Конец сентября выдался на редкость славным. Ровная, прохладная погода, сухо, под ногами шелестит золото опавших листьев, а в вышине мягкое, не замутненное облаками и дымкой солнце напоминает, что совсем недавно было лето, как всегда, ушедшее слишком быстро.
Вот мы с женой и собрались пойти за грибами. Летом-то не сподобились, ну, так хоть сейчас, скорее, наобум, скорее, прогуляться – собственно, так всегда грибники и оправдываются, когда приходят пустыми. Мы честно облазили знакомые нам грибные места рядом с деревней, но, кроме иссохших старцев под черными от возраста шляпками, ничего не попадалось.
Зато прогулялись! На обратном пути, когда шли через плотинку, которая превращает маленькую Таловку в красивое озеро, я заметил какое-то шевеление, движение в воде. Так бывает, когда мальки заиграются щепкой. Но это были не мальки. Подойдя поближе, я разглядел в пене и прибрежном мусоре маленькую усатую головку. Бобренок! Он силился вскарабкаться на плотик, к которому его непонятным образом прибило, но что-то мешало.
Может, лапку защемило. Он судорожно дергал головкой, скребся по мокрому дереву, но тщетно. Беспомощный, одинокий детеныш. Мы стали ломать ветки, пытаясь подтащить плотик к берегу. Не достать. Не зацепить.
И тут я вспомнил. На берегу озера в маленьком уютном домишке живут Иван и Зоя. Присматривают за территорией, хотя тутошний спорткомплекс давно развалился. А они живут и присматривают. Такие вот люди. На взгорке меня встретили их лохматые псы, изо всех сил пытающиеся спрятать свою добрую душу под личиной беспринципных охранников. После минуты их яростного лая в окне мелькнула голова Зои. Я поманил ее рукой. Уже через пару минут мы спустились к озеру – я, Зоя и длинный багор в ее руках. Но и багром зацепить плотик и плененного бобренка никак не удавалось.
– Я сейчас разденусь и поплыву, – заявила моя бесконечно любящая зверье жена.
– Да, – отозвался я, тогда багром придется искать тебя.
Такой вот черный юмор на золотом от листьев берегу.
Но до чего же ловкая женщина! Зоя-таки сумела забагрить плотик, и маленький пленник оказался у нас под руками. И мы увидели: его шею и мокрое тельце опутал тонкий шнур, привязанный к плоту.
Пытаясь освободиться, он крутил головой, отчего шея была вся в крови. Совершенно обессиленный, он, тем не менее, скалил свои внушительные бобриные зубки и пытался укусить мою и Зоину руку – едва я перерезал шнур – сработал инстинкт самосохранения: мало ли кто там на берегу, совершенно не похожий на мою маму!
Освобожденного бобренка я осторожно столкнул веткой в воду. Не тут-то было! Он упорно карабкался обратно на плотик. И мы поняли: он настолько обессилен, что ему надо просто лежать на чем-то твердом.
Плыть он не мог. Я помог ему веткой, он улегся на плотике, пару раз пытался встать, делая несколько пьяных шагов, и благополучно заваливался набок. Плыви, Колумб! Я оттолкнул плотик, и он тихо двинулся к центру озера. В этот момент что-то шумно плеснуло по воде. «Это его мама, – сказала Зоя, – она все время была рядом, только помочь не могла».
А грибов мы все-таки набрали. Под тополями, как нам подсказала Зоя. А еще через неделю я услышал от нее и конец этой истории с бобренком. Отлежавшись на плотике, бобренок встал, сиганул в воду и уплыл.
И они плыли рядом – малыш и его мама.
