За кулисами напряженных газетных будней порой случались моменты, воспоминания о которых до сих пор вызывают улыбку. Очевидцы и участники этих сюжетов утверждают, что «все именно так и было», юные коллеги воспринимают их как журналистские байки. Истина, как всегда, где-то посередине…
* * *
В начале 80-х пришел в редакцию мужичок, невзрачный такой, но внешности вполне безобидной и даже располагающей. Попросил подшивку газеты за март 1953 года. Дескать, там опубликована очень важная для него заметка, имеющая отношение к одной интересующей его персоне.
Драгоценную реликвию разыскали в обширном архиве редакционной библиотеки. Отвели гостю удобное место в кабинете отдела писем. Мужичок бережно разложил на столе вожделенную подшивку. Нашел нужную страницу. Промокнул потные руки носовым платком. Затем достал из кармана черный фломастер и… написал на лбу опубликованного на первой полосе фотоснимка «вождя всех народов» товарища Сталина, на тот момент благополучно скончавшегося, очень неприличное слово.
Хулиганский поступок мог вполне остаться незамеченным, если бы мужичок тут же не запросил подшивку того самого номера, где был опубликован «иконостас» всех членов Политбюро пресловутых 70-х. Здесь наш почитатель оторвался по полной программе: жирным фломастером он вдохновенно рисовал на «членских» портретах чьи-то фривольные усики, чьи-то дикорастущие брови и даже улыбку Джоконды. При этом мужик радостно кхекал, корчил умопомрачительные рожи и по-детски смеялся. Чем вызвал сначала недоумение, а затем запоздалый панический страх одной из сотрудниц отдела писем.
Кончилось тем, что в коридорах Дома печати появились дюжие молодцы в белых халатах, скрутили незадачливого «художника» и популярно объяснили: это их клиент, бывший сотрудник НИИ кузнечного производства, который буквально на днях непостижимым образом сбежал из спецлечебницы, оставив на стене в туалете надпись: «Куй с нами! И куй с ними!».
После того случая беспрепятственный допуск в редакционную библиотеку был предоставлен только штатным сотрудникам СМИ и членам Союза журналистов с 1917 года.
* * *
Спортивный обозреватель «Тюменской правды» Владимир Тереб славился своим умением предсказывать результаты футбольных и хоккейных матчей.
Он и впрямь был настоящим профи: знал о спорте, в том числе и о теневой его стороне, практически все. Талантливый журналист Тереб без особого труда выигрывал любое пари, главной ставкой в которых были вполне безобидные «сто грамм».
Однажды Володю пригласили на ипподром, где разыгрывался престижный кубок. За мэтром тюменской журналистики увязался студент-практикант из Уральского госуниверситета. Юнец смотрел на своего наставника с обожанием и даже пытался копировать манеру его поведения, походку, жесты.
Перед началом первого заезда на трибуну к Теребу подсел мужчина в модной кожаной куртке и заискивающе спросил, какая лошадь придет первой.
– Конечно, Звезда! – уверенно сказал Тереб.
– Но это же «темная лошадка», – сомнительно покачал головой мужчина.
Красивая кобыла по имени Звезда и впрямь первой пересекла финиш.
– А кто победит в этом заезде? – допытывался все тот же мужчина, разливая в пластиковые стаканчики проигранный армянский коньяк.
– Конечно, Патриций! – пожал плечами Владимир. – Но с тебя еще шоколадка!
Патриций уверенно оставил позади всех стартовавших. Вторую бутылку фирменного коньяка допивали под растаявший в кармане фирменный шоколад.
– Как это тебе, Владимир Андреевич, удается? – завистливо спросил мужчина.
– У меня особый нюх на хороших лошадей, ведь у меня мама цыганка! – не моргнув глазом, ответил Тереб. И услышал по соседству чьи-то всхлипывания.
Это размазывал по щекам пьяные слезы студент-практикант.
– Ты чего? – участливо спросил его Тереб.
– Хочу, чтобы моей мамой тоже была цыганка! – почти зарыдал студент.
– Будет, обязательно будет! – успокоил его кумир. – Уж ты мне поверь...
* * *
Ответственным секретарем в «Тюменке» долгие годы работал Владимир Александрович Фатеев. Его уважали, но откровенно побаивались даже маститые сотрудники газеты. Он не терпел опозданий, строго требовал соблюдать график сдачи материалов, их абсолютной точности. За глаза его называли «начальником штаба».
Мнение ответсека Фатеева по поводу профпригодности того или иного журналиста часто, если не всегда, оказывалось решающим. Главным критерием при этом Фатеев считал не только способность газетчика, но и его жертвенную готовность протягивать человеку руку помощи. Первым признаком таланта Владимир Александрович считал (наверняка и сейчас так считает) отнюдь не умение влезть в окно, если тебя выставили за дверь, а уважительную, дружескую интонацию, проникновение в таинственный клубок человеческих связей, поступков, мыслей.
Местного стихоплета, накатавшего цветастую, но бездарную поэму «на злобу дня», спросил, кто он по профессии. «Я – потомственный земледелец!» – гордо ответил поэт.
– Значит, как у Маяковского: «Землю попашет, попишет стихи»? – иронично усмехнулся Фатеев.
