
