Сидит старушка на бревнышке у покосившейся избы, прутичком чертит на земле какие-то линии. Вечер тихий, июньский, и день сегодня особый, число двадцать второе. У меня уже собран большой материал о работе истошинского колхоза имени Калинина в годы Великой Отечественной, а вот «изюминки» не хватает. Крайне необходимо, чтобы кто-то из вечных колхозниц рассказал, как узнали про войну, как первый раз хлеб убирали без мужиков и техники.
Мне сказали, что она должна помнить, она – самая старая. Знаю, как зовут, машину оставляю в стороне, осторожно подхожу, здороваюсь. Она кивнула, чуть подвинулась на бревнышке, вроде пригласила присесть, сама продолжает прутичком чертить что-то на влажной земле.
Вопрос мой услышала, подняла серое и вроде болезненное лицо, кивнула. Я опять много говорю о колхозе, о войне и вот прошу рассказать, как работали. Она опять подняла лицо, слезинка уже торила дорожку по глубоким морщинам. Надтреснутым голосом прошептала:
– Как робили? Господи, прости, как мы робили! Робили и робили!
Не помню, наверное, попросил что-то рассказать.
Она уже ничего не слышала, только повторяла, едва шевеля губами:
– Господи, как мы робили, как робили, не приведи Господь.
Меня она уже не замечала, дрожащей рукой выводила неровные линии на земле. Я встал и ушел к машине. Мне было стыдно. Как я мог! «Она самая старая...». Ради нескольких слов очевидца так разбередить больное сердце…
На высоком бугре между нескольких озер выбрали место переселенцы, да так удачно, что многие деревни рассосались, разбежался народишко по ближним и дальним селам, а это село стояло и стоять будет. В старых переписях и ревизских сказках звали его Истошным, Истошинским, причина в том, что совсем рядом берет начало, «истекает» речка Емец.
По величию возводимых храмов судили о силе и достатке мужиков. Церковь святой Екатерины, третий, каменный, вариант, была столь оригинальной архитектуры, что в тридцатые годы даже находились ценители, предлагавшие сохранить символ опиума, пусть и как зерновой склад. Потому первый отряд повстанцев в феврале 1921 года возник именно в Истошино, было за что проливать свою и чужую кровь крепким хозяевам, однако оставшиеся в живых до конца жизни пилили уральскую тайгу.
Предтечу перестройки, коллективизацию, пережили, новый колхоз назвали в честь дедушки советского парламентаризма Михаила Ивановича Калинина. К концу тридцатых стали оживать, хлеб на столе и суп мясной – крестьянину больше ничего и не надо.
Разбираю архивные записи протоколов заседаний исполкома сельского совета времен войны. 29 июня 1941 года исполком и семнадцать человек актива рассматривают ход заготовки кормов в колхозе «Красный Октябрь», это в соседней деревне Шабурово. Депутаты утверждают график силосования и заготовки сена «в разрезе колхозов», чтобы обеспечить выполнение планов заготовки кормов к 30 июля. Правления колхозов должны «строго и неуклонно» бороться за выполнение заданий.
И все.
Ни слова о войне.
Почему?
Восьмой день идет кровавая бойня, пали наши города по всем фронтам, и враг проник на сотни километров в глубь страны. Ничего не знали? Эта версия несостоятельна. Василий Иванович Савельев, которому в то время было пятнадцать лет, вспоминал, что уже к вечеру 22 июня в село прибыл нарочный из Бердюжья и сообщил о войне. Ответ находим в неистребимом советском оптимизме и вере партии и товарищу Сталину. Это они убеждали, что наши границы неприкосновенны, Красная армия всех сильней, она остановит противника «на священных рубежах» и будет бить врага на его территории.
