Почти год Академия наук живет в режиме, навязанном реформами. Напомню, что их авторы, чьи имена держатся в секрете, по сути, подчинили институты Федеральному агентству научных организаций (ФАНО). Поначалу говорилось, будто это милое ведомство только освободит ученых от не свойственного им беремени – управления имуществом. Пусть, дескать, они без помех плодотворнее занимаются прямым делом – высокой наукой. Не тут-то было…
ФАНО так стремительно вышло за рамки первоначальных благих намерений, что невольно возникает вопрос: а был ли мальчик? То бишь закон о реформе РАН, который правительство не постеснялось подправить своим постановлением, расширив полномочия ФАНО. Теперь каждому НИИ предписывается, например, иметь план повышения эффективности и ежеквартально (!) отчитываться по 12 показателям. Распоряжение это от 8.07.2014 г., подписанное замруководителя ФАНО Алексеем Медведевым, не только по-чиновничьи корявое, но и с вопиющими грамматическими ошибками. Форма отчета утверждена Минобрнауки, да еще – «в соответствии с Постановлением Правительства РФ № 979». Это вам не фунт изюма!
Бог с ними, с ошибками, чиновники – не студенты, из вуза не выгонят. Вникнуть бы в суть, потому что дело пахнет керосином. Одно вступление к отчетной форме вогнало меня в ступор: «при отсутствии положительной динамики показателей индикаторов деятельности федеральных государственных учреждений предоставление дополнительных ассигнований будет приостанавливаться». В самом деле, куда должна устремляться «положительная динамика», например, среднесписочной численности научных работников? Вверх или вниз? А доля управленческого и вспомогательного персонала?
Но это – присказка, сказка в трех последних пунктах. Так, № 10 предписывает указывать «число публикаций организации, индексируемых в Международной информационно-аналитической системе научного цитирования Web of Science, в расчете на 100 исследователей»; № 11 то же самое, но уже «в расчете на 100 публикаций», а № 12 – еще и в информационно-аналитической системе научного цитирования РИНЦ, в расчете на 100 публикаций сотрудников». У изощренной отчетности есть цель: ФАНО столь оригинальным способом стремится поднять эффективность фундаментальных исследований. Что и возмутило участников собрания Общества научных работников (ОНР), состоявшегося в конце мая. Думаю, что нелепость действий чиновников – калька их бытия. Если сами отчитываются каждый квартал, то почему ученые отлынивают? Пусть еще скажут спасибо, что отчеты не ежемесячные!
Хотя в конце этой абракадабры есть обещание дополнительные сведения не запрашивать, НИИ за год получили куда больше вопросов, чем содержит форма. Знакомая главбух тюменского НИИ СО РАН рассказала мне, что ФАНО требует заявок, сколько ручек и карандашей нужно на год! И подобных нелепостей не счесть. Но трагедия страны в том, что ФАНО возомнило, будто оно вправе диктовать еще цели и направления фундаментальных исследований!
Крупный физик Валерий Рубаков, академик РАН и профессор МГУ, на упомянутом собрании ОНР отметил, что в прошедшем году, судя по документам ФАНО, в его деятельности наметились два основных принципа «управления» фундаментальными исследованиями. Во-первых, сохранения и развития достойны только те из них, которые сегодня кажутся чиновникам приоритетными. А во-вторых, науку делают только выдающиеся ученые плюс небольшие коллективы. Эти потуги ФАНО настолько судьбоносны, что требуют обстоятельного разбора.
Итак, принцип первый грозит потерей компетенций в каких-то областях, утверждает академик Владимир Захаров, тоже физик, наиболее цитируемый в мире.
– Те, кто не занимается наукой, часто не понимают, что наука есть единый организм, – сказал Захаров. – И нельзя делить ее на приоритетные и менее важные направления. Позволю себе, может быть, еретическое высказывание: если прекратить исследования ранней Вселенной, то рано или поздно прекратятся исследования и по генной инженерии. Почему – пока непонятно, но они прекратятся! Есть какая-то связь между ними. Наука может развиваться только целиком! Иначе начнет отмирать среда, общая для всех, в которой все растет. Не ученым это трудно понять, и наша задача – непрерывно объяснять это.
