Первую награду – медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» – Шура Терентьева получила в шестнадцать лет в далеком 1946 году. Через тридцать семь лет ей присвоят звание Героя Социалистического Труда. А в промежутке между этими датами Александру Петровну удостоят двумя орденами Ленина, орденом «Знак Почета» и несколькими медалями.
Долго разглядываю дамские часики «Чайка». Превосходный дизайн, золотоплатиновая солидность эксклюзивного изделия советской поры. Закрываю глаза и пытаюсь представить, как глава мощного государства Леонид Брежнев после вручения доярке из учхоза звезды Героя Соцтруда одевает эти часы на руку моей собеседницы. И, кажется, ощущаю эту особую кремлевскую энергетику «Чайки». Александра Петровна в это время смотрит на меня добрыми светлыми глазами. Мне нравится бывать у легендарной доярки. Про себя считаю ее родной. Александра Петровна разговаривает, как мои мама и бабушка, которые были уроженками Белоруссии. И в гостях у нее я как будто возвращаюсь в далекое детство, когда жилось легко и беззаботно.
А ее жизнь начиналась в деревне Малый Бухтал (ныне Нижнетавдинский район) с тяжелых испытаний и тревог. Маленькая Шура вспоминала мать сквозь соленые слезы. Та в коммуне дояркой была. В ту пору коров зимой поить гоняли к студеной проруби. Там мама и провалилась под лед. Но после этого сразу домой не пошла – коров в тепло загоняла. А мороз был крепкий. В общем, простудилась и скоропостижно умерла. Дочурке всего четыре годика было.
Шура проучилась на одни пятерки три класса, а в четвертый уже не пошла. Надо было работать – жила-то с мачехой… Отца с братьями Акимом и Василием на фронт призвали. Вскоре пришли похоронки. Старший брат сложил голову при защите Ленинграда, а младший – под Москвой. Вот и наладилась одиннадцатилетняя Шура в стоптанных сапогах старшего брата, обутых на три портянки, кормить себя, на заработки.
По первости послали ее помощником конюха на помощь пожилой женщине. Пора была голодная, и лихие люди рыскали повсюду в поисках легкой наживы: лошадей нельзя было без пригляда оставлять. Голодно было и коням – кормить-то нечем. Сена на зиму не хватало – в остальное время только подножная трава. Весной отощавших орликов и звездочек сразу же после снега выгоняли в поле, а в конюшню заводили, когда уже сугробы наметало.
Вот они, старая да малая, костры жгли и пасли. Смотрели в оба глаза, чтобы жеребят волки не настигли. А к утру пахари лошадок под плуг – и на пахоту.
Когда Шура кирзачи второго погибшего брата на две портянки обула, предложили ей на трактористку учиться. Отказалась – уж очень боялась трактора. Лучше, мол, на лесозаготовки буду ходить. И три года валила лес. Наравне со взрослыми подрубала деревья, сучья сшибала, пилила стволы на хлысты, трелевала… Жила вместе с другими из деревни Малый Бухтал в плохо отапливаемом бараке с нарами в три яруса.
– Сначала обминаешь снег вокруг березы или сосны, – вспоминает Александра Петровна, – потом подрубаешь дерево с одной стороны, а с другой – подпиливаешь пилой-двухручкой особенно твердый комель. Ствол начинает крениться и, падая, хлещет по снегу, подпрыгивает и пружинит. Тут уж смотри, чтобы комель в тебя не сыграл. Бывало, что увозили с делянок людей с поломанными ногами.
Возраст и рост у Шуры тогда были еще совсем детские, а руки – как у заправской работницы. Потому ей так рано на ферме коров доверили. В доярках тоже было нелегко: сами косили траву и увозили на лошадях. Который раз отдыхать на лугу прилягут, на лапти глянут – износились. Лыка надерут неподалеку – и к Шуре: «Сплети, милая мастерица!». А та без дела никогда не сидела, плела и «минские» с тонкой оболочкой, и витебские – пошире…
Первым особо заметным праздником для Александры Терентьевой стал День Победы. Тут сразу же и отец с войны пришел… Однако недолгой была радость – Петр Григорьевич через два месяца умер от ран. Так совсем и осиротела она. Перед мачехой у Шуры никаких обязательств не было, потому через несколько лет, в 1951-м, решили с подружкой уехать под Тюмень, в учхоз.
Пришли беспаспортные – колхозникам их выдавать не полагалось, только справки на руках. Директор Ковалев и спрашивает Шуру: «А чья ты будешь?».
– Терентьева Петрака дочь, – отвечает.
Выяснилось: Александр Степанович и отца, и братовей знал хорошо – вместе на лесоперерабатывающем заводе в Бухтале работали. И сразу же девушек принял. И стали они жить у директора. На кухне у него стоял большой стол с курами внизу. На нем и спали, на курятнике…
Рано утром спешила Шура на ферму, где вручную доила группу в 12 коров. За всеми был уход, как за малыми детьми. Хвосты им мыли с мылом, бока расчесывали специальными щетками-скребницами. Чистенькими стояли племенные коровки, ухоженными.
Вскоре Шура вышла замуж за здешнего шофера Виктора Шиляева. Знать, не случайно он ее на полуторке катал… И зажила она семьей. И дети появились. Все стало ладно да складно. Как передовую работницу ее в Москву на ВДНХ посылали. Привезла оттуда малую и большую серебряные медали, потом еще золотая пришла. Вручили ей и орден «Знак Почета».