Осиротевшая деревня начинает жатву военного урожая. На отбракованных при «мобилизации» тракторах неумелые женщины, избранные председатели колхозов и совета не могут организовать людей, впервые заговорили о вовлечение в работы всего скота, в том числе коров колхозников. Задачи от имени партии и правительства ставят особо уполномоченные товарищи. Их роль будет возрастать, и методы вырвутся на уровень сотрудников НКВД, когда люди будут валиться от усталости, едва продвигая уборку, пахоту, сенокос. Слово «уполномоченный» обретет особый, угрожающий смысл, он способен выдавать задания, в реальность которых не верит сам. 3 сентября в колхозе «Красный Октябрь» из 400 гектаров хлебов убран 131, но товарищи из района Суворов, Карандашов и Гребенщиков записывают: «Уборку закончить к 8 сентября». Уже 19 сентября новые уполномоченные говорят языком диктата: колхозников с полей не отпускать, работать от зари до зари, тех, кто не выполняет норму, не кормить. Еще документ: 20 октября тов. Ежов говорит прямо: «Если уборку не закончите к 23 октября, виновных привлечем к ответственности. Запретить колхозникам работать на своих участках. Кто не выходит на работу, привлекать к уголовной ответственности». Первая военная жатва была столь сложна, что 23 ноября обком ВКП(б) предупредил Бердюжский район: для завершения обмолота заскирдованного хлеба и выполнения хлебопоставок установлен последний срок: 5 декабря. Больше к этому вопросу не возвращались.
Государство изобретает все новые способы изъятия денег у населения. В конце 1941 года выпускаются билеты денежно-вещевой лотереи, каждый работающий должен подписаться на 30 рублей. В апреле 1942 года начинается подписка на первый военный заём. Именно подписка, наличных денег у колхозников нет. Кончится год, бухгалтерия вычтет по всем подпискам. Займы и лотереи будут выпускаться каждый год и не по разу. Уполномоченная тов. М Г. Давидович, эвакуированная жена большого армейского командира, неумолима и непреклонна: «Вашему совету доведено займа на 135 тысяч рублей. Предлагаю увеличить эту цифру до 185 тысяч. Это в два раза больше, чем в прошлом году, но мы должны понять, что все силы надо положить на уничтожение фашизма».
А какие силы? Вот справка о проведении «фронтового декадника» в колхозе имени Калинина. За это время обмолочены хлеба на 46 гектарах, посеяно 35 гектаров ржи, вспахано 25 гектаров зяби, сдано государству 108 центнеров зерна. Работали пятнадцать колхозников и восемь лошадей. И весной мало что изменилось: на посевной 15 мая работают 25 колхозников, четыре трактора, 20 лошадей, 14 коров колхозников.
Райисполком запретил использовать тягло колхозное и личное на каких-либо других работах, кроме колхозных, вплоть до завершения хлебоуборки. По Истошинскому сельсовету для перевозки кормов, снопов и зерна мобилизованы двадцать коров рабочих и служащих МТС, маслозавода, дома-интерната «в пределах потребного количества». Нарушающим постановление грозит «обобществление скота и кормов и сдача под суд».
Екатерина Ивановна Алексеева спустя тридцать лет после Победы говорила: «Это по глупости в Индии корову сделали священным животным, я по телевизору слышала. Это нам, русским, надо на корову молиться. Чем выжили в войну? Картошкой и молоком. Без коровы – голод и смерть, так и было. На корове пахали, хлеб возили, дрова из лесу. На корову отдельный трудодень начислялся. А зимой в избе ее спасали от морозов, как член семьи была. Вот воистину святая скотинка, только, видишь ли, вера у нас другая».
Может, зацепит эта тема кого из художников, пусть изобразят кормилицу и спасительницу рядом с детьми и хозяйкой, которая свою корочку хлеба, подсолив, совала коровушке под нижнюю губу.
Жестокое время, жестокие меры. Только человеческое сердце не камень. Тяжело всем, и трижды тяжелее потерявшим мужа и отца. Редкий домик и избушку обошла беда. Почтальона люди боялись, как посланца смерти, несущего казенный квадратик бумаги. В декабре первого года войны, когда осиротевшие семьи стали заметно бедствовать, председатель колхоза Я.Н. Горбунов, не дожидаясь решения властей, предложил создать комиссию по обследованию семей погибших фронтовиков, чтобы своевременно оказать им помощь и не дать погибнуть. Поддержка была скромная: литр молока с фермы или кринка обрата с молоканки, пуд зерна или даже муки, одежда и обувь. Вдовы в ноги падали приносившим эти дары.