Объяснять нужно, но вот вопрос: станут ли чиновники слушать? Ведь, по словам академика Захарова, «пока мы переживаем конфликт верховной власти и научной среды, характерный, пожалуй, только для России». Известный в мире физик-ядерщик Игорь Пшеничников развил мысль коллег. Сложность еще и в том, что научная среда самоорганизуется довольно хаотично. Этот процесс ученый весьма образно описал четыре года назад на примере термитов. Начиная строить гнездо, они скатывают шарики почвы, метят их пахучими веществами и размещают случайным образом. Колебания многих параметров или особенности рельефа способствуют концентрации шариков в отдельных местах, а усиленный запах мотивирует термитов оставлять там новые шарики. Так возникают термитники: домики, башни и целые города.
В научной среде в роли термитов выступают отдельные ученые или соавторы, а в роли пахучих шариков – статьи в журналах, которые пишутся не по заданию чиновников, а потому, что наука – это удовлетворение любопытства талантливых людей за государственный счет. Самые интересные статьи привлекают коллег, которые развивают эти идеи, строят новые теории или описывают важные экспериментальные факты. Так формируется научный ландшафт. Причём довольно хаотично. Авторы первых статей редко готовы предсказать судьбу своих идей. Напомню только, что Резерфорд, открывший модель атома, не видел практического использования своего открытия. Только время отделяет зерна от плевел. Поэтому современной наукой, где много специализаций и узких дисциплин, не смогут эффективно управлять несколько даже великих «гуру», заключил свою аналогию Пшеничников. Тем более что приоритеты фундаментальной науки быстро и динамично меняются. А чтобы их правильно сформулировать, требуется как изрядная доля интуиции, так и способность критически рассматривать свежие научные публикации. Этим обладают, пожалуй, только сами активно работающие ученые, подчеркивали участники собрания ОНР.
Но у чиновников свои установки. Фатальные разногласия между ними и научным сообществом обозначились на первых же этапах реформы. И не в тонкостях «термитной» организации, а в вещах элементарных.
– Им, конечно, очень трудно вписаться в то, что делается в науке, – говорит Геннадий Месяц, вице-президент Российской академии наук. – Наука – творческий процесс, это то же самое, что руководить писателями, художниками. Они не могут выстроиться в одну линию, которая предусмотрена всеми кодексами и законами, поэтому очень часто возникают недопонимания. Когда чиновники ФАНО говорят: «Сдайте кадровый резерв», то, оказывается, для них в академии это бухгалтеры и экономисты, а для нас – будущие завлабы.
Организация нашей науки в худшую сторону отличается от западной модели. Там ключевая фигура – завлаб. Он набирает сотрудников под конкретные задачи, а между научными группами действует здоровая конкуренция. Затраты на финансирование параллельно работающих групп окупаются с лихвой.
Однако нашим реформаторам море по колено. Они намерены покончить с «хаосом», тщатся выстроить «термитов» в две шеренги, чтобы они мыслили с равнением на ФАНО. Именно поэтому институты обязали отчитываться по цитируемости своих ученых, поскольку показатель, видите ли, кажется кому-то слишком маленьким. Вот и вздумали повышать его ежеквартально, перепутав, как видно, фундаментальные исследования с конвейером автозавода.
Академик РАН Александр Кулешов, директор Института проблем передачи информации, утверждает: никакие преобразования в фундаментальной науке невозможны, если не сформулирована их цель. «А государство её не поставило, оно не формулирует, что ему нужно от науки. Зачем нужна эта реформа? Ну не может быть такой цели – выйти на 2,44% мирового уровня публикаций! – считает академик. – Если XX век был веком физики, то XXI, видимо, век life science, науки о жизни. Но если вы посмотрите на простой показатель – публикации, вы увидите, что у нас по физике элементарных частиц 8,45% мировой активности, почти 6% – по математике, 6% с лишним – в ядерных технологиях. А по клинической медицине – ноль. По биологии – тоже не блестяще. И если мы сегодня решим перекинуть средства на life science за счет, например, физики, мы и физику угробим, и биологию не построим».
Однако у директора ФАНО Михаила Котюкова, который до назначения на этот пост в октябре 2014 г. работал замминистра финансов РФ, своя точка зрения и жесткая: «Мы должны вместе с Академией наук разработать четкие показатели, которые помогут дать ответ на вопрос, какой коллектив лучше справляется со своими задачами, а какой – хуже».
Разумеется, государство имеет право выбирать и оплачивать социально значимые проекты и важные технологические направления. Яркий пример – успешный атомный проект СССР. Но стоит помнить, что толчком к его запуску стали, во-первых, открытие в 1940 г. деления урана Г.Н. Флёровым и К.А. Петржаком в ходе того самого «термитного» поиска. А во-вторых, такие проекты государство и финансировало дополнительно. Но, похоже, у ФАНО и на сей счет свои соображения, о чем поговорим в другой раз.
