Первая встреча была в мае 92-го. Руководитель тогда еще Тюменского областного телевидения, которое сейчас называется «Регион-Тюмень», Анатолий Омельчук – человек, бесконечно влюбленный в Сибирь, сказал мне: «А ты знаешь Льва Гумилева?»
Еще бы я не знал! Короче, сказал Омельчук, поезжай-ка ты в Питер и возьми у него большое интервью на тему – русские и татары в Сибири. Совместное проживание, проблемы, если они есть, ну, и так далее. С точки зрения историка… Почему возник интерес к этой теме? Дело в том, что тогда, в конце 80-х – начале 90-х, среди определенного количества татарского населения области, в основном интеллигенции, получила распространение идея о создании ни много ни мало… татарской республики на юге Тюменской области и близлежащих территориях. Конечно же, эта идея подпитывалась из Татарстана, где вообще некоторые умы предлагали отделиться от России.
Ситуацию разрулил мудрый Шаймиев, получивший значительные преференции от Центра. Итак, цунами откатилось, но кое-какие вопросы остались. Вот я и поколесил к человеку, который полжизни занимался Историей Востока, хунну, китайцев, киргизов, казахов и прочее. К Гумилеву.
Легко сказать, поколесил… Кто я и кто он. Хотя в начале 70-х, когда я жил в Ленинграде, уже был очарован его лекциями на Питерском телевидении. Это даже не лекции, это были рассказы об Истории. Рассказы, полностью не совпадавшие с общепринятой точкой зрения. Орда и мы? А может быть, Орда это и есть Русь? Что, встрепенулись? Вот так и я, как и многие телезрители тогда.
Короче, ничтоже сумняшеся я набрал телефонный номер Льва Николаевича и поведал ему: мол, хотел, чтобы он рассказал всю правду о татарах и русских в Сибири. Вот так, всю правду. Это я уже гораздо позже понял – всей правды никто знать не может. Лев Николаевич просто ответил мне – приезжайте, поговорим.
А теперь короткая справка о том, кто же такой Лев Гумилев. Это не только для тех стариков, которые считают себя умными. Это в основном для молодых. Лев Гумилев – сын поэта и знаменитого путешественника Николая Гумилева, дуэлянта и офицера, расстрелянного большевиками. Расстрелян он был за то, что поверил красным и пришел регистрироваться в ЧК. Как и тысячи других честных офицеров, не воевавших против большевиков. Их, естественно, тоже расстреляли.
А мать – знаменитая поэтесса Анна Ахматова. Тут добавить нечего. Первый раз Лев был арестован за то, что был сыном расстрелянного Николая. Как там говаривал вождь – сын за отца не отвечает? Еще как! И пошла чехарда. Периодически пытался учиться в университете – объявили руководителем антисоветской молодежной организации. Прощай, университет! Здравствуй, зона! Семь лет Норильлага. Но это было позже, в 38-м, а до этого успел поработать в разных экспедициях, в том числе в Таджикистане, вместе с академиком Вавиловым, бывшим секретарем Ленина Горбуновым – замучены в сталинских тюрьмах. Выучил таджикско-персидский язык. А в Норильлаге сидел вместе с академиком Козыревым, будущим главой Пулковской обсерватории, автором теории о том, что топливом для звезд является… время! …В лагере выучил татарский и казахский языки. В 44-м освободился и ушел рядовым на фронт. Участвовал в штурме Берлина….
Такую судьбу просто невозможно придумать. Но это далеко не все. В 49-м году его… да, нетрудно догадаться, снова арестовывают. И за то, что мать – Ахматова и на нее гонения, и за то, что… да черт знает, за что арестовывали сталинские опричники! 10 лет лагерей. Реабилитировали только в 56-м. Четырнадцать лет лагерного стажа. Четыре ареста. Безотцовщина. Треть жизни среди смрада и безысходности. Сколько судеб сломалось в таких условиях? Скольких талантов недосчиталась страна? А он выстоял. Экстерном сдавал всевозможные экзамены, учился, учился, учился…В 61-м году защитил докторскую по истории, а в 74-м… тут вообще анекдот. Защищал докторскую по географии, но не защитил. А формулировка такая: «Данная диссертация гораздо выше докторской, поэтому докторской считаться не может». Слава советским ученым! Самым ученым в мире.
Его учителями были не обласканные советским режимом гладкописатели, а изрезанные арктическими ветрами, почти вырезанные режимом настоящие ученые. Многих имен мы сейчас и не помним. Но скажите, откуда взялась его теория пассионарности? Напомним: она означает, что у каждого народа есть периоды роста, развития, процветания, упадка. И это закон. По-другому не бывает. Не было ни одного народа, ни одной империи, которая бы избежала действия этого закона. Вот и Россия не избежала. Пассионарность России в XVII, XVIII веках, Новороссия, арктические открытия, завоевания, Кавказ… А потом сдача позиций, ненужная война с Германией, безволие царя, крах государства, большевики, Гражданская война… Пассионарность кончилась… Возможно, она снова началась при Сталине. Но это была не пассионарность народа, это было безжалостное давление власти сверху. Согласитесь, это разные вещи. И вот к такому человеку я поехал в мае 92-го года.