На первое мая как-то отправили Александру Петровну участвовать в параде на Красной площади. Раньше все это по телевизору и в кино смотрела – а тут сама у Мавзолея встала. Вспомнила всю свою жизнь – как конюшила, как лес валила… Смотрит на праздничные веселые колонны – и непрошеные слезы текут: «Ну кто я такая, чтобы здесь находиться, деревенская замухрышка…». После парада их, передовиков, повезли в ресторан. Там долго приветствовали и чествовали. Так было хорошо, что запомнила этот день навсегда. Тогда и автомобилем наградили, и заслуженного работника сельского хозяйства дали.
Хотя чего там – награды доставались нелегко. К тому времени Шиляева уже больше пяти тысяч от каждой коровы надаивала. Чем достигала результата? Знала все 32 буренки, как своих детей. Черно-пестрые «дамы» ведь тоже все разные – и характером, и привычками. И капризные бывают, и настроение не всегда ровное… Приходила на ферму утром всегда без десяти минут четыре. Переоденется – и кормить, потом к дойке приготовится. Две коровы подоит – переносит аппараты к следующей паре. К концу у нее все коровы довольные лежат, отдыхают. Со всеми она поговорила, всех приласкала – и животные спокойные, и у самой на душе светло. И как-то интересно было Шиляевой работать. Бежит на ферму с думкой: хоть бы коровы не сбавили. Может, к примеру, какая-то из них вымя обо что-то ушибить: заболит оно – и молока уже прежнего нет. Одна заминка, вторая – и, глядишь, товарки мигом обойдут. Галина Полуэктова постоянно на пятки наступала.
Тут надо быть начеку. Взять хотя бы те же корма. Сено, силос, жмых, барду пивную с дрожжами, кормовую свеклу чистили и раздавали. Солому подкладывали в загон. Дробленку из зерна для лучшего усвоения запаривали. Вечером коров подоят и горячую воду в концентраты заливают. К утру получается мягкая масса. Одной корове полведра дадут, а той, что лучше доится, – побольше. Главное – не перекормить.
Сегодня доярки после аппарата не продаивают коров вручную. Там хоть и остается всего ничего молока, но ведь самый жир… Александру Петровну никто и по этому показателю обойти не мог. Потому как не жалела ни рук своих, ни спины… В один год 5273 килограмма от каждой коровы добилась.
В 1982-м послали ее делегатом на XVII съезд профсоюзов СССР. Бежит она 17 марта в Кремль. И надо ж такому случиться – у импортных сапог каблук сломался. Хромает, опаздывает к заседанию. Только в Георгиевский зал на носочках «залетела», как там объявляют: доярке Тюменского учхоза Александре Петровне Шиляевой присвоено звание Героя Социалистического Труда. И ждет ее для вручения сам Леонид Ильич. Так и получила она 17 марта, в свой день рождения, самый дорогой подарок – «Золотую Звезду». Совсем как в сказке про Золушку!
…Вот и снова я у Александры Петровны в ее довольно просторной однокомнатной квартире. Листаю альбом. Снимки в основном отражают учхозовский период жизни Шиляевой. Много и московских. (Жаль, некому было фотографировать, как Шуре Терентьевой в шестнадцать лет в Бухтальском сельсовете вручали первую в жизни медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»). И ловлю себя на мысли, что вся фотоистория ее трудовой жизни ярко иллюстрирует аксиому: героями не рождаются. Но разве трудолюбие не передается с генами?
Пытаюсь выяснить родословную Шиляевой.
– Александра Петровна, – интересуюсь, – уж больно говор мне ваш знакомый. Мама моя так же говорила: «Я Петрака дочь»… Ваши родители случайно не из Белоруссии?
– Ах, мил человек, не успели они мне это доподлинно объяснить. А то, что они бульбаши, – это точно. Да и некогда мне было даже соседей расспрашивать. В девчонках, бывало, за день на одних работах наломаешься, а ночью еще отправляют зерно сортировать. Столько пережито! Но я не унываю. Никакое слабое настроение меня не согнет.
– Это уж точно, не согнет, – соглашается дочь Александры Петровны, Любовь Шиляева (она заведует учхозовской столовой), зашедшая вместе с соседкой Ириной Никитиной, навестить мать, – и чем только в детстве кормили, что они такие активные и жизнерадостные.
– В отличие от нас лебеду да крапиву поедали, – хмыкнула Ирина Михайловна, бывший бухгалтер первого отделения учхоза.
А Шиляева и впрямь из стойких и неунывающих.
– Вчера отмечали мой юбилей, – рассказывает мне Любовь Викторовна, – так мама в свои 85 так отплясывала. А ведь еще утром жаловалась, что ноги болят.
И вправду болят, да только не очень-то она себя жалеет. Бывает не единожды в день ко мне забежит: «Все ли в порядке дома, не подсобить ли чего?». Все мы, дочери (Вера, Надежда и Любовь), брали и берем с нее пример. Да и внуки-правнуки на нее равняются…
Прощаемся с Александрой Петровной. Она деловито разглядывает мою обувь. Сетует на качество. Я без слов слушаю ее рассуждения, на мгновение закрываю глаза и стараюсь представить девчонку Шуру в братниных сапогах на три портянки: представляла ли она себе тогда, что именно так сложится ее жизнь?
