Субъективно
Писать о новой книге Николая Андреева «Жизнь Горбачева» интересно и трудно. Интересно потому, что, читая, я поймал себя на мысли: кроме затасканных клише о жизни Михаила Сергеевича мало что знал. А трудно, поскольку Андрееву удалось создать не просто панораму – космос существования СССР, по крайней мере, двух последних десятилетий. Автор использовал свидетельства великого множества мемуаристов, плотно контактировавших с четой Горбачевых.
Само название книги предполагает исследование разных этапов и сторон жизни героя. Для меня было открытием, например, что одного деда М.С., бесконечно преданного партии большевиков, в 1937 г. обвинили в троцкизме, чуть не расстреляли. Второй дед, не приняв коллективизацию, остался единоличником, за что попал на лесоповал – перевоспитываться. А вот деда Раисы Максимовны, трудолюбивого крестьянина, в том же 37-м расстреляли. Тем не менее перестройку М.С. мыслил только в рамках социалистического выбора и под знаменами Ленина.
Другой неизвестный мне штрих: 17-летним школьником вместе с отцом- комбайнером М.С. намолотил 10 тыс. т зерна, а за такие рекорды тогда награждали автоматически. Отец получил орден Ленина, а сын – орден Трудового Красного Знамени. Вместе с отличным аттестатом это зачлось при поступлении на юрфак МГУ, где вскоре М.С. познакомился с Р.М.
«Жизнь Горбачева – это история рождения, взросления, становления и краха политика мирового масштаба. Но и история любви… Они вместе рождены друг для друга… Без неё он был бы другим», – пишет Андреев в прологе. Отношения М.С. и Р.М. – сквозной и важный сюжет. И не только лирический. К нему я вернусь позже, а сейчас последую за М.С., который с дипломом юрфака МГУ возвращается работать на родину.
Однако десять дней стажёрства в краевой прокуратуре нагнали скуку – и М.С., который понравился молодежным вождям, принят зам завотделом крайкома комсомола. Карьера развивалась стремительно: после 6 лет на разных комсомольских и партийных должностях М.С. – самый молодой (в 39 лет) первый секретарь крайкома КПСС. В качестве напутствия слышит от Брежнева: «Не надо ничего трогать в государстве, пока не валится». Но вот когда всё повалилось, трогать оказалось поздно. Невольно напрашиваются аналогии с нынешними временами, но так уж, наверное, мы устроены: пока гром не грянет… И вскоре, пишет в своих мемуарах М.С., «мы почти физически ощутили, как общество теряет энергию... Едва ли не по любому вопросу надо было идти в Госплан, заручаться согласием десятков министерств и ведомств, сотен должностных лиц». Прелести суперцентрализации и плановой экономики!
Бывая за границей, М.С. мучился: почему мы живем хуже? Однако читает Андреев отчеты М.С. об этих поездках, и ему непонятно, чем полезны они были для автора? Чувствуется, не искал М.С. ответа на этот вопрос.
В 47 лет М.С. – секретарь ЦК, курирует сельское хозяйство и все, что с ним связано. Знакомится с делами и приходит в тихий ужас. Огромный аппарат в отделе ЦК дублирует подотчетные министерства. Андреев приводит рассказ Смиртюкова, управделами Совмина: «Косыгин никогда ничего дурного о Брежневе за глаза не говорил, но в лицо все высказывал открыто: «Леня, ты зачем у себя в ЦК все эти промышленные отделы развел? ЦК больше нечем заниматься?» Брежнев отмахивался. К тому же руководители министерств были не подарком. Министр мелиорации – из клана днепропетровцев, близок к самому; другой министр женат на сестре Брежнева, и оба – пустые хамы. Еще два министра – с большим весом и обширными связями, свысока смотрят на секретаря ЦК.
Экономика валится, тянет за собой бюджет – почему-то он оказался не Фортунатовым мешком, который в европейских сказках наполняется сам собой. М.С. просит Андропова, уже генсека, познакомить его с параметрами бюджета, но тот рассмеялся: «Ишь, чего захотели. В бюджет я вас не пущу». Это секретаря-то ЦК и члена Политбюро! Подлинные расходы и доходы были доступны узкому кругу: Андропову, Устинову, Громыко, Тихонову. Вот и сегодня почти четверть статей бюджета – закрыты!
Брежнев был живой мумией. «Если появлялся на заседаниях Политбюро – зрелище было ужасное. Больше 15-20 минут физически не выносил. Так что даже крупные проблемы глубоко не обсуждали. Все решения готовили заранее… Евгений Чазов, начальник кремлёвского медуправления, сказал М.С.: «Думаю, Брежнев протянет год, максимум – два…» А маразм Кириленко, вызванный глубокими изменениями головного мозга, ускорил распад личности, и его наконец освободили от обязанностей члена Политбюро.
Но вот М.С. – сам Генеральный секретарь. «Понимал: так нельзя жить дальше! А как жить? Ответа у М.С. не было, только, как он выразился, кредо: «Сделать общество свободным, гуманным, демократическим, опираясь не на силу, а на активность и сознательность людей». Замечательно! Но с чего начинать? По какому плану действовать дальше, чтобы эту активность не только пробудить, но и направить в нужное для народа русло? Уже после отставки М.С. так ответил на подобные вопросы академика Арбатова: «Над несколькими важнейшими проблемами я думал давно и имел общий план, во многом ход событий подсказывал, что делать дальше». А события главным образом разворачивала гласность. Люди узнавали о стране много неожиданного, раскрепощалась мысль, но «результат получался не тот, какой ожидали… Гласность напоминала больного в горячке: несет бред, и ему все нипочем… Гласность вырывалась из рамок, которые пытались ей определить». Ну а что было ждать после десятилетий духовного рабства и насилия? Вот плотину и прорвало. Но скоро это стало раздражать самого М.С. Странно для генсека, когда даже доктору Чазову в 1985 г. было ясно: «Если сохранять социалистический строй, о котором на словах заботился Горбачев, надо было сначала решать экономические проблемы…» Но как?
