Однажды на 31 декабря
Наш ответсек Владимир Александрович Фатеев принимает материалы, начинающиеся словами «сегодня» и «вчера». Листы, на которых проглядывается сочетание «на днях», он вполне может швырнуть в корзину. Информация, полагает ответсек, должна трепетать, как только что выловленная щука.
В прошлый раз с 30 на 31 декабря я переночевал в поселке Белоярском в вагончике вертолетчиков. С утра авиаторы отвезли груз на трассу строящегося газопровода. О том, как это было, написал по пути домой в салоне большого лайнера. По прибытии в редакцию отпечатал, сдал в секретариат.
И тут же последним автобусом отбыл в Новотарманск. Поселок – направо, а налево – небольшая лесная площадка. Тут под елочкой редакционный коллектив несколько лет подряд отмечает Новый год. Между двумя кострами не зябко даже в крутые морозы. Под бой курантов дежурная «свежая голова» Вадим Бородин вместе с гитарой привез гранки завтрашнего номера с моим горячим репортажем.
– Так, куда нынче лыжи навострил? – спросил ответсек.
– К рыбакам отправлюсь, – отвечаю. И называю адрес.
Теперь уж не помню название населенного пункта. С лупой в руках изучал географическую карту Октябрьского района – как корова языком слизала. Ощутил себя учителем географии из известной книги, у которого поехала крыша, потому что из-за головотяпства издателей на карте пропал Берингов пролив.
Глаза закрою – и наяву деревенька. Когда служил в дальней стратегической авиации, наблюдал её в прорезь прицела пушки Аи-23, потому что рядом с деревенькой находился обслуживающий нас радиомаяк: сверкающий купол, мачты, сеть проводов, беседка для курения.
Нет сейчас той тюменской деревеньки. А тогда я, бывший сержант, командир огневой установки, высадился здесь из стылого салона биплана Ан-2. Посудину встречал военный с тремя маленькими звездочками на погонах: посылку ему передали с оказией.
– Эй, корреспондент! – окликнул офицер. – Постой!
– Откуда знаете, что корреспондент? – удивляюсь.
– Кто ещё может прилететь в такую глушь… Значит, промысловиками интересуетесь.
«Кукурузник» развернулся, взревел мотором и поднялся над грунтовой полосой.
– Знакомьтесь, Клава, и представился: – Старший лейтенант Яков Шмеерзон.
Услышав свое имя, лошадь всхрапнула и бархатистыми губами ткнулась в мое ухо. Клава была впряжена в дровни, со дна которых топорщилось сено.
– Такси свободно! – кивнул Яков. – Таки мигом домчу.
Едем в санях. И вдруг старлей авангардно махнул рукой:
– Вон она, точка, которой мне доверено командовать!
Господи, так вот же знакомые купол, мачты, провода, курилка…
– В том крайнем доме обитают промысловики, – указал Яков. – Сейчас у них должен быть обед.
Навстречу мне из указанной хаты вывалилась ватага мужиков. Впереди топал мой давний знакомый, бригадир Ханты-Мансийского рыбокомбината Борис Андреевич Лебедев. В последний раз встречались с ним на озере Ендра. «Тюменская правда» писала о нем почти ежедневно. Боря был представлен к званию «Герой Социалистического Труда». Но супруга приревновала к работе и подала на развод. Герой, по представлениям властей, должен быть морально чист, поэтому ограничились орденом Ленина. Вторым на груди.
– А, это ты! – узнал меня Андреич. И тут же скомандовал подчиненным: – Кругом марш!
Вернулись. Сели за стол, широкий и длинный, как Московский тракт.
– Марфа, пирог! – крикнул бригадир.
Дородная дама – повар, пекарь, заодно владелица недвижимости – пятистенки с тремя комнатами – внесла продукт, похожий на подушку из приданого невесты.
– Гостю – полную! – приказал Лебедев, когда об стол грохнулись 12 закопченных алюминиевых кружек. Тринадцатую двинули ко мне. Разливали спирт.
