В детстве я бредил охотой и завидовал соседу Федору Степановичу, видя, как он, обвешанный дичью, возвращается с озера. Охотников в нашем поселке было немного, и кряквы, гнездившиеся здесь, были непуганые. Однажды я попросил Федора взять меня пострелять уток. Он сразу заявил:
– Первоначально, Витек, отпросись у мамы. Стрелять я тебя научу.
После нескольких тренировок по стрельбе Федор пригласил меня на болото, где местные охотники с удовольствием проводили свое свободное время, отстреливая небольшое количество крякашей и только селезней. Как они сами говорили: «Только для души и чтобы не потерять меткость, а не для наживы».
Вот и отправились мы со Степанычем на первую для меня весеннюю охоту. Он дал мне одностволку и к ней несколько патронов в картонных гильзах. При этом напутствовал:
– Когда придем в скрадок, постарайся не чихать и не кашлять. Целься в селезня, не торопясь, совмещая мушку с прорезью на прицельной планке.
Я, восприняв все наставления Федора Степановича, шагал за ним почти окрыленный, считая, что с таким наставником охота наверняка будет удачной. Поселок покинули ранним утром в полном боевом снаряжении. Еще не пропели первые петухи, и наш пастух, командир стада коров ворчливый Егор Егорович, по всей вероятности, еще смотрел предутренние сны.
Над Губушкой стелился слоистый, прохладный туман. Это место являлось губительным для въезжавших в город богатых путников: по легенде, в дореволюционные времена здесь орудовала банда некоего Пыжьяна. Для рыбаков и охотников это топкое болото также представляло опасность. Не зная тропы по торфянику, можно провалиться навсегда.
В приготовленном для охоты балагане, среди густых зарослей тальника и ивняка мы с Федором Степановичем и расположились. Над нами пролетали утки, крякая, хлопая крыльями, с шумом садились в неглубокое озерко. Непривычный к ранней побудке, я, устроившись на мягкой травяной лежанке, задремал. Оружейный выстрел разбудил меня. Федор крикнул:
– Ты что, спишь? Иди, подбирай дичь, начало есть!
Увидев уже при наступающем дне возле кустов краснотала распластавшегося красавца селезня, я, опираясь на шест, дошел до него и поднял. В то утро Федор Степанович подстрелил трех селезней, а я все время мазал. Степанович ругался:
– Ну какой же ты мазила, всех уток распугал!
И вдруг в ближних кустах на мушку моего ружья попалась выплывшая крякающая уточка. Как можно точнее прицелившись, я, затаив дыхание, бабахнул. Уточка распласталась на воде.
– Подстрелил, попа-а-ал! – заорал я. Федор же был страшно недоволен.
– И что ты радуешься, ведь подстрелил не селезня, как договаривались, а уточку. Иди, подбирай…
Я побежал, не замечая, что вода уже выше колен, ведь это была моя первая охотничья добыча. Не успев прикоснуться к убитой уточке, услышал с противоположного берега заливчика окрик:
– Снимай крякву и иди ко мне!
На меня была наведена двустволка, которую держал в руках незнакомый мужчина. Поднимая утку, я обнаружил на ее лапке веревку, которая вторым концом была привязана за кустарник. С убитой кряквой и веревкой я и предстал перед незнакомым охотником. Уже на берегу к нам подошел Федор Степанович, разговор между охотниками был грубый и длительный. Как я понял, эта домашняя утка была подсадной, то есть своим кряканьем приманивала к себе селезней.
Дорого обошлась нам с Федором кряква, убитая мной. После этого случая у меня отпало желание стрелять. В общем, охотник из меня не получился.
