Так что же началось 30 лет назад?
Прежде чем говорить о замысле и ходе перестройки, надо хотя бы в общих чертах представлять, в каком здравии находился тогда СССР. Если совсем коротко, экономика страны, которая на первый взгляд казалась могучей, стала чахнуть еще в 70-е годы.
К этому времени сошел на нет импульс реформ, заданный премьером Алексеем Косыгиным в начале 60-х. Ну а стареющее Политбюро не решалось развивать их логику, опасаясь непредсказуемости и потери коммунистических принципов. Но поскольку темпы роста неудержимо падали, еще в 1982 г. генсек Юрий Андропов впервые заговорил про ускорение. По его инициативе была создана группа, куда входил и Михаил Горбачев.
Правда, группа эта недалеко ушла, и к 1985 г. ситуация стала вовсе катастрофической. Увеличенные на треть инвестиции просто вылетели в трубу: годовые темпы роста с восьми процентов упали до двух. Почему корм коню пошел не впрок? Потому что изначально такова была модель экономики. Хотя лозунги кричали о том, что все делается на благо человека, основные деньги шли в отрасли группы «А»: производство средств производства. Упрощенно машина экономики работала так.
Чтобы выпускать эти товары народного потребления, нужны станки и оборудование. А для того чтобы их сделать, требуются уголь, металл, руды. Но исходное сырье не получишь без прокатных станов, угольных комбайнов, мощных самосвалов, домен и мартенов. А чтобы построить эти заводы… Словом, выходила сказка про белого бычка. Группа «А» работала сама на себя. Если к тому же учесть, что страна в основном воспроизводила станки и технологии США и Германии, которые построили нам в двадцатые-тридцатые годы около 500 заводов, тогда будет понятно, почему эффективность экономики неумолимо падала. Современные технологии и станки на коленке не сделаешь.
В итоге за последние 30 лет существования СССР доля сектора «А» в экономике с 65 выросла до 79%, ну а доля группы «Б», соответственно, похудела. Почему-то обувь фабрики «Скороход» и костюмы «Большевички» вчистую проигрывали товарам даже стран соцлагеря, не говоря уж о немецких или финских.
Обострялись и другие проблемы. Например, «летуны», о которых и я немало писал тогда. Квалифицированные рабочие и инженеры меняли заводы, как перчатки: рыба ищет где глубже, а человек – где лучше. Тогда и родилась поговорка: они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем. Между прочим, заработки в группе «А» были выше, нежели в группе «Б». Но конечная эффективность оборудования, которое предприятия группы «Б» получали, падала от поколения к поколению, поскольку новым это оборудование было только по срокам изготовления, а не по идеям. Заработки людей оседали в кошельках, поскольку купить что-то стоящее не было возможности. Мрачные тучи дефицита обезображивали ясное советское небо. «Люди хотели потреблять, – пишет Алексей Михайлов, крупный экономист, один из авторов знаменитой перестроечной программы «500 дней», – но у Госплана никаких формальных инструментов не было не то что для влияния на ситуацию, но даже для понимания проблемы». Лишние деньги списывались в сбережения, баланс до поры до времени сводился. Но в один прекрасный день пришлось лимитировать продажу колбас, масла. Появились колбасные электрички, развозившие продукт по городам и весям вокруг Москвы. Доярки с фермы под Тюменью как-то рассказывали мне, что сбрасывались на авиабилет и посылали за колбасой человека в Москву. В 70-е я жил и работал в новосибирском Академгородке. Раз в неделю мы посещали магазин, к которому были прикреплены, и получали 1,5 кило мяса по госцене на трех членов семьи. Конечно, мясо на рынке было, но – втридорога. А на тогдашние оклады не разбежишься.
Известно, трудящимся недоплачивали, однако существовали общественные фонды, которые финансировали социальную сферу. Но как только в 70-е экономическая машина забуксовала, а половина инвестиций заморозилась в «незавершенке», общественные фонды стали худеть на глазах. Михаил Горбачев вспоминал о 1986 годе: «Финансовая ситуация осложнялась… в связи с повышением зарплат учителям, врачам и работникам культуры… Я был близок к тому, чтобы поставить вопрос о снижении показателей новой пятилетки». К тому же по бюджету сильно ударили чернобыльская катастрофа, антиалкогольная кампания и падение нефтяных цен. Чтобы не посадить социалку на голодный паёк, деньги элементарно подпечатывали. Это разгоняло инфляцию. Словом, куда ни кинь – всюду клин.
Часто все проблемы советской экономики списывают на гонку вооружений, напоминает Михайлов. До сих пор Всемирный банк называет долю оборонки в 1989 г. в 23%. Советская статистика, напротив, занижала эти расходы. Но вот ЦРУ США, которое трудно заподозрить в подобных манипуляциях, уточняет: к концу 80-х доля оборонки составляла 7-8% национального дохода. В США она была ниже, 5,4%. Так что советская экономика посыпалась не под бременем холодной войны. Она давно работала вхолостую, а не для людей.
