…В один из апрельских дней 1969 года меня пригласил к себе председатель обкома профсоюза Сергей Степанович Мелентьев и предложил перейти с инспекторской работы на должность секретаря обкома профсоюза. Это предложение было неожиданным, учитывая, что я еще и года не проработал в прежней должности. Согласился, не боги ведь горшки обжигают.
к исполнению своих новых обязанностей приступил 13 апреля, кооптирован был в состав президиума обкома 13 июня (после месячной учебы на курсах ВЦСПС в Москве). Я вроде бы не суеверный человек, но двойное 13-е число оказалось для меня не очень счастливым.
Окунувшись в новую работу, что называется, с головой, я познакомился со всеми руководителями главков, в том числе и с начальником «Главтюменнефтегаза» Виктором Ивановичем Муравленко. Началось мое знакомство с ним с соболезнования его семье в связи со скоропостижной смертью сына Валерия. Мне показалось, лицо Виктора Ивановича как-то немножко посветлело оттого, что перед ним сидит человек, близко знавший его старшего сына. Разумеется, знакомство наше было непродолжительным, с его стороны весьма благожелательным.
Запомнилась встреча с начальником «Главтюменнефтегазстроя» Алексеем Сергеевичем Барсуковым. Наша беседа с «дедом» (так за глаза называли Алексея Сергеевича), планировавшаяся минут на 10-15, растянулась минут на сорок. Было поднято много злободневных вопросов, касающихся условий труда, быта и отдыха многотысячного коллектива строителей главка. Не буду создавать о себе ложного представления как о человеке, ногой открывающего двери высоких кабинетов, но эти встречи были, хотя и не частые. В том числе и с Виктором Ивановичем Муравленко. На них обсуждались вопросы обобщения передового опыта, работа буровых бригад, подготовка пионерских лагерей к летнему оздоровительному сезону, организация горячего питания на нефтепромыслах, создание безопасных условий труда на производстве (последние два вопроса стояли особенно остро).
У меня отложилось в памяти, как «Главтюменнефтегаз» отмечал День нефтяника в 1969 году. Не помню, была ли официальная часть, наверное, была – в то время вряд ли могли обойтись без доклада и праздничного приказа с подведением итогов и награждением победителей, добившихся лучших результатов. Поскольку председатель обкома профсоюза был болен, участвовать в праздничных мероприятиях пришлось мне. После официальной части в филармонии, совсем недавно построенной, состоялся большой концерт с приглашением знаменитого певца Рашида Бейбутова. Мне грустно было видеть, как Виктор Иванович совсем один сидел в ложе: семья его и он сам еще находились в глубоком трауре от постигшего их горя, но он был настолько деликатен, что не посчитал возможным не остаться на концерт. Буду недалек от истины, если скажу, что смерть Валерия серьезно подорвала здоровье Муравленко-старшего и сократила его пребывание на нашей грешной Земле. Да и непререкаемые требования «сверху» «даешь нефть любой ценой» не прибавили здоровья Виктору Ивановичу.
В ноябре-декабре 1969 года, когда проводились отчетно-выборные собрания и конференции, нашу область посетил председатель ЦК профсоюза нефтехимиков Николай Павлович Светцов. Весьма представительный, в летах, добрый по натуре, как мне показалось, досконально знающий профсоюзную работу. Естественно, в его плотном графике значилось посещение Нижневартовска (тогда еще поселка). Поскольку Сергей Степанович Мелентьев был не совсем здоров и сопровождать высокого гостя не мог, то эта миссия была возложена на меня. Так я оказался в группе встречающих.
Климатические условия в декабре были вполне экстремальные. Точно не помню, но, кажется, температура в Нижневартовске зашкаливала за -40. Салон вертолета, возможно, Ми-4, не отапливался, а я был хотя и в зимнем, но на «рыбьем меху» пальтишке и легких полуботинках. Летели мы минут 40. Северяне поймут, как «комфортно» я себя чувствовал. Группу встречающих тогда возглавлял первый секретарь Нижневартовского райкома КПСС Марат Павлович Страхов. К концу полета мои зубы уже «выбивали дробь». Едва летчик открыл дверь, как я пулей вылетел из вертолета и вопреки субординации первым встретил председателя ЦК и сопровождавшего его председателя Тюменского облсовпрофа Меркулова. А минут через пять неспешно (они-то все были в настоящих шубах и унтах) подошла остальная группа встречающих. И ведь что удивительно, я даже насморка не схватил! Мне было в то время неполных 28 лет.
