За полвека мир кардинально изменился. Каким его я помню в детстве, и каким он стал – две трудносопоставимые реальности. Бор, откуда вёдрами таскали землянику, зарос кустарником и травой, засветился проплешинами-вырубами. Река, когда-то переполненная чебаком, щукой и окунями, мельтешит стайками мальков, которые по осени скатываются в Тобол. От «Сельхозтехники», в былые годы густо уставленной тракторами и комбайнами, осталась только полынная пустошь с останками цехов. Даже от стада коров голов на сто и более сохранилось бурёнок двадцать – не хочет население держать скот.
Зачем возиться с курами, свиньями, коровами, когда сегодня всё можно купить в магазине? Неизвестно, как выращенное и откуда привезённое, но лежащее на витрине и ждущее, когда ты его купишь. Продаётся всё, на что имеется спрос. Пока ещё овощи и картошку не поставляют в сельские магазины, но какие наши годы?
Процессы, происходящие сегодня в деревне, – это тектонические сдвиги сельского мира. Именно эти изменения и являются кардинальными. Утрачивается на низовом уровне, на уровне семьи, культура производства сельхозпродукции. Исчезает само понятие крестьянин, некогда составлявшее основу Российской державы. Разве можно назвать сегодняшнего жителя деревни крестьянином? Он в лучшем случае фермер, собственник какого-либо производства, в худшем – просто наёмный рабочий, что тождественно понятию «батрак».
Но и таких – единицы. Основная часть современного деревенского населения находятся вне процесса производства сельхозпродукции. Пенсионеры, большинство которых ещё по привычке занимается самообеспечением, и живущие на иждивении родственников и государства семьи трудоспособного возраста – нигде не работающие, даже для себя ничего не производящие, не имеющие ни стаек, ни огородов. Более того, некоторые из них лишены представления, что такое работа, потому что за свою жизнь нигде официально не трудились. Начало взрослой жизни этих людей пришлось на бедовые девяностые, когда государству, занятому разбазариванием собственности, было не до них.
Так уходит в небытие русская деревня, уже сегодня не кормящая страну, а камнем висящая на её шее. Содержание сетей и дорог, транспортной инфраструктуры, освещение сёл, организация управления и правопорядка – всё это лежит на плечах государства. Налогооблагаемая база же многих населённых пунктов практически равняется нулю. Взять нечего, а скоро будет и не с кого.
Столетиями государство высасывало из деревни соки, латало дыры на фронтах мужицкими телами, возводило заводы и дворцы, подчистую выгребая хлебушек из колхозных амбаров, обрекая миллионы сельских тружеников на полуголодное существование. Но пока была у сельского жителя потребность в земле, пока он трудился на ней, производя продукцию хотя бы для своей семьи, деревня жила. В самые лютые колхозные годы она выкарабкалась во многом благодаря натуральному хозяйству, той культуре сельского труда, что переняли крестьяне у своих предков. Как пахать и сеять, как убирать урожай, как хранить его, что выращивать на огороде – всё это впитывалось с детства.
Жизнь в постоянных трудах, в тотальной зависимости от погоды, в страхе за урожай – не самое привлекательное времяпрепровождение, но выбора у сельского жителя не было. Как только выбор появился, началось опустошение деревни. Народ стремительно ринулся в города, на Север, где и жилось легче, и зарабатывалось больше. Из молодёжи в деревнях оставались единицы. Учёба в школе стала главным делом жизни подрастающего поколения. Получить любой ценой даже самое завалящее образование значило освобождение от тягот крестьянской жизни, исход в другую реальность, более предсказуемую, более свободную, более перспективную.
Домашнее воспитание, передача навыков ведения натурального хозяйства ушли на второй план как нечто необязательное. Прерывается нить, связующая тысячелетия, передающая индивиду умение жить землёй. Раньше думалось, она прочнее канатов, стальных тросов, а сегодня видится другое: сколь беззащитна эта связь, сколь уязвима. Нет человека – и нет её. Как сказал поэт Николай Зиновьев в ответ на строчку Владимира Шемшученко «Имперский дух неистребим в народе»:
Весь день бродя среди рябин,
Хочу продолжить мысль Володи:
«Конечно, дух неистребим,
Чего не скажешь о народе».
