Взросление
На Севере взрослеют быстро.
В школу он пойдет да и закончит ее в Якутске, с небольшим перерывом в три года, когда Елена Устиновна с детьми будет жить в столице.
В первый приезд в Якутск он умудрился дважды переболеть малярией да к тому же подцепил болезнь, которая проявилась уже в Москве, когда отца рядом не было. Воспалились суставы. Все! Боли страшные: ни согнуться, ни пошевелиться. Ничего не помогало, мама была в отчаянии. И вдруг явилась врач с небольшим чемоданчиком, вынула оттуда какие-то марлечки, наложила на суставы, подержала какое-то время, сгребла их обратно и ушла. Через неделю он встал на ноги.
Как выяснилось потом, помог отец. Беда семьи достигла ушей президента Академии наук Сергея Ивановича Вавилова (после того как его старшего брата Николая, выдающегося генетика, уморили в саратовской тюрьме, Сталин великодушно назначил младшего главой академии). Вавилов дал разрешение использовать для лечения ребенка новый медицинский препарат. Марлечки эти были насквозь пронизаны радиоактивными изотопами. И они Володю спасли. Однако сама болезнь в различных метаморфозах аукалась ему потом постоянно.
Когда он после Москвы появился в шестом классе якутской школы, пацаны встретили его настороженно. Симпатичный живой парнишка явно нравился девчонкам, вел себя независимо, и мужская половина решила проучить новичка-конкурента. По пустячному поводу один из крепких парней вызвал его во двор на большой перемене. Вся школа тайком от учителей сбежалась смотреть, как будут бить москвича – так его поначалу прозвали. Врезали ему прямо по носу, и неслабо, но этим дело и кончилось: в те годы мальчишки дрались только до первой крови. Но после этой драки девчонки стали липнуть к нему с еще большей охотой, да и парни зауважали: не струсил, не сбежал, не наябедничал. А он пошел в спортзал заниматься боксом и качать мускулы.
До старших классов учился Мельников абы как: были дела поинтересней.
Сначала – лошади. Они стояли на конюшне станции, и Володя привязался к ним всей душой. Когда старшие ребята предложили поехать в ночное, согласился сразу, и только когда утром вернулся домой, увидел, что натворил. Мама лежала в обмороке, отец поднял на ноги сотрудников станции, и они всю ночь искали его по окрестностям. Отец было замахнулся на него, но мать встала стеной: «Не смей!» Воспитания ремнем не получилось.
Потом – рыбалка, охота. Класса с шестого нашел себе приятелей в школе, таких же одержимых природой и свободой. У всех были мотоциклы, ружья и заточки за голяшкой, их так и называли: «мотобанда». Не из страха – из уважения. По субботам и воскресеньям дома их никто не видел. Мотоцикл сыну Павел Иванович купил, уступив его настойчивым просьбам при полной поддержке матери. Сначала «ковровец», а потом более мощный и проходимый «Иж-49». Экономить не приходилось: со всеми надбавками зарплата начальника станции была 19 тысяч рублей. Огромные деньги! Автомобиль «Победа» (а он у отца тоже имелся) стоил 16 тысяч.
Намотавшись по лесотундре за выходные, в понедельник утром Володя не мог оторвать голову от подушки. Елена Устиновна после непродолжительных попыток его поднять обычно сдавалась: «Спи, сыночка, школа никуда не уйдет». Он приходил к 3 – 4 уроку, а иногда в этот день вообще не являлся, что немедленно отражалось на оценках, даже стенгазета как-то появилась с рисунком: Мельников с ружьем за зайцами, а за ним «двойки».
Конечно, вызывали родителей. Мама расписывалась в дневнике, но в школе ни она, ни отец не бывали никогда. Потому что школа – это школа, а не «место преступления» детей. Однажды в дом пришла учительница и стала с гонором предъявлять претензии: вот, мол, ваша дочь такая-сякая, и вообще ходит в школу в капроне. Елена Устиновна возмутилась: «Да какое вы имеете право говорить гадости о моей дочери?! Мои дети самые хорошие! И с этим больше сюда не приходите!» На этом воспитательные визиты школы в семью прекратились.