Эта же ущербная модель была заложена и в экономическую программу перестройки: сначала разгоняем производство средств производства, чтобы потом на этой базе увеличивать выпуск ширпотреба. Сочетание двух задач, согласен с Михайловым директор Центра изучения постиндустриального общества Владислав Иноземцев, стало важнейшей причиной того, что ни одну не решили. Если структура экономики ущербна, ускорение только наращивает выпуск ненужных товаров и углубляет диспропорции. Перестройку имеет смысл форсировать при низких темпах экономики, отыскивая и создавая новые точки роста, а не выжимая последнее из существующих отраслей. Они не только базируются на технологиях вековой давности, беда еще и в том, что оборудование изношено до стадии металлолома.
Здесь примером может служить всё тот же Китай. Там в конце 70-х рыночные реформы начали с отраслей, где либерализация не угрожала развалом всей экономики. Она, напротив, показывала, как нужно повышать доходы, занятость, да и весь уровень жизни. И в США 80-х годов правительство стимулировало технологический прогресс и развитие новых отраслей, но вовсе не ускоряло рост традиционных. Однако власти России, борясь с кризисом сегодня, вновь и вновь с непонятным упоением наступают на «грабли» времен перестройки.
Неуклюже тогда встраивали в плановую экономику и рынок. Надежда была на то, что появление совместных и разномастных частных предприятий насытит потребительский спрос, и постепенно дефицит рассосется. Однако ожидания были обмануты, вместо этого раскручивалась инфляция.
Не удалась и реформа госсектора. «Перестройка начиналась под знаком позднего Ленина», – писал Михаил Горбачев. Закон «О государственном предприятии» резко расширил свободу директоров и коллективов. С появлением полного хозрасчета (во многом – формального) и самофинансирования «свободный остаток прибыли» доставался директорам. «Однако второе издание НЭПа не удалось, – пишет Михайлов. – В 20-е годы НЭП базировался на частной собственности, а в перестройку – на невнятной полугосударственной – полуколлективной». «С 1985 по 1990 гг., – пишет Григорий Явлинский, – в индивидуальном секторе число занятых выросло с 2,3% до 3,5 %, а работающих в личных подсобных хозяйствах – с 2,3% до 3,3 %. Это значит, что новых экономических возможностей не появилось: ни частной собственности, ни свободы предпринимательства. По сути, это означает, что никакой экономической программы у перестройки не было».
Это окончательно добило финансы. Деньги у предприятий и людей появились, но купить по-прежнему было практически нечего. Скупали модный импорт, например, «персоналки», используя их как пишущие машинки, перекачивали деньги в материальное стимулирование. К 1989 году на счетах предприятий скопилось около 100 млрд руб., а дефицит бюджета перевалил за 120 млрд. Позднее власти признавали, что «минимум» с начала 80-х в бюджет
изымали вклады населения и свободные средства предприятий. Конечно, никто не спрашивал разрешения их владельцев. Если внутренний долг СССР в конце 1985 г. составлял 23% национального дохода, то к концу 90-го взлетел до 74%.
По мнению профессора Иноземцева, и в реформе собственности самым разумным был опять же китайский вариант. Крупные предприятия, пусть и не слишком эффективно, продолжают работать, но вокруг возникает масса частных. И по мере роста эффективности старые мощности выводятся, а инвестиционно привлекательные – продаются. Так что не появление элементов рынка окончательно подкосило советскую экономику, а дисбаланс между государственными и частными предприятиями, продолжает коллегу Михайлов. Сильнее всего, по его мнению, вредила в то время концепция тогдашнего премьера Николая Рыжкова: «Больше рынка – это больше свободы директорам предприятий». Которых к тому же стали выбирать!
Академику Абелу Аганбегяну было поручено слить программы Рыжкова и «500 дней», в последней было множество здравых идей. А это равносильно тому, чтобы скрестить ежа с ужом. «Масса неудачных реформаторских решений привела к тому, что экономическая реформа Горбачева забуксовала, – пишет Аганбегян. – Влезли в колоссальные иностранные долги, потому что закупали зерно и многие потребительские товары, а поступление валюты намного сократилось из-за падения экспортных цен на нефть».
С таким арсеналом идей страна пришла к приватизации 90-х. Она оказалась и несправедливой, и неэффективной. Богатство олигархов до сих пор не создано заново. По расчетам Иноземцева, из сотни крупнейших компаний 70 и сегодня паразитируют на основных фондах, созданных до 1980 г., а в Китае из той же сотни – лишь пять! Словом, истоки и нынешнего кризиса отчасти надо искать в модели перестройки. Но, кроме экономической части, в ней было много чего другого. Об этом в следующий раз.
