И он вывесил карту мира с прогнозом зон, где это явление должно наблюдаться. Поднялся оппонент, профессор А.Г.Тархов, мировая величина в геофизике, и загремел: «Ты что, Мельников, в Индии был, что ли? Чего это ты там нарисовал, какие детские картинки? Это же докторская, а ты какие-то фантазии нам втюхиваешь! Чтоб эту муть я больше не видел! Уберите с глаз!»
И тут встает другой ученый, профессор Ф.М. Каменецкий, и говорит: «Анатолий Георгиевич, позвольте вам возразить. Я только что вернулся из Индии, мы там со студентами голову сломали, почему на одних и тех же точках весной и осенью приборы выдают несопоставимые результаты. Нам сказали, что это термиты жрут проводку, и мы тысячи долларов вбухали на замену аппаратуры. И ничего! Мы так и остались в неведении – почему? И вот Володя прямо сейчас все объяснил. А вы говорите – убрать, да это самое главное в его работе!»
Ну, главное не главное, но глава эта в докторской все же осталась.
Но и потом, перед защитой диссертации, его не оставляют в покое. Находятся недруги из другого института, которые намекают: не суйся, мы тебе накатаем «черных шаров». Один кандидат наук, прикормленный обещаниями быстрой карьеры, ясно дает понять, что Мельникова завалят однозначно. У него происходят срывы психики…
На защиту он приходит с высокой температурой и двумя пузырьками в карманах пиджака: в одном – нашатырный спирт, в другом – коньяк. Чтоб не упасть в обморок, тайком нюхает нашатырь, а чтоб восстановить покидающие силы, прикрываясь носовым платком, глотает коньяк. Яростно отбивается от оппонентов, а когда вопросы исчерпаны, должен подняться тот самый кандидат и привести какие-то убийственные аргументы против. Но он покраснел и словно прилип к своему стулу… Голосование – и победа!
Докторскую утверждают в 80-м. Его недруги, в конце концов, были повержены, а тот, на кого они делали ставку, покончил жизнь самоубийством. Вот ведь как бывает в науке…
А болезнь через несколько лет отступила самым неожиданным образом. В 86-м году профессор Мельников летел на международную конференцию в Калгари (Канада). Взлетели в Монреале, все вроде бы нормально, и вдруг в груди, в животе зашевелилось, забурлило… Что-то не то съел? На всякий случай стал продвигаться ближе к туалету, бортпроводница указала дорогу.
– Я от нее отворачиваюсь и исчезаю, – вспоминает Владимир Мельников. – Я знаю, что такое обмороки, увы, за несколько лет изучил, что это такое. Это не исчезновение сознания, а мгновенное помутнение, слабость, но ты не теряешь ощущения жизни. А тут я его потерял. Ничего не помню. Исчез и все. И ярко в памяти остался процесс возвращения. Сначала, как в осциллографе, мелкие световые колебания: свет – темнота… Потом в полной тишине промежутки света и темноты увеличились, и когда свет начал задерживаться подольше перед затуханием, появился тончайший писк. Высокий, едва различимый. Затем звуковая волна стала увеличиваться в амплитуде и возникли настоящие звуковые ощущения, какие-то смутные голоса. И первая картинка: все надо мной кружится с огромной скоростью – и резко останавливается. И тут я открываю глаза и смутно вижу склонившиеся надо мной лица людей.
Это были врачи, случайно оказавшиеся в самолете. Они говорили по-английски: «Лежите спокойно, самолет идет на посадку, мы вам помогаем…» Когда он немного пришел в себя и его перенесли в ближайшее кресло (сам он сначала не мог ни ходить, ни говорить), ему сообщили, что несколько минут он был без сознания, и вызванная к трапу неотложка сейчас отвезет его в госпиталь. От госпиталя он отказался сразу, и как только друзья помогли ему выйти по трапу, уехал в гостиницу. А на следующий день под удивленными взглядами коллег бодро вышел в холл. А потом выступил на конференции.
Он убежден, что это была клиническая смерть. Как ни странно, после этой личной катастрофы, когда Владимир Мельников оказался «на грани», болезнь сдалась и больше не прогрессирует. Маленькое чудо.
Тюмень и далее – везде
Мерзлотоведение – наука новая, ей еще и ста лет нет, и подходы ученых к предмету изучения, да и содержание самого объекта все время уточняются. В 20-е годы прошлого столетия утверждалось даже, что мерзлота – явление вредное, и с ним надо бороться. Сегодня, кажется, уже все согласны, что это природный ресурс страны, его надо охранять и использовать во благо.