Вскоре его новой страстью стала техника. На станции был гараж с несколькими машинами, туда и зачастил Володя. Отцовский водила, молодой парень, только из армии, быстро смекнул, как ему может пацан пригодиться: «Вовка, мне надо к бабе, но пока я до нее добегу, окочурюсь. Давай я тебя научу, ты будешь меня возить». Да с удовольствием! На улице мороз под 50, а в кабине довольно тепло. И ехать долго, целых три километра. Так, еле дотягиваясь до педалей газика, он стал возить шофера к его зазнобе… Вечером – туда и сразу в гараж, утром – за ним. Славная практика в двенадцать-то лет! И не только порулить ему доставалось. Вместе разбирали двигатель, устраняли поломки. Навыки автослесаря и водителя потом ему еще не раз пригодятся.
Понравилось ему и в «столярке». Целую зиму ходил осваивать станки, и к весне своими руками мог делать мебель. Талантливый столяр-краснодеревщик Василий Красноштанов всему научил. О том, что его планида – работать головой, Владимир Мельников еще не догадывался. Но вот это упрямое: сам сделаю, сам сумею, и не хуже, а лучше вас! – росло и шлифовалось в его характере уже тогда.
Летом перед выпускным классом отец отправил его в экспедицию. Настоящую, со взрослыми мужиками и работой, за которую платят рублем. Таскали трехпудовые мешки на горбу, загружали баржу, водой до Ленска, а там – рядом с навьюченными лошадьми – пехом до места. Алмазная трубка «Мир» на Иреляхе, но занимались они не алмазами, а научными исследованиями мерзлоты. И это оказалось самое захватывающее! Именно необъяснимое удивило и увлекло. Что такое бурить шурфы, копать землю – это он знал, но понятия не имел о работе геофизиков. А они смотрели на стрелку прибора и сообщали, что там, под землей. Видели невидимое!
В старших классах Мельников осознал, что школа-то ему все-таки нужна, и взялся за ум. Стал лучшим в учебе, комсоргом, лидером, чуть на золотую медаль не потянул: в аттестате только две «четверки». Поступать хотел в Свердловский горный, ну, конечно, на геофизику. Отец сказал, что ему полагается путевка на зачисление без экзаменов, была тогда такая система, стимулирующая образование детей из провинции.
В горкоме комсомола ему неожиданно отказали. Не сын ли ты Мельникова? А раз сын, обеспеченный да с хорошим аттестатом, так и поступай сам, а путевка другому пригодится. Домой пришел мрачнее тучи, злой на отца. А у того настроение самое благодушное: сидит на террасе, гостей из Москвы угощает. Да каких! Писателей Константина Симонова и Василия Ажаева, с которыми был на короткой ноге.
– Ну что, получил свою путевку? – спросил отец.
– Получил! Пинком под зад! – огрызнулся сын.
– Не дали? Да ты не волнуйся, горком ничего не решает, твоя путевка в обкоме…
– Это твоя путевка в обкоме, а в моей мне отказали! – отрезал Владимир.
– Павел, не порть ребенка, – вмешался Симонов. – Пусть он летит с нами в Москву и поступает на общих основаниях.
И он поступил. В Московский геолого-разведочный, на любимую уже геофизику. Однако тоже не без нервов. Сначала ему пришлось забрать документы: медкомиссия вдруг обнаружила порок сердца, и он хотел возвращаться в Якутск. Отец по телефону вразумил, что такую болезнь лучше лечить в столице, да не грех и обследоваться в поликлинике Академии наук. Кардиолог академии определил не порок, а юношескую аритмию: «Радость моя, это все пройдет. Можешь принимать лунные ванны с девушками и ни в чем себе не отказывать». Документы вновь приняли – против ученого авторитета не попрешь! – и он стал готовиться к экзаменам. От учебников отвлекал, правда, накрывший всю Москву Международный фестиваль молодежи и студентов, и он бегал в парк Горького на мероприятия, но экзамены сдал неплохо. На английском его даже спросили:
– В спецшколе учились?