В тот день надо же было случиться пожару в деревянной конторе СУ-18. Эта контора была на субподряде у треста «Мегионгазстрой», которым руководил легендарный Пикман. Получив сообщение о возгорании, Григорий Ильич попросил у высокого гостя разрешения и срочно отбыл на место происшествия. Чуть позже стало известно, что контора сгорела дотла, даже не успели спасти трудовые книжки работников. Люди, к счастью, не пострадали. Поскольку Нижневартовск значился последним в турне по Северу нашего высокого гостя, то он, посетив наиважнейшие объекты района, благополучно возвратился в Тюмень. Результаты поездки Н.П. Светцов обсудил на специально созванном совещании с профактивом и руководителями главков. Кроме того, состоялась приватная беседа у председателя обкома С.С. Мелентьева, на которой мне пришлось отвечать на ряд вопросов, заданных председателем ЦК профсоюза. Моими ответами он остался доволен. В целом работа секретаря обкома профсоюза была оценена им положительно. Появилась уверенность, что секретарство мое продолжится. Но жизнь уже готовила мне, в общем-то, малоприятный сюрприз (помните двойное тринадцатое число?).
Так случилось, что нашлась некая Авдотья, которая прямо-таки с маниакальным упорством возжелала занять должность секретаря обкома нашего профсоюза. Она оказалась бывшей работницей Тюменского горкома КПСС (до пенсии года четыре), которую пристроили в один из наших постройкомов. Выждав момент, эта Пантелеевна пробилась на прием к Щербине. Какие крокодиловы слезы она у него проливала, мне неизвестно, но в итоге настырная дама получила вожделенную должность. Пришлось срочно бежать в типографию, вымарывать мою фамилию в бюллетенях и вписывать фамилию этой немало поднаторевшей в интригах бывшей партаппаратчицы.
Я не стал «биться за справедливость», затевать разбирательство, не пошел и к Виктору Ивановичу Муравленко (уверен, что он бы меня «отстоял»). Мне не было и 28 лет, и у меня было «все еще впереди». А битва за тюменскую нефть вступала в решающую фазу.
Меня назначают на должность технического инспектора обкома профсоюза нефтехимии с постоянным местом жительства в рабочем поселке Нижневартовск Ханты-Мансийского национального (тогда еще) округа. Я сразу же почувствовал себя здесь как дома. Со многими руководителями был знаком по встречам на конференциях. Роман Иванович Кузоваткин без труда устроил меня в трехместный номер известного «Метрополя». Для работы нужен транспорт. Звоню теперь уже по старому знакомству Муравленко. Как всегда, очень тактичное, вежливое обращение, обещание помочь. Директор АТК-1 Владимир Бондаренко выделил новенький ГАЗ-66, военную машину очень хорошей проходимости.
Передний край битвы. Командующие фронтами почти за тысячу километров. Командармы, комдивы, комкоры приближены к передовой. И вот мне предстоит с ними плотно работать, находить общий язык. Многих из них я знаю – был здесь несколько раз в командировках. Знаю Кузоваткина, Бондаренко, Клюпина, Арнапольского, Пикмана, Киндрата, знаю районное руководство: Страхова, Токарева (КПСС), Устьянцева (райисполком). С руководителями низовых строительных подразделений, буровыми мастерами, начальниками нефтепромыслов познакомлюсь при посещении объектов. Сидим бок о бок в одной комнате в двухэтажной брусовой деревяшке треста «Мегионгазстрой». На первом этаже хоть волков морозь. Кругом электрообогреватели. Господи, хоть бы не сгореть, как сгорела контора СУ-18!
В мае 1970 г. мне была выделена однокомнатная квартира в двухподъездном доме по ул. Чапаева, 13 (опять число тринадцать!). Когда была построена первая «китайская стена» (пятиэтажная панелька) и состав моей семьи увеличился до трех человек, Владимир Алексеевич Абазаров, бывший в то время начальником «Мегионнефти», предложил на выбор две квартиры в этом доме. Я остановился на двухкомнатной. Жили на одной площадке с Бушмакиным, будущим «хозяином города».
В битве за большую нефть были и жертвы. Еще в ноябре 1966 г., когда я только перешагнул порог отдела кадров, узнал, что и.о. управляющего буровым трестом Вязовцев, мой непосредственный начальник Разуменко и некоторые главные специалисты треста улетели в Урай, где в Шаимской конторе бурения произошла серьезная авария – выброс. Погибла почти вся вахта, а также находившиеся на буровой главный механик и главный энергетик – всего шесть человек.
Какая трагедия, какое несчастье для семей погибших! Разве для них утешение, что одних сняли с работы, других отстранили от должности, а кто-то получил строгое дисциплинарное взыскание?! Приведу другой случай, коснувшийся уже непосредственно меня. В начале августа 1973 г. полыхнуло на товарном парке НГДУ имени Ленина, как раз во время пересменки – погибли 13 человек. Крупно повезло руководству НГДУ – Кузоваткину и Дунаеву (начальник и главный инженер). Можно сказать, отделались легким испугом. Роман Иванович получил «строгача», Николай Петрович был снят с должности, переведен в один из отделов главка и осужден (условно). Повезло им только потому, что Дунаев находился в отпуске, а Кузоваткин накануне ЧП убыл в командировку, оставив вместо себя начальника отдела подготовки нефти Юрия Дмитриевича Малясова. Вся тяжесть ответственности легла на него: получил восемь лет тюрьмы, причем реальной, а не условной. Ваш покорный слуга также схлопотал выговор от президиума обкома профсоюза.
