СУБЪЕКТИВНО
Начало в № 1
В прошлом номере еженедельника я писал, что на самом деле Татьяна Ивановна Заславская не «убила», а пыталась спасти деревню. Результаты исследований её отдела показали, что от надуманных схем, которые проталкивали Госкомархитектура и Госстрой СССР, следует отказаться и создать условия для саморегулирования всех сельских поселений, прислушиваясь к социальному заказу “снизу“. Правда, эти рекомендации системе развитого социализма были бесполезны. И, спустя десятилетие, именно академика Заславскую назвали «убийцей» деревни.
Одним из поводов был так называемый «Новосибирский манифест». В начале 1963 года А. Г. Аганбегян, еще не академик, как писали наши обличители, а молодой кандидат наук, пригласил Заславскую переехать в Новосибирск хотя бы на три года в лабораторию экономико- математических исследований, которую он создавал в Институте экономики СО АН. «Но вышло так, что эта «командировка» затянулась до 1988 года, – писала позже Заславская. – В 1965 г. я защитила докторскую диссертацию «Экономические проблемы распределения по труду в колхозах», после чего стала заниматься проблемами села на стыке экономики и социологии».
В 1982 г. ведущие сотрудники отдела социальных проблем, который в Институте экономики СО АН создала Заславская, подготовили доклад. Для тех времен звучал он интригующе: "Социальный механизм развития экономики (на примере АПК)». Центральная идея была в том, что системный кризис, набиравший силу с начала 70-х, вызван в первую очередь социальными причинами. Идея, замечу, ошибочная. Кризис, обострявшийся очень быстро, вызвала директивная плановая экономика на основе общенародной, а значит – ничейной, собственности. Однако в те годы даже самые смелые экономисты не заикались о возврате к рыночной экономике. В лучшем случае пользовались её прозрачным псевдонимом: товарные отношения.
И тем не менее доклад звучал вызывающе. Заславская с единомышленниками на огромном материале исследований сибирской деревни разгромили догмат, будто при социализме производственные отношения непременно опережают развитие производительных сил. А потом подвели к мысли об «органичности» товарно-денежных отношений для социалистической экономики. Конечно, этот симбиоз так же невозможен, как нынешний авторитаризм и нормальная демократия. Однако повторю, что даже завуалированный намёк на рыночную экономику в те времена мрачного советского застоя производил впечатление крамолы. К тому же ученые высказали подчеркнутую тревогу о том, что нет достоверной информации о состоянии советского общества и траектории его движения. Не зря же этот текст удалось опубликовать полностью только после 1991 г.
Доклад директору института Абелу Аганбегяну понравился, он предложил размножить его и раздать участникам организованного по этому поводу семинара, чтобы дискуссия была интереснее. Однако цензура запретила размножать текст да еще и рассылать его по институтам страны. Тогда Аганбегян решил размножить доклад препринтом в ста экземплярах «для служебного пользования», на что он как директор института имел право.
И вот 8 апреля 1983 г. в Академгородке собрались около полутора сотен новосибирских и иногородних ученых. Аганбегян сделал вводный доклад о нарастании негативных тенденций в экономике. А потом Заславская изложила основные идеи своего отдела. Остальное время до обеда заняли вопросы и ответы, в которых стороны неоднократно переходили границы более или менее допустимой «ереси». «Но это было начало, костер только разгорался», – напишет потом Заславская. В перерыве она подошла к Головачеву, завотделом науки обкома КПСС, и спросила, как ему нравится семинар. Тот ответил, что еще не успел разобраться, а сейчас должен уехать по другим важным делам. Заславской показалось, что он испуган и хочет просто «умыть руки».
Жаркая дискуссия шла три дня. Довольно много участников семинара остались без препринтов, брали у коллег на ночь и переписывали от руки 30-страничный текст. А когда все разъехались, оказалось, что два экземпляра не вернули в спецхран. Информация дошла до КГБ, сотрудники явились в институт, перетряхнув содержимое каждого стола и стеллажа. А потом изъяли не только все препринты, но и рабочие материалы к докладу. В конце июля Заславская лежала дома с сильной простудой, когда позвонил председатель президиума СО АН В. А. Коптюг и сообщил: апрельский доклад опубликован в "Washington Post" под именем "Новосибирского манифеста", а радиостанции ФРГ несколько раз в день транслируют текст на СССР. «Сообщение Коптюга меня и взволновало, и встревожило, – писала Заславская в дневниках. – Получалось, что я, совсем того не желая, «сыграла против своих». Ведь, несмотря на критическое отношение к социальным институтам общества, я была лояльна к социалистическому строю, считала вполне возможным его совершенствование и не думала о его сломе или подрыве. Возникший в связи с этим психологический стресс отразился на ходе болезни: бронхит перерос в двустороннее воспаление легких, а в сочетании со сложившейся ситуацией к тому же вызвал депрессию. «Манифест» переводился на новые и новые языки, публиковался в десятках стран. Позже я узнала, что Запад воспринял «Новосибирский манифест» как первую ласточку, возвещавшую о начинающейся в СССР «весне», как свидетельство заметных идейных и социальных сдвигов в советской системе, которая прежде считалась не поддающимся изменениям "монолитом".