– Да нет, в обычной.
– И в какой обычной школе в Москве дают такие знания?
– Не в Москве. В Якутске.
Это повергло экзаменаторов в шок. Когда ставили «пятерку», напутствовали: «После зачисления проситесь во вторую группу! В первой вам делать нечего, там все послабее будут». Как оказалось, в первой и учились на год дольше, и специализация там была: поиск и разведка радиоактивных элементов. Крепкое знание английского отвело будущие новые вполне возможные беды со здоровьем.
И все-таки ему не хватило одного балла. после обидного «трояка» по математике он явно не проходил по конкурсу. Терзаемый неудачей, пошел глянуть на списки счастливчиков – и что же? После всех поступивших отдельной строкой Владимир обнаружил неожиданный «довесок»: дети, родители которых работают на Крайнем Севере. И там одна фамилия – Мельников! Он прошел по льготе.
Через десять лет, когда он защитит кандидатскую, ему позвонит Василий Ажаев и скажет: «Ну ты молодец! Оправдал наши надежды». И поведает о тайне его поступления без купюр. Когда они прилетели в Москву и Владимир поехал домой, чтобы оставить вещи (к тому времени у Мельниковых была уже отдельная двухкомнатная квартира), Константин Михайлович Симонов, секретарь Союза писателей СССР, член ЦК партии, заглянул в институт и побеседовал с ректором. Разговор был недолгим и сводился примерно к следующему: к вам будет поступать Мельников, этот мальчик должен учиться, спасибо, до свиданья.
Безусловно, вовремя замолвленное слово человека, имеющего такой вес и такую безусловную славу в стране, помогло на устных экзаменах. Он и тогда еще немало удивлялся тому, что его совсем не «гоняли» по материалу, как других, а словно бы старались поскорей отделаться: хорошо, хорошо, идите. Но Владимир Павлович и сегодня убежден в том, что без должной подготовки даже такая протекция была бы бессильна.
На старших курсах он с головой уйдет в науку, в 38 лет защитит докторскую диссертацию, создаст «с нуля» свой институт, станет академиком… Но все это будет потом. А пока Владимир Мельников впервые садится на студенческую скамью Московского геолого-разведочного и мечтает о девушках, о подвигах во имя страны, о небывалой славе и дальних походах. Он – романтик. Как всякий нормальный молодой человек его времени.
Учиться, учиться и…переучиваться
Тягу к науке он обнаружил в себе не сразу, да и внешние причины этому мало способствовали. Первую же летнюю практику «в поле» неожиданно прервали: шабаш, ребята, быстро собираем шмотки и едем на целину. Вы нужны Родине!
Совхоз «Краснопресненский недалеко от Кустаная. Простор вокруг – глазом не охватить. И жара, ни капли дождя за все лето.
Шла подготовка к уборке. Пшеничка вылупилась хиленькая, по 15-20 сантиметров росточком. А тут еще абсолютно глупое указание из центра: только раздельная уборка, то есть сначала скосить, а потом подбирать валки. Да какие там валки! Это в «Кубанских казаках» колосья под два метра, а тут… Одни слезы.
– Эй, Москва! Кто может работать на комбайне?
Владимир, конечно, шагнул вперед. Управлялся с машинами, разберусь и с комбайном: тоже техника, принципы одни. Вскоре помощник комбайнера Мельников ремонтировал «Сталинец-6» не хуже своего старшего товарища, пятикурсника сельхозинститута. Да и в поле тот ему доверял штурвал. А комбайн прицепной, вслед за трактором идет, вся пыль в лицо, и так с раннего утра до полуночи. Возвращался весь черный, только белки сверкают, ребята у костра песни поют, а ему только умыться, пробить легкие глотком водки – и спать. Многие из смельчаков, рискнувших поначалу взяться за технику, от такой каторги отказались, а Володя Мельников прошел ее до конца. Дядя – герой, 140 боевых вылетов, прошел всю войну, выдержал, а я что – слабак? И я смогу! Характер.