Нисколько не хочу оправдывать ни Кузоваткина, ни Дунаева. Они, да и не только они – почти все, кто имел отношение к «большой нефти», находились между «молотом и наковальней». Сейчас, с высоты прожитых лет, понимаешь, что государственная политика того времени в отношении погибших на производстве была несколько односторонней. Поясню, в чем дело. Материальная сторона вопроса ставилась во главу угла, и это правильно: обеспечить семьи погибших жильем, деньгами – святое дело! Но прошли годы: жилье продано либо перешло чужим людям, материальная помощь иссякла. И какая память осталась детям, внукам, правнукам о погибшем? Никакой! А ведь эти, не побоюсь высокого слова, герои, в большинстве своем, заслужили, хотя бы посмертно, быть отмеченными знаком «трудовая доблесть». Большинство погибших заслуживают хотя бы того, чтобы их память чтили на тех предприятиях, где они работали.
Парадоксально, но это достоверный факт: всего через год после трагедии на товарном парке Р.И. Кузоваткин был награжден орденом Ленина! И он не отказался от этой награды, принял ее!
Теперь немного о деятельности Фонда имени Виктора Муравленко. Невозможно переоценить значение того, что сделано по увековечению не только и не столько имени Муравленко, сколько его дел и свершений. А дела эти так грандиозны, так масштабны и даже планетарны, что нужны еще годы и годы, чтобы их осмыслить. Кто-то из соратников Виктора Ивановича, кажется, Владимир Григорьевич Чирсков, в своих воспоминаниях заметил, что свершения нашего поколения должным образом еще не оценены. И с ним нельзя не согласиться. Скажу больше, личные заслуги В.И. Муравленко вообще никак не отмечены нынешней федеральной властью. Считаю, что он заслужил быть удостоенным звания «Герой России» (посмертно). Забыт личный вклад того же В.Г. Чирскова, Ю.П. Баталина и некоторых других тогдашних руководителей нефтегазового комплекса Западной Сибири. Хорошо, хоть региональная власть в лице губернатора, облдумы не отворачиваются от дел и нужд фонда.
Похвалы заслуживает работа правления фонда и его президента С.Д. Великопольского по изданию воспоминаний соратников В.И. Муравленко. В качестве пожелания: предлагаю активнее привлекать рядовых членов к участию в мероприятиях (особенно при посещении памятных мест, связанных с В.И. Муравленко). Хотелось бы сказать об отношении к фонду новоявленных капиталистов. Тех «крох с барского стола», которые они выделяют, едва-едва хватает на увековечение памяти Виктора Ивановича, ну, еще на выдачу премии его имени (кстати сказать, весьма и весьма скромной). Естественно, и за это мы говорим «спасибо», но ведь на такие деньги фонд не в состоянии оказывать систематическую материальную помощь нуждающимся ветеранам нефтегазового комплекса.
С каждым годом ветеранов становится все меньше. Пять лет назад на учете числилось около тысячи, сейчас их осталось немногим более пятисот. Тут уж ничего не поделаешь: быстротечная река времени и неумолимый закон природы делают свою черную работу. А ведь эти люди своим титаническим трудом, в нечеловеческих условиях труда и быта, создали фантастические богатства, которые достались, прямо скажем, узкому кругу лиц, не имеющим к этим богатствам никакого отношения (за очень небольшим исключением). А большинство тех, кто действительно трудился, прозябают если не в нищете, то еле-еле сводя концы с концами.
Приведу один-единственный, но очень характерный пример. Буровики, нефтяники-промысловики, не только «Главтюменнефтегаза», я уверен, знали начальника отдела бурения главка Харламния (Георгия) Ставрианиди. Когда я в 1966 году приехал в буровой трест, он уже там работал начальником техотдела. В системе главка трудился до выхода на пенсию в 1990 году. Думаете, ему, «отпахавшему» только в Тюменском регионе почти 30 лет, досталась хоть одна нефтяная акция? Закон об акционировании новыми хозяевами жизни был составлен так иезуитски, что те, кто работал денно и нощно, летом «кормил» полчища гнуса, а зимой замерзал в лютые морозы, остались вот с таким ба-альшим носом. Харлам (так его звали близкие и родные) с женой Марией Степановной всю жизнь прожил в одной из первых «хрущоб», заселенных еще в 1965 году. Светлая и вечная память Харламнию Ставрианиди!
Разве не могли нувориши предусмотреть в своих уставах передачу части нефтяных, газовых акций (хотя бы 1-2%) фонду им. В.И.Муравленко для ветеранов НГСК? Или отчисление из своих сверхприбылей хотя бы небольшого процента фонду. Разве ветераны не заслужили этой малости?
