Чтобы высказаться по поводу образования, не надо долго думать. Дело это давно решённое. За нас. За наших родителей, за детей и внуков. Образование давным-давно является частью государственного программирования человека.
Не случайно одной из важнейших функций школы наравне с обучением являлось воспитание. В советские времена усердно «ковали» строителей нового общества – коммунизма.
Кто знал, что людям этим придётся жить совсем не в светлом мире добра и справедливости, а в условиях жесточайшей конкуренции – грызни за кусок хлеба, за место под солнцем.
По сути дела для капитализма человеческий материал этот оказался малопригодным. Качества, которые приветствовались – честность, порядочность, нестяжательство, уверенность в завтрашнем дне и оттого покорность внешней воле, исполнительность – оказались не только мало востребованными, но и лишними, мешающими жить.
Оттого так трудно строится светлое капиталистическое будущее, что предпринимательская жилка в русском человеке была если не задушена, то уж точно заглушена. Заилена, как глубокая протока, откуда долгое время не брали воду.
С тем, какого индивида хотела видеть власть коммунистическая, понятно. Но что желает получить в итоге строительства современного человека власть нынешняя, осознаётся не совсем чётко. Более того, если взглянуть с холодной головой на некоторые мероприятия, предпринимаемые в рамках этого строительства, то можно увидеть в большей мере их вред, чем пользу.
Интернетизация всей страны способствовала распространению западных стандартов жизни, завоеванию культурного пространства России культурой Запада, а точнее – Америки, где доминантами являются стереотипы поведения и мышления выходцев с африканского континента.
Это уже далеко не ценностные ориентиры европейской цивилизации, хотя и они для населения нашей страны, ещё не утратившего окончательно традиционалистские взгляды, слишком свободны. А если назвать своими именами – распущенность законопослушных европейцев в образе жизни, в языке для нас неприемлема. Но это пока.
Пока не придёт поколение, воспитанное Интернетом, хлебнувшее по полной варева похоти и идиотизма, в прежние времена в таких объёмах и концентрации где-либо не мыслимое.
Изменения эти уже видны: мат в речи молодых людей, подростков становится естественным фоном общения, они уже не замечают его. Истечение матом стало обыденностью настолько, что даже добрые солидные дяди – писатели, мыслители, подстраиваясь под аудиторию, всерьёз размышляют, о том, что употребление брани в произведениях искусства не только возможно, но и желательно.
Люди эти матюгаются, как сантехники в заполненном нечистотами подвале, не только в своих произведениях, но и в телевизионных передачах.
Так, на одном весьма солидном сайте энное количество времени назад довелось мне посмотреть беседу телеведущей Юлии с писателем и сценаристом Эдуардом Багировым. Беседа напоминала постельный разговор двух старинных любовников.
Юлия – девушка на вид разбитная, но вполне приличная. Но, видимо, не настолько, чтоб Эдуард отказался от принципов и не пулял в разговоре время от времени матерками. И даже не матерками – матерочками, почти незаметными, сливающимися с бурным потоком гневных реплик в адрес расхитителей государственной казны.
И не то, что в своей речи он не мог подобрать равнозначных выражений из общеупотребительной лексики, – делалось это из принципа.
«Инженер человеческих душ» навязывал и аудитории, и ведущей мысль: ничего предосудительного, употребляя брань, он не делает.
Конечно, Эдуард Багиров – государственник, честный человек, но, матюгаясь в присутствии девушки, он поступал не совсем порядочно, как бы убеждая аудиторию в том, что и для неё в этом ничего предосудительного нет.
По сути Эдуард давал понять: и Юлин язык сильных выражений не чужд и от того, чтоб «завернуть» разок-другой, её удерживает разве что профессиональная этика.
По этому поводу вспоминается другой случай, произошедший вообще в прошлом столетии, в ремесленном училище, где я в своё время трудился на ниве преподавания начальной военной подготовки.
В нашем кабинете преподавала информатику молодая симпатичная женщина, очаровательная дама – во всех смыслах этого слова. Её даже пэтэушники, для которых сам чёрт не брат, внимательно слушали, боясь впасть к ней в немилость. И не потому, что боялись, а потому что по-мужски благоговели перед её красотой.