В сентябре 1983 г. Аганбегяна и Заславскую вызвали на бюро Новосибирского обкома КПСС. Вопрос повестки звучал устрашающе: «О крупных недостатках в подготовке работ к публикации и хранении служебных материалов в ИЭиОПП СО АН СССР». Судилище продолжалось более часа. Вначале второй секретарь обкома Колесников дал уничтожающую политическую оценку не только докладу и семинару, но и общей деятельности института: антипартийная и антисоветская. Главный цензор области, член бюро обкома Ващенко предъявил крамольные статьи журнала «ЭКО» за 10– 12 лет (это как раз то время, когда и я в журнале работал). «Букет получился пышный, так что на голову Аганбегяна как главного редактора было выплеснуто даже больше помоев, чем на мою, – писала Заславская. – Нас полтора часа топтали ногами, не давая возможности ни защититься, ни ответить. Такого унижения я не переживала никогда». Однако наказали ученых только за исчезновение двух экземпляров доклада, да и то – по минимуму: объявили по партийному выговору без занесения в учетные карточки. А спустя несколько дней Аганбегян, будучи в обкоме, встретил первого секретаря Филатова. Тот пригласил ученого в свой кабинет, заверил в искреннем уважении и извинился за театральное представление, не устроить которое он не мог…
«Театром» обком отчитался перед ЦК о принятых мерах, но сам факт широкой публикации «Манифеста» на Западе партийным вождям был горше редьки. Напомню, что с 1978 г. аграрным сектором страны, будучи секретарем ЦК, занимался Горбачев. А психология автора перестройки ничем не отличалась от реакции коллег в Политбюро. Одно дело, когда сам Горбачев говорил о назревших проблемах, но если острейшие ситуации анализировали люди, пусть даже известные ученые, да еще и с неприятной оглаской – такие вольности власти, а тем более КГБ, помнили долго. Лыко, как мы увидим, вписали в строку.
В конце 1987 г. тогдашний председатель ВЦСПС Шалаев неожиданно предложил Заславской переехать в Москву и заняться организацией первого в стране центра изучения общественного мнения. Предложение Татьяна Ивановна приняла. Тем более что быть её первым заместителем согласился Борис Грушин, самый крупный в Союзе специалист по изучению общественного мнения. Однако уже в начале 1991 г. Заславская передала руководство ВЦИОМом Юрию Леваде, а сама вплотную занялась анализом социально- экономических проблем страны. Причин было несколько: сложности и с поиском здания для центра, и с организацией общенациональной сети сбора информации, и с финансированием. Но главное – недоверие властей и лично Горбачева к результатам опросов. К тому же избирательная кампания, а затем участие в работе Съезда народных депутатов подорвали здоровье сильнее, чем инфаркт 1987 г. «У меня не было ни физических, ни духовных сил воевать с «агрессивно-послушным» большинством, – вспоминала Заславская. – Но и соглашаться с ним я не могла. Под пронзительным взглядом Горбачева почти всегда голосовала с меньшинством. Вся атмосфера съезда была пропитана агрессией, а уж в свой адрес я чего только не наслушалась».
И вот в декабре 1988 г. на пленуме Союза писателей России с громким докладом о «неперспективных деревнях» и вообще разгроме села «по рекомендациям Заславской» выступил А.Салуцкий, секретарь этой организации. С января 1989 г. сначала в «Московской правде», а потом и в других изданиях последовала серия статей этого публициста. Как ни странно, основные обвинения Салуцкого один в один повторяли положения Госкомархитектуры и Госстроя СССР, которые опровергла в своё время Заславская. Но – не только. Салуцкий упрекал Заславскую и в том, что ВЦИОМ под её руководством манипулировал общественным мнением. Каким боком оказались по соседству две разные вещи – уже в наши дни выявил А. М. Никулин, директор центра аграрных исследований РАНХ при Президенте РФ. Оказалось, что травля Заславской началась под давлением Л. Н. Зайкова, члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря Московского горкома партии. Отсюда – и трибуна «Московской правды», и секретарь Союза писателей России Салуцкий. Конечно, не забыли власти и «Новосибирский манифест».
Салуцкий впервые встретился с самой Заславской только в апреле 1990 г., на заседании научно- исследовательского общества «Энциклопедия российских деревень». Там публично рассмотрели обвинения публициста. Их квалифицировали как «фальшивку и клевету». (См. статью Е. Манучаровой «Надоело… Еще раз о том, как клевете придают вид научной дискуссии». («Известия», 1990, 9 апреля.) «А. Салуцкий поднялся на трибуну, от него ждали извинений. Их не было. Он не опроверг выступавших, но и не признал их правоту», хотя, замечу, участникам заседания представили заключения комиссии Заславской на проекты Госкомархитектуры и Госстроя СССР, о чем я подробно писал в прошлый раз.
После этого разбирательства Салуцкий замолчал. Но дело своё чёрное он сделал. Ни самой Татьяне Ивановне, ни её коллегам так и не дали опровергнуть клевету ни в одном издании. А сюжет о Заславской – убийце советской деревни, как видите, жив до сих пор. Он пополнил копилку мифов нomo soveticus, непоколебимо уверенных в том, что если бы не такие горе-ученые, то совхозно-колхозная деревня сплошь и рядом была точь-в-точь похожа на картинку из «Кубанских казаков» и Россия сегодня не умирала бы под гнётом разнузданных либералов, действующих под диктовку из Вашингтона…
Игорь ОГНЕВ
