Дата
Двадцать пять лет назад в СССР предприняли попытку государственного переворота – случился так называемый «путч»
За три дня до событий 1991 года я махнул в отпуск в Одессу по «горящей» путевке от Тюменского Союза журналистов. А в понедельник, 19 августа, по гостиничной радиоточке сообщили: Горбачев, мол, того, заболел, и власть перешла в руки ГКЧП. Не успев опомниться, слышу новость из Киева: местный лидер Кравчук заявил: «в Украине чрезвычайного положення немае». Ухо резануло пресловутое «в Украине». Да и сама тональность сообщения говорила о том, что происходящее в Москве не очень-то огорчает здешнюю властную элиту – скорее, дает ей повод для злорадства: пока, мол, там москали друг друга поедом едят, мы тут установим свои порядки…
С раздражением выключаю радио и иду завтракать. Попутно вспоминаю слова булгаковского профессора Преображенского о том, что на голодный желудок не следует читать «совдеповских» газет. В моем случае не надо было слушать радио. Правда, утренний аппетит быстро исправил допущенную мной оплошность. И в последующие дни отпуска что-то подсказало мне однозначно избрать страусиную политику. Я с наслаждением взращивал в себе циника и как мог игнорировал новости из Москвы. Заплывы в море, одесская экзотика, природное жизнелюбие аборигенов сделали свое дело. Походы в полуподвальчик ближайшей кофейни, дегустация вкуснейших местных блюд и прекрасных вин в небольших ресторанчиках прямо на побережье, относительно скромные развлечения совковых времен… Через день-другой куда-то исчезло напряжение, и настала некая вальяжность отпускника. И появился, если хотите, философский взгляд на вещи. По сути, мир кажется таковым или другим лишь от твоей точки зрения или кочки сидения. Во всяком случае, местное население сохраняло (как ни в чём не бывало) знаменитое чувство юмора, а анекдотические ситуации происходили чуть ли не на каждом шагу.
Есть город у моря…
Итак, жемчужина на берегу самого синего в мире Черного моря. Перед поездкой я поинтересовался у коллеги-одессита: «А что, у вас море действительно такое загаженное, как о нём говорят и пишут?» – «Нет, – успокоил он, – мы просто «делаем волну» чтобы отпугнуть дикарей. Приезжай, пляжи у нас чистые, вот увидишь». Насчёт чистоты парень слегка погорячился, а в остальном – пляжная нега и безмятежность. Правда, на тебе печать иногородца словно клеймо, но это лишь веселит да заводит местных, даёт им повод подшутить над тобой, где-то слукавить, посмотреть на твою реакцию. «А шо ви хотите – это же Адэса!» – вспоминается неизменный рефрен как индульгенция.
…Торговец книжного лотка внятно и громко внушал мне: мол, до ближайшего почтового отделения надо ехать на трамвае «так-то и так-то» минут двадцать. Уже поспешая в указанном направлении, вдруг услышал адресованный мне вопрос с характерным одесским выговором и интонацией: «И что он вам сказа-а-л?». Оглянулся. Почтенный гражданин, будто старый знакомый, хитро улыбаясь, всем своим видом давал мне понять: не верь, тебе наврали. А вслух продолжил: «Вам нужна почта? Так вон она, совсем рядом – через дорогу наискосок». «Спасибо! – обрадовался неожиданному доброжелателю. – Вы настоящий одессит!». На другом углу действительно красовалась необходимая мне вывеска, скрываемая от глаз приезжих густо нависшими ветвями каштанов.
В первые дни местный колорит очень даже заметен. В витрине газетного киоска увидел целый выводок свежеотпечатанных… банкнот с необычными номиналами: «Два одесских лева», «Один мат», «Семь сорок», «Одесский фунт лиха», «Чёрная сотня», «Семь лир», «Одна Катенька», «Один Ельцин»… И сопроводительная информация на каждой купюре: «это валюта фальшивомонетного двора Адэсы-мамы», а деньги, напоминала другая надпись, – лучший подарок. Дальше – ещё интереснее. «Семь лир» – семь знаменитостей: Багрицкий, Катаев, Ильф, Петров, Олеша, Бабель, Инбер. «Подделка невозможна, – читаем пояснение, – они неподражаемы». «Один мат», оказывается, вполне цензурная купюра, обеспечиваемая золотым запасом слов. А казначейский проездной билет с названием популярного еврейского танца «Семь сорок» имеет хождение и обязателен к приёму на одесских свадьбах, вокзалах и вагон-ресторанах. «Катеньке» же сам бог велел появиться – в связи с 200-летием со дня выхода рескрипта Екатерины II, после чего Хаджибей стал Одессой. Не обошёлся вольный город и без «подкупона» – валюты для подкупа, а также «пистоля» – чека для расчёта с рэкетирами. Вся означенная «денежная масса» именовалась конвертируемой, поскольку продавалась… в специальных конвертах.
Юмор, казалось, преследовал тебя везде – даже на конечной остановке трамвая. Там по-над кольцом рельсов висела табличка «Кривая скорость – до 5 км/час». Читай, собственная единица движения, изобретённая и запатентованная здешним Кулибиным – всё чин-чинарём.
В катакомбах температура не выше «плюс»
Вкушающим в санаторной столовке выдали по радио порцию доморощенных сентенций по поводу путча. «Теперь, – вещал самодельный комментатор, – у нас в стране будет порядок. Мы снова заживём в едином и неделимом Советском Союзе, и в наших магазинах опять появится всё. Так что приятного вам аппетита, и скорее – по магазинам после обеда!». Тот же голос почти без перехода приглашал желающих побродить по подземным лабиринтам-катакомбам, предупреждая, что температура там «не выше «плюс», и надо брать с собой тёплые свитера и куртки».