Затем отправились на промысел. Он находится в месте впадения таежной речки в Обь. Речка несет насыщенную кислородом, живую, так сказать, воду. Поэтому здесь и концентрируется рыба. Подледный лов – своеобразное занятие. Значит, лунки полукругом. От лунки к лунке подо льдом протягивается шест – норило. За ним тянется невод.
Попалось чудище: плоская морда с массой мелких зубов. Сколько сеть тянется, столько и тело зверя. Метра три вышло, больше центнера весом.
– Угорь, – комментирует Андреич, – шибко вкусен в копченом виде.
Угорь в Оби, почти у столицы Югры, – случай уникальный. Жизнь угря начинается в Саргассовом море. Теплое течение
Гольфстрима несет мальков через всю Атлантику года три-четыре. А решение в плане прохода Берингова и Карского морей змея-рыба принимала сама и вполне сознательно.
– Ты, Федор, прибери снасти, а угря посади до завтра в садок, – велел бригадир заместителю, парню из Азова с рыжими кудрями. Тут все из Азова, в том числе и сам Лебедев.
И мы снова в теплой избе.
– Марфа, пирог! – и об стол грохнулись 13 кружек.
То да сё. Пригляделись друг к другу:
– А где Федор? Федя где?!
– Он, кажись, за угрем пошел, – отозвались на конце стола. – А раз его долго нет, значит, утонул. Лед же, скользко. Да и это… – рыбак ребром ладони стукнул по горлу.
Сначала толпой обошли все дома хуторка, затем гуртом дошли до промысла. Пусто.
– У местного охотника Степана есть собака Жужа…
По поводу предстоящего праздника Степа был никакой. Зато Жужа готова услужить. Лайка повела мужиков к лунке. И сразу обнаружила в снегу окурок.
– Федькин охнарик, – вмиг определили любители-пинкертоны, – он «Известия» курит. Ясный перец, ушел на дно. Вместе с садком.
Табак все смалили один – фабрики из города Алатыря. Но для самокрутки пользовали газеты разные, кто к чему привык: «Известия» лучше рвались вдоль», «Правда» – поперек, «Сельская жизнь» – наискось.
Пока судили-рядили, началась пурга. Собственного носа не видно.
– На неделю зарядило, – выдал прогноз бригадир, – «Аннушка» не прилетит.
– А как же мой очерк? – я совсем скис.
Тем временем Жужа отыскала ещё один окурок. И ка-ак рванет вперед! Все за ней. Собака привела нас к знакомой точке: купол, мачты, курилка. Служить на точке лафа: офицер, сержант, ефрейтор – все по одному, плюс пять-шесть рядовых бойцов. Дедовщины здесь не бывает никогда.
– Стой! Кто идет?! – заорал солдат в тулупе. – Стрелять буду!
Опечаленные, мы отправились восвояси. В избе увидели за столом Федора и ещё двоих – Деда Мороза и Снегурочку.
– Угря я отдал солдатикам с точки, наверное, коптят сейчас, – объяснил зам. бригадира, – офицер дал нам Клаву, чтобы съездить в Сосновку за костюмами. Таки Шмеерзон за просто так ничего не даст. Таки он и сам Дед Мороз. Да, для Клавы добыли два мешка овса.
Добавлю: комадующий точкой подключил к творческому процессу ефрейтора. Тот продиктовал по радиосвязи дальней стратегической авиации текст очерка стенографистке «Тюменской правды» Вере Васильевне Сидоровой. По оперативности она значительно превосходила современные компьютеры. Пока капрал вчитывался в мои корявые строки, Сидорова не только записала, но и расшифровала материал. Очерк «Живая вода» вышел в срок – 1 января.
…Дед Мороз – Яша Шмеерзон – притопывал, а Снегурочка, статная женщина с двумя арбузами за пазухой, смотрела на бригадира страстными глазами и наяривала частушки собственного сочинения:
«За окошком холода,
И зима таперича.
Отвалите, господа –
Я люблю Андреича!».
Кавалер ордена Ленина Б.А. Лебедев ответил взаимностью:
– Марфа, пирог!
Концерт продолжался. Встречали 1975 год от Рождества Христова.