Этим всю жизнь занимался и его отец, Павел Иванович Мельников. Его исследования помогли решить многие прикладные задачи. Как строить на Севере жилые дома, дороги, мосты, подземные хранилища, чтобы они не разрушались. Как сохранить при этом саму мерзлоту – уникальный природный феномен. Как не нанести ущерб флоре и фауне и так далее. Владимир Павлович, разумеется, был рядом с отцом, сначала они работали вместе. Однако вскоре их взгляды на развитие науки стали расходиться. Да и сама жизнь требовала большей самостоятельности: идти вперед, находясь в тени отца, означало стоять на месте.
В 1984 году руководство Сибирского отделения РАН дает ему такую возможность. Владимиру Мельникову предлагают создать научный центр в Тюмени, и он мощно, с азартом берется за собственное дело. Собирает ядро сотрудников, обсуждает и ставит задачи. В Тюмени возникает Институт проблем освоения Севера, следом за ним Институт криосферы Земли и Тюменский научный центр СО РАН. Ясный сигнал, что Мельников значительно расширяет объект исследований: не только мерзлота, но и холод в целом. При таком подходе сразу растет интерес к институту и у зарубежных коллег.
Все-таки ученым, если их профиль не слишком секретный, никакой «железный занавес» и во времена СССР был нипочем: их выпускали за рубеж. Мельников тоже объездил всю Европу, Канаду и Америку, всюду у него появились друзья и научные контакты. Это укрепляло его международный авторитет, помогало решать многие задачи внутри страны, в своем регионе.
В 89-м Владимир Мельников организует и проводит первую Международную научную конференцию в Ямбурге. В Заполярье, в закрытой зоне. С участием десятков иностранцев, специалистов по криолитосфере. Есть договоренность с Академией Наук, со спецслужбами, и тут вдруг возникает серьезное препятствие. Первый секретарь обкома партии Г.П. Богомяков заявляет: «Я своего согласия не давал». А иностранцы уже летят в Москву. Что делать? Мельников обзванивает всех, предупреждая о возможном срыве, наконец, звонит в КГБ. Его спрашивают: «А что, Богомяков ваш непосредственный начальник?» – «Да нет, я подчиняюсь академии, они все санкционировали». – «Ну так и действуйте по своей программе».
Легко сказать – действуйте. Партийная власть перекрывает им вылет из Тюмени: начальник аэропорта получает приказ не продавать билеты Мельникову и его команде. 26 человек сидят на чемоданах. Тогда Владимир Павлович принимает решение лететь грузовым рейсом, и они улетают на АН-26. Неудобно сидеть вдоль бортов, зато прибыли как раз вовремя. Конференция прошла на ура, были не только доклады и дискуссии, но и вылеты на вертолетах в отдаленные районы Заполярья, на мерзлотные станции. Иностранцы были в шоке от такой грамотной организации вроде бы рутинного события. Наказать Мельникова за своеволие Геннадий Павлович Богомяков не успел: вскоре сам был переизбран.
А Владимир Мельников уже почувствовал свою силу. Он умело пользуется неожиданно возникшими политическими связями в Москве, причем в самых высших эшелонах власти (его однокурсник Игорь Гаврилов к тому времени – советник вице-президента Руцкого). С его помощью Мельникову удается включить Тюмень в число регионов, получающих техническую и гуманитарную помощь Запада.
Он склоняет на свою сторону голландского бизнесмена Джеральда Бюргерса и при его содействии лично пробивает в Голландии самый современный тепличный комплекс, который работает в Заводоуковском районе и по сей день, производя и поставляя на прилавки магазинов Тюмени и области свежую зелень и овощи. Марка «РИТЗА» на упаковке означает не что иное как «Российская Инновационная Тюменская Заводоуковская Ассоциация». И этой марки без Мельникова просто не было бы в природе.
Когда в 91-м в Тюмень приезжает Президент России Б.Н.Ельцин, чтобы подписать Указ о развитии области. В.П.Мельников добивается возможности выступить перед ним. Он говорит о незавидной судьбе отечественной науки, о том, что специалисты уезжают из страны, о кабальных договорах с зарубежными партнерами, которые приводят к тому, что они пользуются результатами наших исследований, о промышленном шпионаже… Наша наука стала работать против России, она работает на конкурента. Заявления серьезные, Ельцин предлагает встретиться в Москве. Мельников знает, что такое коридоры власти: замотают, выхолостят все разумные предложения. И говорит:
– Борис Николаевич, зачем же я к вам поеду, когда вы уже здесь? Тут я вам все честно выложил, без утайки.
– Так чего же вы хотите?
– Хочу, чтобы мои предложения об изменении ситуации попали в ваш Указ.
– Так мы же сегодня уже хотим его подписать! А предложения готовы?