В целом же одесситы отнеслись к событиям «трёх дней» весьма спокойно, если не сказать – равнодушно. Здесь кипели иные страсти. «Я что-то не поняла! – с ударением на первом слоге повторял зычный голос пышногрудой хозяйки лототрона. В зубах – «беломорина», в глазах – азарт, а вокруг зеваки и редкие ловцы счастья. – Мне нужно, шоб люди играли!».
А рядом с Дерибасовской, на Приморском бульваре, где морвокзал, «та самая лестница» и всё видавший Дюк, по вечерам мирно прогуливались праздные неодесситы, рассаживались за свои мольберты «дорогие» художники-портретисты да ходил взад-вперёд чудаковатый дед (в шортах, с обнажённым торсом, расписанным на все лады шариковой ручкой «а-ля татуировка»; на ногах старые сандалеты, на голове фуражка с кокардой), уверяя любопытных, что он старый мариман. Может быть. Чуть поодаль стояла привязанной к Дюку серая лошадь в яблоках. Отдыхала. Желающих прокатиться не было, и её хозяин-кооператор охотно хвастал: вот два месяца назад на ней ездил кандидат в президенты России (и называл фамилию одного из «харизматиков» той поры). Так и так, кобылу арендовал, скакал на ней по городу. А потом как-то неожиданно радостно заявил: «А расплатиться забыл».
В поддержку победившей демократии
Некоторые признаки «политизации» наметились только в день открытия (кто помнит) чрезвычайной сессии Верховного Совета РСФСР: одесситы на улицах держали в руках маленькие радиоприёмнички и слушали, слушали, слушали… И даже в знаменитом пивбаре «Гамбринус», где было особенно оживлённо, энергичная официантка разносила не только литровые бокалы с пенным напитком, но и свои невероятные новости. «А вы знаете, – сообщила она нам в очередной заход, – москвичи вон за тем столиком сказали, что члены ГКЧП на самолёте улетели за границу, а в Москву ввели войска ООН». Мы в лёгком смятении: верить – не верить? Уныло встречает весть рядом сидящий «спецназовец» в камуфляже (он из Мурманска): «Ну вот, теперь опять начнётся бардак!». Через секунду, продрав глаза, оживился: «А что, в Одессе есть ОМОН? Надо позвонить – пусть рвут сюда!». Ошарашенные его намерением одесситы напротив него едва приходят в себя: «Ты шо-о-о, какой тебе в Одессе ОМОН?!».
Где-то в зале слышен прямой радиорепортаж из Москвы, с сессии парламента. За соседним столиком мужики прислушиваются и пытаются запеленговать в гвалте пивбара источник звука. Наконец не выдерживают и взывают: «У кого радио? Поднимите руку!». Владелец приёмника едва успевает дать знак, как к его столику ринулась толпа. «Ша!» – властно остановил публику темпераментный бородач. Воцарилась небывалая для этого заведения тишина… «Гамбринус» таким мне и запомнился в августе 91-го года. «Гамбринус», слушающий Москву. А где-то в глубине зала молчала та самая небольшая сцена, откуда раньше лились мелодии скрипок и аккордеона…
Через неделю в городе состоялся митинг «в поддержку победившей демократии». Вы только вдумайтесь! «Чего её поддерживать, коль она уже победила?» – усмехался я. «Когда всё стало ясно», местные смельчаки даже развернули уличную газету под названием «Пале рояль», чем-то напоминающую «Окна РОСТа». Разоблачительский пыл её авторов рвал, метал и торжествовал. Оказывается, за безмятежными буднями в Одессе зрела поддержка ГКЧП. «Весьма срочно! – сообщал гриф «правительственной» телеграммы начальника Черноморского морского пароходства Пилипенко. – Москва, ГКЧП. Коллектив Черноморского морского пароходства поддерживает обращение советского руководства к народу. Готовы выполнить поставленные перед морским транспортом задачи…». Досталось и газете «Вечерняя Одесса», которая «…в дни путча отличалась мнимо объективистской осторожной подачей сообщений о перевороте, свидетельствующей о гражданской слепоте и отдающей готовностью поддержать преступный режим». Но, повторяю, разоблачения начались уже потом, когда это стало можно, стало безопасно…
…И сладкий арбуз в придачу
Быть в Одессе и не посетить Привоз? Это просто невозможно. Раньше, говорят, там можно было купить всё – от иголки до атомной подлодки. На сей раз продавцы предлагали… спиртометр. Опускаешь прибор в стакан и определяешь, сколько градусов крепости в напитке, подлинный он или «палёный», кто производитель, есть ли у него лицензия и всё такое прочее. Любопытную вещицу увёл буквально из-под носа один из покупателей, а я купил свежий виноград, дыньку и арбуз – за полцены, благо в августе этого добра на Одессчине навалом…
Вместо послесловия
По печальному стечению обстоятельств, именно в Одессе два года назад произошли трагические события. Преступления против человечности происходят и по сей день – при попустительстве и поощрении тех, кто в августе 91-го злорадствовал: «В Украине чрезвычайного положення немае». Город у моря и это преодолеет – не такое переживал. Иного не дано…
НА СНИМКЕ: памятник Утёсову в Одессе.
Тодор ВОИНСКИЙ
