Окончание. Начало в №№ 22, 24, 25 и 27.
Знакомство. 1992 год
Жена моя Людмила была очень удивлена, увидев на пороге невысокого бородатого старичка, бодренько ее поприветствовавшего, снявши шляпу, и привычно поискавшего глазами икону.
Так Тима появился в моем доме. Тут все странно: мы едва были знакомы, повода у него никакого, просьб тоже. Мы сидели за журнальным столиком в зале, он говорил и говорил, о новой власти, которая про народ забыла, о новых «купцах и боярах», которые «расцвели на час», о невере-народе, из которого религию и в самом деле «вырвали с корнями».
– Вот я тебе скажу. – Он крякнул – в значительные моменты команда самому себе, чтоб сосредоточиться, тысячу раз буду наблюдать это. – Я пензенский родом, тогда лет восемь было, отец отправил вместе с соседским пареньком овец попасти на гумнах. Весна, корма кончились. Пасем, а из степи, там и дорог никогда не было, идет человек, одет просто, но бос и без головного убора. Прошел, посмотрел мне в глаза и молча скрылся за сараями. Меня испуг взял: откуда он, весной из-за оврагов по степи не пройти, да и взгляд пронзительный, я его до сих пор чувствую. Собрали овец – и домой. Отец ворчит, я вхожу в дом, а человек этот на меня с иконы смотрит: Николай Чудотворец, епископ Мирликийский, его еще Угодником называют. Вскрикнул я, что это он на гумнах был, и сознание потерял. С тех пор и живу его благословением.
Мы встречались и до этого. В 1990 году я был в составе первого районного Совета народных депутатов, избранного на альтернативной основе. На одной из сессий в конце заседания слово предоставили бородатому старичку, он доложил, что на завершение строительства церкви в Уктузе требуется столько-то тысяч рублей и просил новый совет помочь, тем более что государство приложило руку к разрушению местного храма Казанской иконы Божией Матери. Я тоже слышал, что в Уктузе кто-то строит церковь, но относился к этому без интереса и тем более участия. Позже я испытаю подобное отношение на себе и пойму, как постыдно был неправ. Наш председатель, избегавший необдуманных решений, предложил просьбу поддержать и передать ее в исполком совета. Тогда было такое двоевластие: и председатель совета, и председатель исполнительного комитета. Зная об их постоянном противостоянии, я не сомневался, что бумагу затрут, встал и внес предложение не просто поддержать обращение, но своим решением сумму выделить и поручить исполкому в недельный срок перечислить ее церкви. Никто возражать не стал, так и сделали. Не тогда ли заметил меня старец?
Года через два, проезжая мимо Уктуза, я подвернул к церкви. Маленькое деревянное сооружение, увенчанное тремя крестами, казалось таким уместным в старом, возможно, еще первоцерковном саду, и трава, скошенная вокруг, аккуратно уметана в копешку, и дверь, гостеприимно открытая, звала вовнутрь. Я осторожно вошел и встретился лицом к лицу со стариком, имени которого не запомнил, он был в подряснике.
– Перво-наперво перекрестись, вот так. – Он показал, как сложить пальцы и как совершить знамение. – Ты крещен?
Я знал от отца, что крестили в Ильинской церкви.
– Тогда пройди к аналою, приложись, вот так. – Опять показал. Я послушно выполнял, что велено. – Некрещеным дальше трапезной нельзя. И кто ты есть, откуда?
Кратко рассказал свою непутевую жизнь.
– Хожу, прибираю, со святыми разговариваю. Церковь – это дом Бога на земле, святое место. Мне уж восемь десятков, пожил, покрестьянствовал и повоевал на своем веку, да Бог дал церковь построить, обет свой от юности исполнить. Теперь и помирать не страшно.
– Вот в эту книгу запиши себя и своих родных, буду молиться и поминать каждодневно.
Я записал, в большую металлическую банку с прорезью и запаянной крышкой втиснул все бывшие при мне деньги.
Старик глянул в запись и удивился:
– Ты посмотри, тоже Николай.
Мы с Тимой часто вспоминали эту встречу. Спустя десять лет, в 2003-м, отмечали девяностолетие со дня его рождения. Мне было известно, что к обеду прибудет делегация от губернатора с корреспондентами, потому приехал утром. Тима сиял.
– Давай помолимся. Возьми вон ту книгу и читай на закладке.
Читать сложно, да и хочется по-особому, кое-как исполняю, Тима впереди стоит перед иконой «Господь Вседержитель», очень красивой и богатой, на юбилей ему владыка Димитрий подарил. Вдруг именинник останавливает:
– Обожди, тут я сам должон сказать. Господи, благодарю тебя за жизнь и прошу тебя, Господи, если можно, дай мне еще пожить на белом свете, а уж коли не можно, то забирай.
И такая была в этих словах искренность, такая вера и наивность, что комок к горлу.
Как-то спросил, что нужно, чтобы прожить девяносто лет. Ни на мгновение не задумываясь, Тима ответил:
– Вера и пост.
Он соблюдал все посты, причем не делал из этого события, в Великий пост вообще перед Пасхой ничего не вкушал три дня. Только в последние годы испросил благословения священника кушать рыбу:
– Весь организм износился, – шутил Тима.
Тысячи людей встречал по жизни и только нескольких могу назвать настоящими оптимистами, среди них первый Тимофей Павлович. Я ни разу не видел его в унынии, грешен, пользовался этим, ехал к Тиме, когда было плохо, а через час возвращался уже другим человеком. Что-то говорят об ауре и прочих сложностях, думаю, он был просто переполнен добротой, и она лечила мою хандру.
Понимание многого в нашей жизни приходит с годами. Тима не был загадочным человеком, но я только после его ухода нащупал смысл последних слов, сказанных им при расставании после первой встречи в его церкви:
– А ведь я давно тебя жду…