Процесс утраты связи с землёй происходит не одномоментно – постепенно, из года в год крестьянское начало выветривается из сельского жителя. Места жительства он не меняет, но его отношение к труду на земле становится всё прохладней и прохладней. Оттого пустеют стайки и зарастают огороды, а производство любой сельскохозяйственной продукции кажется делом затратным и невыгодным. Оттого оказались неудачными попытки реанимации крестьянства в виде создания фермерских хозяйств. У демократической власти была надежда, что всё вернётся на круги своя, дай людям землю и возможность свободно трудиться на ней.
Но это было уже не то сельское население, которое в начале двадцатого века приходило на неосвоенные просторы и без чьей-либо помощи за десятилетие обустраивало их, организуя сельхозпроизводство. Это были потомки людей, привыкших в колхозах-совхозах выполнять какую-либо конкретную работу и получать за это вознаграждение. И самое главное – они были довольны своим положением, и хозяйствовать на земле самостоятельно из них хотели единицы. Как и показала практика, фермерство не стало массовым. И дело здесь не только в том, что были утрачены навыки сельхозпроизводства. Жить индивидуальным хозяйством во много раз тяжелее, чем просто работать на кого-либо и получать за это пусть маленькую, но регулярную зарплату. Это во много раз тяжелее, чем даже не работать вовсе, перебиваясь случайными заработками, пособием на детей и подачками родителей-пенсионеров.
В последнее время, чтоб заставить сельское население хоть что-то производить, власть стала давать ссуды на организацию мини-ферм. Но и мини-фермы не стали массовым явлением, потому как они предполагают наличие не менее десяти коров. А что такое содержать десять коров силами одной семьи? Это каторжный труд семь дней в неделю! Из года в год без права на отдых, даже болеть нельзя. В досоциалистические времена сибирская деревня так и жила, но, чтобы вернуть современного сельского жителя к такому ритму труда, надо немало постараться. Хотя и в досоциалистические времена по десять коров держали немногие. Идеальное количество – пять.
Сейчас на земле задают тон крупные предприятия, имеющие минимум специалистов на постоянной основе, на сезонные работы привлекающие трудоспособное население окружающих деревень. Многие из них преобразовались из колхозов-совхозов, многократно сгорая и возрождаясь из пепла, аки птица Феникс. Некоторые – молодые сильные хищники времён капитализма. Но для тех и других деревня в её современном виде не представляет никакой ценности. При современной технике сельскохозяйственных рабочих нужен минимум. Всё остальное население – балласт территорий, на которых размещены их сельхозугодия.
Возможно, все эти процессы в любом случае происходили бы на нашей земле, не будь большевистской коллективизации, уничтожившей крестьянство как класс, но то, что события эти ускорили их, несомненно. Хотя именно социализм позволил натуральному хозяйству просуществовать несколько десятилетий. Оно было вживлено в систему и в законсервированном виде сохранялось достаточно долго. Оно сохранялось бы и доныне, да система приказала долго жить.
Началось резкое сокращение поголовья крупного рогатого скота. Чудовищными темпами опустошались коровники колхозов-совхозов, чуть помедленнее, но с неумолимой инерцией частное подворье. Вместе с этим уходит в небытие система знаний и навыков ухода за животными. Через поколение они для сельского жителя станут терра инкогнита, как стали терра инкогнита после захвата государством частных земель знания по агрономии. Сейчас большинство сельского населения не имеет понятия, как выращивать хлеб, а завтра они не будут иметь представления о том, как содержать домашних животных. Исчезнет сам смысл проживания на земле. Жители деревни превратятся в дачников и, исходя из логики событий, будут стремиться в города – в более комфортные условия. К тому же в определённое время – поздняя осень, зима, ранняя весна – им будет абсолютно нечем заняться, а любой здравомыслящий человек существовать без труда, без области применения своих сил и способностей не может.
Натуральные хозяйства, являющиеся в ХIХ веке основой сельхозпроизводства, имели возможность с появлением техники в начале ХХ века органически перерасти в малые сельхозпредприятия. Но социализм лишил крестьян собственности, а самих их на десятилетия подверг принудительному, почти рабскому труду. Натуральное хозяйство существовало в нишах, оставленных колхозно-совхозным производством. Оно было ограничено размерами, облагалось, особенно во время войны, чудовищными налогами.
Двадцатый век раздавил деревню. Утраты, понесённые ею, были не только материальные, но и духовные, не только духовные, но и сущностные – жители села потеряли связь с землёй, оторвавшись от того, что испокон веков обеспечивало им пищу и кров. Сможет ли деревня выжить в новых реалиях?