Сена заготовить не успевали, потому зимовка скота проходила очень напряженно. В феврале 1944 года в колхозе имени Калинина закончились корма. От соседей привезли несколько возов соломы. Секретарь райисполкома Т.Ф. Алексеев, выходец из этого села, предложил собрать по дворам капусту, свеклу, картошку, поддержать коров. Потеря коров – потеря будущего. А телят, чтобы спасти, решили разобрать по домам.
В документах в ходу фразеология 37-го года: «контрреволюционный саботаж», «расправа справедливого народного суда», «будем говорить по-другому и в другом месте». Государство учреждает институт сельских судов для оперативного рассмотрения дел, связанных с нарушением трудовой дисциплины и правил внутреннего распорядка в колхозах. Первый председатель Истошинского сельского суда Николай Леонтьевич Андреев вспоминал, что сельские суды часто спасали земляков от строгих карательных мер, принимая более мягкие наказания.
У моей бабушки был огромный сундук, окован железом, с внутренним замком. Наверное, с ним ее выдавали замуж. В последние годы в сундуке лежала всякая всячина, но я часто просил бабушку открыть и поднять крышку, вся внутренняя поверхность которой была уклеена красивыми бумажками с цифрами 5, 10, 25, 50, 100. Я думал, что это деньги. Много позже объяснили, что это облигации Государственного займа военных лет, восстановления народного хозяйства. Ни один заем не был погашен, то есть народу государство долг не вернуло. Как-то прочитал в мемуарах бывшего Председателя Правительства СССР, уважаемого Николая Ивановича Рыжкова, что СССР прекратил свое существование, не имея внутренних долгов. Бабушкины облигации, видимо, были списаны.
Но тут же вспоминается выписка из протокола заседания исполкома Истошинского сельсовета. Внутренний заём собирается плохо. Объяснения дают уполномоченные по налогам Федосеева и Неверова. Их ругают, им грозят расправой. Женщины оправдываются: у колхозников нет денег. Руководящие товарищи советуют лучше проводить разъяснительную работу. И тогда родилась уникальная фраза Неверовой: «Я провожу массово-разъяснительную работу среди колхозников, НО ОНИ СОПРОТИВЛЯЮТСЯ».
С самого начала Великой Отечественной войны возник и другой, трудовой фронт. Тут тоже ни на один миг не прекращалась битва: за пуд зерна, за флягу молока, за мешок картошки. «Все для фронта, все для Победы!». И ничего для себя. Недавно Екатерина Иосифовна Науменко, только что получившая свою первую юбилейную медаль, вспоминала, что было пищей в военные голодные годы: «Лопух, пырей, лебеда, коневник, из воды тянули мучку. Ели всякую траву. И на зиму сушили. Иначе погибель».
Тысячи книг написаны о героях войны, и это правильно. Только совсем недавно стали в полный голос говорить о роли трудового фронта. Говорить теперь будут долго, и это тоже правильно. Только кто услышит?
Колхоз имени Калинина хоронил героиню трудового фронта в дни расцвета реформ и приватизации, во время разгула ваучеров и финансового бандитизма. Председатель ходил к преуспевающему торгашу, чтобы взять в долг на погребение, своих денег не было. Он, бывший всю жизнь крестьянином и уже десять лет председателем, рассказывал об этом позоре, скрипя зубами от злости.
Несколько раз подъезжал к тому месту. Нет избушки, тот самый торгаш построил шикарный дом. Нет и моей старушки, а не ее ли, а может, ее подружку по колхозной работе, снесли на погост на те заемные деньги? Молча стою в стороне, вижу ее, сидящую на бревнышке, вдруг она откинула прутичек и, поднявши просветленное лицо, простительно кивнула: «Не сужу и обид не держу, живите, если можете…».
Бердюжский район.