Закончился урок. Мой начальник предусмотрительно вышел из препараторской и стал проверять парты. На одной из них он обнаружил выведенное жирными буквами слово из трёх букв. Воспылав праведным гневом, он командирским тоном подозвал к себе преподавателя и ткнул пальцем в надпись.
Но, когда та подошла и прочитала написанное, в глазах её вспыхнуло такое возмущение, что даже праведный гнев отставного вояки погас, как спичка на ветру. «Как вы смеете мне, приличной женщине, показывать это?!» – словно говорила она.
Впечатление было такое, будто с его стороны произошло нечто, выходящее за рамки морали. И даже начальник мой, прожженный солдафон, проведший в солёных компаниях полжизни, понял свою вину и ничего больше не сказал.
Он не извинился, так как осознать, что поступил нетактично, грубо, было выше его понимания: это была обычная процедура передачи кабинета, когда в нём проводили уроки преподаватели со стороны.
Вспомнив это и Эдуарда Багирова с периодически срывающимися с его губ матерками, и телеведущую Юлию, даже не пытающуюся отстраниться от летящих в неё брызг брани, я понимаю, насколько изменился мир. Понимаю, что не так далеко ему до полного растворения в скверне, что, возможно, и мне ещё выпадет удача понаблюдать, как потоки мата будут литься с самых высоких трибун. Благо, предпосылки к этому есть.
По-серьёзному, мне жалко и двенадцатилетнего мальчугана, идущего по улице с телефоном, из динамиков которого сыплется матерный рэп, и писателя Багирова, не мыслящего себя и своё творчество без крепких выражений, и покорную, мало уважающую себя Юлию, вынужденную терпеть хамство мужчины, и многих, многих других – ведь могли они тянуться душой к прекрасному, а вместо того купают её в грязи, сами того не понимая, что делают.
Не знаю, каким видится будущий человек рулевым нашего образования, но, что уж точно, это человек ненравственный, потому как, ещё только начав жить, не изведав чистых высоких чувств, он вымаран бесстыдными откровениями, измазан пошлостью, напитан сквернословием.
Сейчас, надо сказать, мат на телевидении запрещён, как бы горько ни сожалели об этом его поклонники. Но дело сделано: семена попали в благодатную почву и уже дали обильные всходы.
Послушайте, на каком языке разговаривают подростки: для них мат стал нормой общения. Проходя мимо весело щебечущей компании, порой с непривычки шарахаешься в сторону, когда начинаешь различать, какая словесная помойка разлетается из уст этих милых детишек.
Посмотрите, на каком языке принято общаться в соцсетях: намеренно сниженная лексика, коверканье слов и – как апофеоз свободы – мат на всю вселенную! Откровенный, демонстрирующий полное пренебрежение к морали, к тем, к кому попадается он на глаза.
А что говорить о рекламе, ежечасно вбивающей в головы телезрителей, что человек – это потное похотливое животное, для которого ничего важнее нет порошков для стирки, памперсов, прокладок, дезодорантов и средств стимуляции. Индустрия похоти медленно, но шаг за шагом легализуется, вторгаясь в нашу жизнь, и вот уже резиновые женщины, вибраторы становятся предметами шуток в российских сериалах.
«Ничего страшного», – скажет непреодолимый оптимист. Ничего, если не считать страшным разрушение нравственных основ общества, если не считать страшным моральную раскрепощенность подрастающего поколения, впитывающего атмосферу вседозволенности и распущенности, в которую погружена окружающая действительность.
Удивительное дело: сегодня люди с таким желанием идут к вере, стараются соблюдать ритуалы и обычаи, тянутся к Богу, но вместе с тем скверна духовная так зримо поражает их, с таким остервенением лезет в их души, что только диву даёшься. Почему процесс омерзения человека был менее заметен в эпоху, когда процветал атеизм, который, казалось бы, как всякое безбожие, должен быть разрушителен для личности.
Но нет, не было в те времена столь естественного сквернословия, даже самые отъявленные матерщинники понимали, что, бранясь, заступают за черту приличий, что есть слова, которые в обществе нельзя произносить. Откуда же сегодня эта развязность и вседозволенность?
Человеческих ли это рук дело или нечеловеческих, результат ли нашего образования, либо его упущения, беды ли нездорового общества, но речевая распущенность и нравственная глухота, как метастазы раковой опухоли, поражают наш народ, особенно молодые поколения. А это беда похлеще падения цен на нефть.