И приехал. Как всегда, холодный май встретил меня ладожским льдом, идущим по Неве. Лев Николаевич жил рядом с метро «Владимирская», в самом центре. Когда я вошел в парадную (а в Питере подъезды традиционно называются парадными), я подумал, что ошибся адресом и случайно забрел в… угольную шахту. Потому что кругом торчали деревянные подпорки, ну, как мы все знаем по кино – одни рубают уголек, другие крепят штольни. А ларчик просто открывался – прогрызали новую нитку метро, и ленинградский грунт, жидкая супесь, дал осадку. А кругом-то дома, плотная старая застройка. Лев Николаевич встретил меня вопросом: а книги помочь перенести можете? И мы потащили связки книг, недалеко, на маневренную, как опять же говорили в Питере, жилплощадь. То есть временную, пока постоянную не отремонтируют. Тащу я эту драгоценную для Гумилева кучу книг и внутренне радуюсь: надо же, самому Гумилеву помогаю! А вокруг драгоценный мой Питер. Поверьте, это и называется счастьем.
В Питер я приехал не один, а с режиссером Тюменского областного телевидения, увы, ныне покойным, Владимиром Одияненко. Мы с ним сделали несколько книжных ходок, а потом жена Льва Николаевича, любезная Наталья Викторовна, сказала: все, мальчики, давайте пить чай! И мы стали пить чай в этой маневренной квартире, забитой книгами и какими-то простыми бытовыми вещами, – я, хозяева, Володя, телеоператор питерского телевидения, который потом все снимал, и мой старый друг Ян, который очень хотел познакомиться с Гумилевым.
Так вот о русских и татарах в Сибири… Лев Николаевич пожевал губами… Никогда не было противостояния русских и татар. Все началось с неправильной посылки – мол, Ермак пошел покорять Сибирь, то есть татар, то есть война. Между русскими и татарами. А было совсем другое. Был один хан или князь – Строганов, тогда особой разницы не было, и был хан или князь Кучум, убивший своего родственника Едигера. Кучум не захотел платить дань Строганову и стал трепать его пределы. Строганов пригласил волжского разбойника Ермака со товарищи за определенные деньги. И Ермак пришел и потрепал Кучума. Все. Дальше освоение, подчеркиваю, освоение, а не покорение Сибири шло мирно. Русские принесли татарам земледелие, татары научили русских жарить мясо, пасти скот… да мало ли чему они научились друг у друга? Почитайте Тобольские летописи… Сколько раз русское и татарское население отбивалось от набегов хунхузов с юга, сколько раз казаки, а в их числе были и татары, спасали население от варваров…
Так что, говорил Гумилев, все попытки поссорить русских с татарами – это подло. Это политическая подлость. Это кому-то выгодно. Давайте и мы, с позиции сегодняшнего времени, поймем – мы избежали тогда национальной катастрофы. Татары – второй по численности народ России. Взорвись они тогда по салафитскому сценарию – это хуже чеченской проплаченной иностранной беды. Теперь мы понимаем, кому это было выгодно. Это был ранний украинский сценарий. Слава Богу, не удался.
Вот так мы и беседовали среди неразобранных книг. Наш питерский друг добросовестно это снимал. Три часа сплошной записи. Милая Наталья Викторовна все подливала нам чай. Замечали мы это? Не думаю.
На прощание Лев Николаевич сказал: «А вы там дружите! И все». Я думаю, что он хотел сказать гораздо больше. Но зачем? Имеющий уши да услышит.
Мы вернулись в Тюмень… Положили кассеты в видеотеку и пришли за ними через пару дней, предвкушая, как снова услышим неспешный рассказ историка. Поставили первую кассету, десять минут записи и… черное поле. Вторую – то же самое. Что за черт! Мы же выборочно там, в Питере, просмотрели их через окуляр! Мистика. Запись исчезла. Кто-то размагнитил, но кто? Зачем? Это остается загадкой по сей день.
А потом Лев Николаевич умер. В последнее время он тяжело болел, видимо, сказались полтора десятка лет лагерей.
Но была у нас и вторая встреча. В сентябре этого года я был в Питере, и по сложившейся привычке мы с дочерью пошли на кладбища Александро-Невской лавры. Их там три – Мемориал XVIII века – князья, бароны, полководцы, носители славных фамилий. Могилы расположены так тесно, что между надгробиями ходишь буквально на цыпочках. Напротив – Артистический мемориал – писатели, великие актеры, люди искусства, их родственники. Там посвободней, можно даже на скамеечках посидеть, подумать о славе и бренности бытия. А третье – Никольское – в глубине, ближе к Неве, сразу вход и не найдешь. Здесь раздолье и полная демократия. Между могилами могут быть десятки метров, и вдруг – в метре от генерала от инфантерии фон Штольца покоится комсомолка Маруся, павшая в схватке с гидрой контрреволюции. Кругом какие-то заброшенные безымянные склепы таращатся пустыми проемами…
И тут на взгорочке мы увидели два надгробия, рядышком. Свежим золотом сияли буквы и цифры, вверх стремились строгие мраморные линии. Здесь покоилась она, чета Гумилевых. Какая-то пожилая женщина сметала опавшие листья с плиты. Она оказалась племянницей Льва Николаевича. Приходит сюда, убирает, сажает цветочки. Хорошо им здесь, сказала она, тихо, место не шумное. Несколько минут мы постояли в молчании. Когда уходили, я обернулся и увидел, как сияют золотые буквы на сером мраморе. Наверное, те, кто покоится здесь, это сияние заслужили…