Урожай они собрали рекордно низкий – всего по 2 центнера с гектара. И уже было засобирались домой, как их остановили: а озимыми кто займется? Надо пахать! И он пересел на трактор. Тут уже он главный, а в помощниках одногруппница Тамара. Только он-то в теплой кабине, а она на ветру, замотанная во все одежки: октябрь уже, холодрыга. Ее задача была поднять плуг за шнур, когда заканчивалась борозда, чтоб трактор свободно развернулся. И Володя усаживает девушку к себе в кабину… вместе со шнуром. Нехитрое приспособление изготовить – дело минутное. Зато теперь он – мужчина, защитник, и ему полагается награда. Правда, дальше поцелуев эти отношения не зашли.
Мельникову светила медаль «За освоение целины», но когда посмотрели на урожайность, ограничились грамотой ЦК. И все же он был горд собой: не отступил, справился, отпахал на совесть. К тому же один из немногих получил и материальное вознаграждение – целых 3 тысячи рублей! По тем временам – огромные деньги. Реально заработал раз в пять больше, но поскольку делить было почти нечего, управляющий решил проблему просто: изорвал прорву ведомостей с трудоднями и выбросил в урну.
Вернулись в заснеженную Москву. и снова лекции, конспекты, лабораторные, учебники… Не сказать, чтобы учеба шла как по маслу: обостренное чувство справедливости (мамины гены!) давало о себе знать. На 3-м курсе сцепился с завкафедрой геофизики Львом Моисеевичем Альпиным. Геофизика! Профильный предмет! Профессор Альпин, мировая величина, автор учебника по теории поля – и никому не известный студент. А дело было так.
На лекции позади Мельникова кому-то из студентов смешинка в рот попала. Профессор был небольшого роста и толком не увидел, кто смеялся. Когда выходили из аудитории, Лев Моисеевич, указывая на Володю, резко спросил при всех: «Кто этот балбес, который мешал мне лекцию читать?» Мельников вспыхнул и тут же отпарировал: «Профессор, а какое вы имеете право давать клички, не разобравшись?». И группа его поддержала: да это не он совсем, не он смеялся, не он!
Однако эта дерзость стоила ему «неуда» на экзамене. Мельников только начал отвечать, как получил приговор: вы ничего не знаете, свободны. Он вышел за дверь, и тут же ребята разворачивают его назад, мол, профессор меняет гнев на милость. Владимир вернулся.
– Вот тут ваши защитнички говорят, что я вам несправедливо «неуд» поставил. Так я буду экзаменовать вас при всей группе.
Ребята радостно подбадривают: соглашайся! А он:
– Товарищ профессор, при всем к вам уважении, я ведь не обезьяна, чтобы меня демонстрировать, как в зоопарке. Я не буду вам отвечать.
И вышел. На следующий день побрел в деканат забирать документы. Быть отчисленным с 3-го курса, так глупо… А секретарша встречает его вопросом: «Ты про какой «неуд» говоришь? Нет в группе ни одного!» – и улыбается лучезарно. Поставил-таки «государственную» профессор! А позднее, когда Владимир остался на кафедре, они даже крепко подружились, и никто об этом нелепом конфликте не вспоминал. Надо отдать должное и Мельникову: в 72-м, работая на Севере над докторской, он пригласил совсем немолодого уже Альпина в экспедицию. И тот приехал, и встреча эта осталась в памяти навсегда.
А на 4-м курсе двадцатилетний Владимир Мельников женился и ближе к диплому у него родился сын (к слову, сейчас ему 53 года, внуку 30. У внука есть совсем юные тети и дяди: двум дочерям Мельникова от последнего брака 7 и 9 лет, сыну три с половиной. Жена Алена младше его на 39 лет). У него появляется новая цель – обеспечить семью, и он сдает все экзамены на «отлично», получает повышенную стипендию 600 рублей, в то время как средняя зарплата инженера была 890.
