А философы пытаются…
Продолжение. Начало в №№ 186,191.
Прежде, чем описывать очередной элемент традиционного культурного ядра по книге философа Игоря Яковенко «Познание России: цивилизационный анализ», хотя бы схематично проследим траектории двух составляющих христианства.
Запад есть Запад, Восток есть Восток
На Западе, пишет Яковенко, после «темных веков» (V – VIII) распавшееся было античное наследие восстанавливалось, и на основе римского права формировалось феодальное. Сначала складывается корпоративная система, в которой каждый член общества обретает обязанности и свободы, гарантированные законами. Постепенно европейский человек вычленяется из своего социального, корпоративного и культурного контекста, превращаясь в автономную личность, способную к самоорганизации.
Москва же, не получив прямого доступа к античной традиции, пережевывала византийские каноны. Однако они были уже деформированы соседними азиатскими цивилизациями, которые внедрили в православие архаическую идею обожествления власти. Пример – манихейство, о чем мы уже говорили, как составляющая мощной культуры Ирана. Так что, приняв православие, Русь через третьи руки взяла от христианства и античности далеко не самые выигрышные черты. От Рима – имперское сознание, произвол, деспотизм, а также гедонизм (наслаждение жизнью). От христианства – аскезу, прямолинейность и нетерпимость, а также ощущение изначальной греховности человеческого рода. Последняя черта довольно быстро трансформировалась в идею прирожденной вины каждого перед властной иерархией. Автономной личности на Западе противостояла русская идея соборности, то есть общения людей в церковной и мирской общности. Она исключала самоорганизацию человека, которая подрывала божественные истоки Власти. И, правда, если люди научились объединяться ради дел своих насущных, то зачем бить челом губернаторам и президентам?
Словом, история Запада – это победа права над иерархией Власти. А Россия строила православную империю, где Власть земная и небесная имели одно начало. И потому византийская законность в России не перерастает в Право. Оно и доныне в падчерицах у Власти. Дополню Яковенко: за последние годы индекс соблюдения законности в России опустился ниже 24 пунктов из ста.
Власть – она от Бога
Так что истоки еще одного элемента традиционного культурного ядра – сакральность Власти, то есть её мистический, божественный характер, восходит к Византии. Постичь её простому смертному не дано, поскольку Власть – это нечто потустороннее, всемогущее, неисповедимое, магическим образом связанное с подданными. А еще Власть сверхценна и субъективна, то есть человек, ею наделенный, – помазанник Божий. А потому обвинять его в грехах земных – самое страшное кощунство, какое только можно представить. Правитель всегда хорош, а плохи бояре.
Среди функций Власти особого внимания заслуживает одна, «настоящая»: сакральная Власть трактуется как «поравнитель», который чудесно преобразит мир, все проблемы исчезнут, настанет «радость и веселие, и тишина великая». Крестьянство далеко не случайно отвернулось от царизма и пошло за большевиками, обещавшими равенство. И не беда, что большевики были воинствующими атеистами – крестьяне сами с азартом громили церкви и монастыри, поскольку попы погрязли в сущем, в житейских радостях, позабыв о должном. Правда, и крестьянам, и большевикам было невдомек, что если все созданное человеком взять и поделить, то история прекратит движение свое.
Сакральной Власти в жизни противопоставлен человек обычный. Он – винтик, принадлежит «этому» миру, и его легко заменить. Поэтому не случайно некоторые генералы и маршалы во время последней войны, устилая телами путь к победе, говорили, что, мол, бабы еще нарожают.
Время Апокалипсиса
С православием связан и так называемый эсхатологический комплекс, еще один элемент традиционной русской культуры. Это учение о конце мира, Страшном суде. Суть его в убеждении, что мы живем при последних днях творения. Мир окончательно уклонился от должного, погряз в грехах. Грядет ужасная, опять же – последняя битва Добра и Зла, Света и Тьмы, время смут, погромов, войн и революций. Всё, конечно, завершится победой Света, но совершенно непостижимым для человеческого разума образом. Ну а смысл идеи каждый раз задает эпоха. После Октябрьского переворота, например, преображение мира шло под знаменем коммунизма.
Отличительная особенность эсхатологического человека в том, что в своей душе он похоронил общество, в котором живет. Надо подумать о душе, освободиться от всего, что налипло за время жизни, воспарить к престолу Высшего судьи. Эсхатология – едва ли не один из первых догматов христианства. Но элита церкви, мыслившая категориями государства и истории, осознавала, что ожидание Апокалипсиса со дня на день бесплодно, поскольку разрушает социокультурное пространство. Низовая же религиозная мысль переживала горячо, в экстазе безусловной веры, питаясь неприятием эксплуатации, неравенства и, в целом, неправды «мира сего».