Поэт обиделся и ушел. По слухам, он вскоре переехал в Москву – атаковать столичные издательства. Да так и потерялся в их коридорах.
* * *
В годы перестройки, когда все СМИ только учились зарабатывать деньги самостоятельно, специально созданный коммерческий отдел «ТП» наладил покупку и продажу аккумуляторов. К их погрузке-выгрузке привлекли (на добровольных, разумеется, началах) наиболее физически подготовленных, выносливых мужчин. В их число попали Юрий Иванович Машинов (в то время просто Юра) и автор этих заметок.
Окрыленные доверием, мы с Юрой в тот же вечер сидели на каких-то задворках, пили пиво и мечтали о том, куда потратим бешеные деньги, которые нам обязательно заплатят за выполнение столь ответственного задания.
Юра, естественно, говорил о машине: он предпочитал иномарку, но согласен был и на отечественные «Жигули». Мои радужные планы ограничивались покупкой нового, диковинного телевизора с пультом дистанционного управления.
На следующее утро мы лихо предъявили на вахте редакционные удостоверения и прошли на территорию аккумуляторного завода, чтобы своим трудовым подвигом заставить весь мир содрогнуться. Вахтер за нашими спинами тут же метнулся к телефону и стал кому-то звонить. «Ага, засуетились, – сказал Юра. – Ну, все правильно – не каждый день на их головы газетный десант обрушивается!».
Возле склада готовой продукции нас громогласно отматюгал здоровенный рыжий мужик: дескать, мы опоздали на две с половиной минуты, а машина ждать не будет, и сам он тоже никого ждать не обещал, и вообще какого хрена… Оказалось, это водитель того самого КамАЗа с прицепом, который нам с Юрой предстояло быстро и весело заполнить готовой продукцией.
Огромные ворота склада распахнулись. Нашему взору предстали почти египетские пирамиды, построенные из аккумуляторов различной величины. Женщина-кладовщица робко спросила нас про какую-то спецодежду. Мы с Юрой переглянулись: оба приехали в том, в чем обычно ходили на работу в редакцию, только без галстуков. «Ох, интеллигенция!» – укоризненно покачала головой кладовщица и молча протянула две пары грязных рукавиц.
Свой первый аккумулятор я рванул с пупа в одиночку, но смог донести его, тесно прижав к груди, лишь до выхода из склада. Чертяка весил не менее 45 кг, в то время как мой собственный вес в те далекие годы был не намного больше. Краем глаза я успел заметить, что Юра отказался от попыток даже приподнять свою ношу и теперь, пыхтя и краснея от натуги, кантует его руками и ногами. Молча и оттого еще более драматично.
– Вы чо делаете, ироды?! – завопила кладовщица. – Там же по бокам специальные выемки вроде ручек есть! А кантовать вообще нельзя!
Мы ухватились за «ручки», поволокли аккумулятор к машине. Стало вроде полегче. Но у самого борта КамАЗа моя грязная, насквозь потная варежка соскользнула. Юра отпустил свой край автоматически. Гадина-аккумулятор упал под задницу КамАЗа и громко крякнул, со всей дури соприкоснувшись с асфальтом.
Тут же, как из-под земли, вырос рыжий водила. То, что он кричал, брызгая на нас слюной, невозможно перевести без потери первоначального смысла. Разве что с большими купюрами: оказывается, вот такие же уроды-писаки пропечатали в 37-м году в своей паршивой газетенке статейку, а ночью пришли хмурые псы в кожанках и на долгие десять лет увели из родного дома отца.
Ну, и еще про то, что руки у всех писателей растут только из одного, известного всем, места, а потому годятся только для того, чтобы это самое место подтирать…
– Клавка, звони ихнему начальству, чтобы срочно оплатили автопогрузку! А этих… гони отседова в шею! – закончил свою пламенную речь водила.
В тот день мы с Юрой, оглушенные пережитым, в редакцию не вернулись. До позднего вечера мы сидели на берегу Туры и зализывали душевные раны, обильно смачивая их, известное дело, чем. О машинах и телевизорах даже ни разу не вспомнили.
* * *
Газетная рубрика «Журналист меняет профессию» всегда считалась интересной для читателя, но чрезвычайно сложной для того, кто решился подготовить такой материал.
Относительно молодой, известный в Тюмени репортер Сергей Ханин поставил перед собой задачу: рассказать обывателю о внешне приземленной, а на деле почти героической профессии дворника. Возможно, его к этому подтолкнуло обилие нерешенных проблем жилищно-коммунального хозяйства. Или вдохновило название повести Михаила Веллера «Хочу быть дворником» и биографический опыт писателя Андрея Платонова.
Рано вставать и в любую погоду без устали махать метлой или лопатой, приводя в порядок закрепленную территорию, – к этому Сергей привык быстро. Куда сложнее оказалось то и дело отвлекаться на разговоры с жителями близлежащих домов: люди непостижимым образом узнали или догадались о цели его перевоплощения и теперь лезли с многочисленными жалобами, советами и прямыми указаниями по поводу того, о чем и кого обязательно следует «прописать в газете». Были и такие, кто прямо говорил: «На вашу газету – последняя надежда!».
Как ни крути, сила печатного слова и авторитет СМИ по-прежнему велики.