И вот распределение. Он заходит вторым, а выбор уже невелик: либо загадочная Москва-400, либо Тюмень. На разъяснения, что у него маленький ребенок и жена распределена в Москву, следует ответ:
– А жену перераспределим, не проблема.
– Но она ведь уже на работу устроилась!
– Так, а ребенок с кем?
– С тещей.
– Да уж, тещу в Тюмень не загонишь…
И тут находятся его сторонники с кафедры геофизики, которые успели раскусить Мельникова, поверить в него. Юноша активно участвует в научных экспедициях, исследованиях и экспериментах, причем отчеты толковые. Перспективный молодой человек. И его оставляют на кафедре.
Работа геофизика не кабинетная: за 5 лет подготовки диссертации он объехал многие районы страны – Забайкалье, Южный и Полярный Урал, Белоруссию, Карелию, Воронежскую область… И стал, по сути, первооткрывателем нового метода поиска и разведки рудных месторождений. Есть кандидатская!
Вызывает ректор и сообщает новость:
– Мы тебя будем готовить к международной деятельности. Вот у нас есть контракт с Алжиром. Поедешь туда преподавать.
– Но, позвольте, там же французский! А у меня английский с третьего класса…
И снова знакомое:
– Это не проблема, переучим.
Следует приказ: Мельникова В.П. освободить от занятий с отрывом от производства и отправить на 10-месячные курсы французского языка в Институт им. М.Тореза. Как за десять месяцев осилить незнакомый я зык, чтобы потом на нем еще и преподавать геофизику, он не представлял. Но осилил, занимаясь по 16 часов в сутки.
Когда он уже работал в Алжире, качество преподавания русских специалистов проверяли французские инспекторы. И многих отправили на переобучение. Мельникову краснеть за себя не пришлось. По возвращении в Москву ему дали прочитать заключение экспертов, которое они выслали руководству института иностранных языков: «Знание языка у некоторых ваших специалистов оставляет желать лучшего. Мы рекомендуем готовить выпускников так, как вы подготовили т. Мельникова».
Французский пригодится ему еще не однажды, когда он будет ездить по миру. И, что совсем неожиданно, парижский акцент выручит его даже в России в начале 90-х, когда он будет свободно общаться с одним голландским бизнесменом из Апельдорна, что принесет немалые выгоды Тюмени, городу, в котором он жил к тому времени уже более пяти лет.
Доктора и докторская
В самый разгар работы над докторской снова напоминает о себе «детская» болезнь суставов. Боли невыносимые, он ездит на лечение в Нафталан и Пицунду, продолжая обдумывать диссертацию. Доктора разводят руками. Только через десять лет они поставят страшный диагноз: болезнь Бехтерева. Это когда человека перегибает книзу, и он перестает видеть небо, в поле зрения остаются только кончики пальцев ног…
Но болезнь не сломила Владимира Мельникова ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Он подает документы на предзащиту. Его диссертация топтала и кромсала на чем свет стоит укоренившиеся представления о якобы неизменных свойствах геологических пластов. А значит, рушила незыблемые авторитеты в научном мире, подвергала сомнению их выводы. Этого они не могли допустить.
Предварительная защита 76-го года была первой пробой сил. Он докладывает результаты исследований, которые проводил на вечной мерзлоте в Якутии, и делает ошеломляющий вывод: учебники врут, начиная с определения понятий. Нет никаких постоянных свойств пластов, в годичном цикле они меняются! Причем на порядки меняются, пора вносить изменения в учебники, не вводить в заблуждение студентов.
– Больше того, – говорит Владимир Павлович, – результаты, которые я получил в условиях Якутии, то есть в резко континентальном климате, где годовой перепад температур 100 градусов, совсем не исключительное явление. Я сказал, что должна существовать прямая зависимость тепломассопереноса и свойств среды, то есть климата, и в других регионах мира. Ярче всего это выразится на экваторе – в Индии, например. Там просто другой характер тепломассопереноса: у нас это тепло – холод, а там засуха – муссонные дожди. Испарения и накопление влаги. Это тоже должно менять электропроводимость геологических слоев в разные времена года.
Окончание следует.