Образы Антихриста, второго пришествия, Страшного суда никогда не уходили из кругозора широких масс, порождая разнообразные секты и религиозные движения. Правда, со временем, когда то или иное общество начинает энергичную модернизацию, люди пытаются увязывать свои надежды на лучшее с политическими и социальными реалиями. А эсхатологическое томление смещается на периферию, в страны, только-только начинающие модернизацию. Это касается и России. В XVII в. патриарх Никон строит свою резиденцию под Москвой – Новый Иерусалим. Главный храм – точное подобие Иерусалимского. Русская религиозная мысль болеет идеей Нового, последнего Иерусалима.
В тезисе «Москва – Третий Рим» вечная империя нашла последнее выражение, ибо «четвертому (Риму) не быти». Третий Рим – царство, которому предстоит встретить Конец времен. Современные историки связывают политику Ивана Грозного с грядущим Страшным судом. Его второго пришествия ожидают в 1666 г., ибо 666 – число Зверя. Старообрядцы видят антихриста в Петре I, а в петровских реформах – знамение Конца времен. Калики перехожие пересказывают путающие пророчества, людям являются чудесные знамения, юродивые бормочут страшные и загадочные сентенции, которые истолковываются народным сознанием как свидетельства конца времен. Тотальные бедствия предваряют тотальную перемену. В этом их смысл и космическое оправдание. Отсюда стремление к предельной хаотизации бытия «практиков» от Грозного до Сталина.
Не нужно думать, что подобные идеи остались памятниками Средневековья. Вот что пишет один из самых ярких адептов архаики А. Проханов: «Сталин пришел в начале кромешного века, среди войн, революций, великой сатанинской лжи, великого бесовского обмана, на костях народов и на руинах царств, среди сожженных библиотек и оскверненных храмов, когда в России вновь забрезжило Раем. В утробе дрогнул и затрепетал дивный младенец». То есть чем больше крови и мучений, чем выше хаос в эпоху перемен, тем невыразимее будет чистота нового мира, который откроется по вхождении в Царствие небесное. Вариациями этой мракобесной идеи пестрят статьи газеты «Завтра».
А последнее испытание легче всего встретить в рамках огромного родового целого, пролегающего из прошлого в будущее. «Наше» целое – единственно правильная империя, Русский мир, за границами которого царят тьма и хаос. Русское название Константинополя – Царьград – не случайно. Это единственный город – столица империи, высший смысл существования которой – дождаться Конца времен. И не важно, будет ли на самом деле этот Конец, важно, чтобы существовала империя. Этот сюжет не столь безобиден, как может казаться. Пропагандисты Третьего Рима, Царьграда или Небесного Иерусалима (названия тут роли не играют) умело отвращают народ от наращивания цивилизационного ресурса как ненужного, греховного и опасного для спасения души занятия.
Последний всплеск истерии в СССР падает на похороны Сталина, после которых российское общество медленно выходит из средневекового сознания. Однако эсхатологическая идея изживается медленно, что мы и наблюдаем сегодня. Дело в том, что российское общество переходит к новому качеству в рамках устойчивой традиционной модели мышления. Вспомним общественные настроения эпохи перестройки. На наших глазах мифологизировался рынок, правовая демократия и западные ценности. Они переживались не рационально, а религиозно. Будущее мыслилось как преображение, которое чудесным образом решит проблемы, накопившиеся за семьдесят (если бы только за семьдесят!) лет. Когда скептики вопрошали: почему, перейдя к рынку и демократии, советское общество попадет в первый, а не в третий мир, им не внимали.
Как и всегда, чудесного преображения не случилось. Потому что сообщества, не способные к достаточным самоизменениям, отбраковываются историей, а сохраняются те, что готовы развиваться. Причем дискомфорт гораздо выше в обществах догоняющих, где, как и в России, культурные, социальные и психологические предпосылки изменений не созрели. А потому идёт постоянное насилие над природой человека. Традиционная масса сопротивляется либо пассивно, либо прорываются бунты и деструктивные движения. Однако качественные характеристики жизни, утвердившейся после 1991 года, в стратегии не оставляют места средневековому восприятию мира, заключает Яковенко.
Окончание следует.