Мельников тут же протягивает ему бумаги и, к всеобщему удивленью, указывая на премьера Силаева пальцем, Ельцин произносит:
– Внести в Указ как поручение Президента.
И внесли. Главным в предложениях Мельникова было создание в Тюмени Международного технологического центра с финансированием все из той же программы развития региона. Это давало возможность и наших лучших специалистов удержать, и зарубежных привлечь. Увы, дальнейшие политические события в стране (август 91-го) и перманентный экономический кризис свели эту идею на нет…
В 2000 году он становится академиком РАН.
О науке, и не только
– Владимир Павлович, в чем суть ваших научных разногласий с отцом?
– В подходах. Он был выдающимся мерзлотоведом, но подходил к предмету исследований исключительно как геолог. И был замкнут на вечной мерзлоте. Мне же как геофизику проблема и сам объект виделись шире: влияние холода на все процессы на Земле, в том числе и на зарождение жизни. Отсюда привлечение специалистов из смежных отраслей знаний: астрофизиков, химиков, биологов и так далее. Отсюда криология (гляциология и мерзлотоведение), которая изучает свойства льда и мерзлоты, отсюда криософия как система представлений о холодном мире, отсюда криотрассология, в центре которой – незримые, но выявляемые следы минувших эпох истории Земли. Вообще, наука движется от дифференциации к интеграции и обратно, но уже на качественно новом уровне. Вот этот вкус к интеграции я интуитивно и почувствовал еще в начале 80-х.
– Холод и зарождение жизни? Мне в школе говорили, что источник жизни – вода. Разве не так?
– А вода откуда взялась? Никто не знает. Вы никогда не задумывались над тем, что лед – старше воды? Значительно старше. Причем не обязательно это соединение кислорода с водородом, это могут быть и другие газы: метан, азот, гелий… Вся Вселенная пронизана льдом, она холодная, и разгадку надо искать в его удивительных свойствах, в тех следах, которые он прекрасно консервирует. Вот мы открыли на большой глубине в толще льда неизвестные науке микроорганизмы, которым миллионы лет. Но они оживают, производят колонии, на их основе уже выпускаются очень полезные препараты, применяемые в животноводстве, растениеводстве, в медицине…
– А не боитесь «достать» оттуда какую-нибудь заразу?
– А мы предупреждаем. Опасность есть всегда, нужен строгий контроль. Опасность есть даже тогда, когда ледники тают самым естественным образом. Кстати, вы знаете, что волновая энергия моря ежегодно «откусывает» от наших северных берегов ленту побережья шириной до 10 и более метров? В результате мы каждый год теряем территорию, сравнимую с государством Андорра. Наш невосполнимый ресурс.
– Владимир Павлович, ледники тают, мерзлота отступает, углекислота в атмосфере накапливается, глобальное потепление… Что дальше? Катастрофа?
– Никаких катастроф. Во всяком случае, в обозримом будущем. Любые процессы во Вселенной, а значит, и на Земле, имеют цикличность. При этом циклы, конечно, друг на друга накладываются, порой происходит резонанс. Все в мире взаимозависимо, взаимообусловлено. Поэтому если говорить о 25-миллионнолетнем периоде, то мы сейчас в конце межледниковья. Если речь идет о галактическом цикле, то мы к весне только подходим. А если о наших 60-70-летних «земных» колебаниях, то мы как раз вступаем в холодную фазу. Солнце не так активно, мерзлота начинает восстанавливаться, в северных морях растет ледовитость. Глобальное потепление – это вообще больше политика команды во главе с Альбертом Гором. Там деньги идут впереди науки. А наука говорит: цикличность была всегда, так что без паники.
– Наука знает все?
– Да что вы! Было бы безумием так думать. Недавние открытия так называемых «темной материи» и «темной энергии» говорят о том, что нам доступны для изучения только 5 процентов мироздания, остальные 95 – вообще за пределами современной науки. Цель науки – постоянно двигаться к истине, приближаясь к ней.
– И никогда не достигнуть?
– Никогда. И все равно двигаться.
– Вы агностик?
– Нет. Если задача поставлена, она будет решена.
– Владимир Павлович, вам было когда-нибудь стыдно?
– Было. Когда в школе ударил ни за что одноклассника. Ребята науськали – и я поддался, ударил. Стыдно. Он до сих пор мне иногда снится.
– Вы жестокий человек?
– Скорее, жесткий. Однажды уволил целую лабораторию, 25 человек – за склоки. Если что-то мешает делу, я поступаю так, как подсказывают интересы науки.
– То есть по справедливости?
– Конечно. Это от мамы. Я ее обожал, а она всегда поступала по справедливости. Она многое позволяла нам, баловала нас, а доверие рождало не только ответную любовь, но и ответственность за все, что делаешь в жизни.