Андреев пишет: «Попытка реформировать экономику сводилась к выбору: планово- распределительная система или свободный рынок. Он (М.С.) выбрал первое».
Не стоит этому удивляться. Хотя М.С., работая в Ставрополе, закончил заочно экономфак местного сельхозинститута, это ровно ничего не говорило о его возможности с холодной головой выбрать модель реформирования экономики страны. Во всех вузах, даже лучших, её преподавание было пронизано марксизмом в трактовке Ленина-Сталина. В книге есть признание экономиста Отто Лациса, одного из самых острых критиков, с которым мне в начале 90-х довелось работать в «Известиях»: «Я не был уверен, что единственным вариантом является рыночная экономика. Остро чувствовал, что население не готово к этому. Поэтому я стоял за рыночный социализм нэповского типа… Я шел от жизни, а не от книжных представлений».
Ссылка Лациса на готовность населения к таким вещам, как свободный рынок, да еще после 70-летнего компостирования мозгов коммунистической пропагандой, выглядит нелепо и по той простой причине, что люди в массе своей ни сном ни духом не разбираются в преимуществах той или иной модели. Вот и сегодня не последние персонажи заговорили о возврате к плановой экономике, хотя именно она и развалила СССР. У населения, по большому счету, один критерий: лучше живется в результате реформ или хуже? В книге есть информация на сей счет. В 1989 г. по карточкам распределялось 97% сахара, 62% масла, 40% мяса и так далее. По данным министра финансов Гостева, килограмм масла в магазинах стоил 3,4 рубля при себестоимости 8,2 руб.; говядину продавали по 1,5 руб., а её себестоимость была 5 руб. Дополню Андреева: по данным Госкомстата СССР, дотации селу достигли 80 млрд руб., почти десятой части национального дохода страны, тогда как в США в том же 89-м – 2,5%, и не ВВП, а бюджета Америки. Это к вопросу о том, какая модель экономики эффективнее. Дорогие россияне сегодня подзабыли не только о карточках, но и о том, что в предсмертных судорогах Советская власть, которая клялась всё делать для блага народа, у него же и конфисковала вклады в Сбербанке, а потом в час по чайной ложке годами возвращала девальвированными копейками. А вот как вытащить страну из ямы на восходящую траекторию – это и должен, по идее, четко представлять лидер, затевающий кардинальные реформы. Увы, не было этого понимания ни у М.С., ни у его ближайшего окружения по тем же причинам, что и у народа. Поэтому и талдычил всё время М.С. одно и то же: «Активизация… Дальнейшее улучшение и преобразование… обновление… глубокие перемены…» Андреев приводит наблюдения Виктора Черномырдина об «историческом» пленуме ЦК: «Ничего. Пустота. Кроме общих фраз и призывов – ничегошеньки!»
Иногда, пишет Андреев, М.С. пытался вручную рулить экономикой. Пример – поездка в Тюмень. «Народ на Севере эмоциональный, беспощадный – выкричался перед высоким гостем. Услышал он, что живут чуть ли не в палатках. Что всего не хватает… Лютовал на совещании. Всем досталось… Но вот с чем М.С. решительно не согласился, так это с необходимостью расширить строительство кооперативного жилья в центральных областях страны, на юге, о чем его просили сибиряки. «Жить надо здесь, – уверял он окружавшую его толпу. – Здесь воспитывать детей, здесь жить после выхода на пенсию».
Крайняя черствость. Или некомпетентность…
М.С. пишет в воспоминаниях: «В Западную Сибирь отправлялись трубы, цемент, стройматериалы, оборудование. Была оказана срочная помощь по линии торговли, внесены коррективы в планы жилищного строительства и сооружения предприятий жизнеобеспечения».
Наивность. Ну, приняли решение. Ну, отправили материалы в Тюмень. Но система осталась прежней. Эффект от толчка из Центра был кратковременным. Через полгода всё стало, как прежде. Слов много – дел нет… Разочарование. Вера в то, что страна на верном пути, падает».
Напомню, к 1990 г. существовало две программы перестройки экономики. Консервативную, в которой пределом смелости были кооперативы, аренда и прочие полумеры, написала команда академика Абалкина, зампреда Совмина, под сильнейшим прессом премьера Рыжкова, на дух не переносившего рыночные отношения. Вторую, «500 дней», создала команда молодых экономистов, вдохновителем которых был академик Шаталин. Эта программа отдавала предпочтение более- менее свободному рынку. «Нужно выбирать что-то одно – М.С. на это не решился. Приказал скрестить ежа и змею». Поручили сомнительную операцию академику Аганбегяну. Он наверняка понимал всю её пагубность, но возразить или, на худой конец, отказаться духу не хватило.
Но откуда возникнет твердость выбора, если понятие «прибыль» в СССР появилось только в 60-е годы? «Популярный тезис Маркса, согласно которому экономическая наука занимается только материальными условиями жизни человека, полностью ошибочна, – пишет великий экономист и философ Людвиг фон Мизес. – Человеческая деятельность суть проявление разума». Но если ра- зум отшибло у целого народа – это беда. Справиться с ней М.С. всю жизнь помогала жена. Об этом – в следующий раз.
Игорь ОГНЕВ
