Есть по крайней мере два повода опять поговорить о ситуации в нашей науке. Руководство РАН, помня обещание министра образования провести “всесторонний аудит” и российской науки, не стало дожидаться бичевания и оценило себя самостоятельно. Результаты просто блестящие. На высшем уровне – 304 научные организации. Чуть менее эффективны 12 и уж совсем не вписалась в критерии одна. Для нее готовятся оргмеры, а 12 середнячков должны выйти в передовики за месяц, то бишь январь.
Но почти одновременно сделан прогноз социально-экономического развития страны до 2030 года. В нем говорится, что «Россия занимает лидирующие позиции или имеет разработки мирового уровня только по трети из 34 важнейших технологических направлений. При этом перспективные технологические заделы в экономике широко не используются».
По общему числу научных публикаций Россия занимает 12-е, по общему числу ссылок – 19-е места. До коммерческого использования доведены лишь 16% технологий, из них только половина – мирового уровня. Например, Россия экспортирует четверть высоких технологий по сравнению с крошечной Швейцарией.
По мнению многих специалистов, доля V-го технологического уклада составляет всего 10 процентов, более 50 процентов технологий относятся к IV укладу. Почти треть технологий заморозилась на III укладе – по сути, это 30-е годы прошлого века! Смысл советских пятилеток состоял в том, чтобы освоить IV уклад. Это металлургия, тяжелое машиностроение, большая химия, автомобиле- и самолетостроение. А вот V уклад – микроэлектронику, компьютеры, телекоммуникации, малотоннажную химию – СССР прошляпил, втянувшись в бесплодные реформы. Потенциал этого уклада в полной мере использован США, Японией, Южной Кореей. Напомню, что Индия планирует быстро довести экспорт программного обеспечения до 60 млрд долл. в год. Это сравнимо с экспортом всех российских энергоносителей и почти в 10 раз больше, чем экспорт оружия.
В настоящее время мир готовится к освоению VI уклада. На роль локомотивов претендуют био- и нанотехнологии, виртуальная реальность, роботы, высокие гуманитарные технологии, новые медицина и природопользование. Сегодня решается, какие отрасли, фирмы, страны станут ведущими, а какие ведомыми. Скачок произойдет в 2014–2018 годах.
Системная причина нынешнего кризиса, который преподнесет еще немало неприятных сюрпризов, состоит в том, что потенциал V уклада в большей степени исчерпан, а отрасли VI уклада к вложению огромных денег пока не готовы. Между тем судьба России зависит от того, сумеет ли она воспользоваться возможностями VI уклада.
Интрига, если хотите, в том, что излагаю я не мнения неких специалистов, которые могут быть и субъективны, – я цитирую документ под названием «Основы политики Российской Федерации в области развития науки и технологий на период до 2020 г. и дальнейшую перспективу”. Документ в 2011 году подготовлен межведомственной группой и принят правительством. Но декларации таковыми и остались, не превратившись во внятные программы и энергичные действия.
Конечно, у нас еще есть научные школы мирового уровня, опыт реализации крупных наукоемких проектов, а также участия российских коллективов в международной научной кооперации. Но сами ученые говорят, что наша наука серьезно больна. А у бизнеса нет спроса на инновации, нет стимулов вкладывать в них деньги. Более того, вместо внедрения новых разработок значительные ресурсы расходуются на поддержание старых изношенных объектов и технологий, лишь бы избежать аварий и катастроф.
Такое состояние в экономике называют ловушкой среднего дохода: производительность труда стагнирует или очень медленно и неустойчиво растет, система стопорится, отмахиваясь от давно назревших болезненных реформ. Однако с наукой ситуация тяжелее, нежели с экономикой.
Это правда, что за последние 10 лет ассигнования из федерального бюджета на гражданскую науку выросли в 10 раз с гаком, составив более 323 млрд руб. За тот же период общий объем финансирования РАН вырос с 12,6 млрд до 64,1 млрд руб. Выступая на общем собрании РАН в мае 2012 года, Владимир Путин пообещал увеличить финансирование науки с 300 млрд до 1 трлн рублей к 2015 году, посулил рост доходов ведущих ученых до «мирового уровня».
Но если перевести рубли в доллары и сравнить с другими странами, то по финансированию науки (около 27 млрд долл.) Россия на восьмом месте, уступая США (398 млрд долл.), Японии (149), Китаю (121), Германии (79), Южной Корее (45). По доле в ВВП Россия выглядит еще бледнее: 1,24%. Лидер – Израиль (4,86%). За ним Финляндия (4%), Швеция (3,75%), Япония (3,42). США на седьмом месте (2,77%), на 23-м Китай (1,54%).
Но эти цифры – по всей гражданской науке России, включая государственные академии. В этом году они получат немного больше денег, чем в прошлом. В основном на увеличение окладов. РАН (с учетом региональных отделений) – 58,8 млрд руб. на фундаментальные исследования (при общем бюджете 64,1 млрд руб.), Российская академия сельскохозяйственных наук – 7,3 млрд руб. (практически все – на фундаментальные исследования), Российская академия медицинских наук – 6 млрд руб. (при общем бюджете 20,9 млрд руб.).
Другими словами, РАН финансируется примерно как один университет США...
Больным местом остается оплата труда во всех госакадемиях. В 2006–2008 гг. руководство РАН, хоть и со скрипом, на 20% сократило штаты. Но под нож в основном попали пустующие ставки и/или престарелые сотрудники, а также работающие за границей, но числящиеся в родном НИИ. К тому же база окладов была настолько низкой, что даже многократное увеличение не вывело их на уровень, который вполне по силам стране с нашим подушевым ВВП. Ну а с 2008 года рост зарплаты едва ли индексировал инфляцию. Имитация реформы не омолодила РАН. Даже приток молодых ученых не снизил средний возраст исследователей: 47,6 года, а 37,5% – 55 лет и старше.
Ученый должен получать хотя бы среднюю по экономике зарплату, иначе люди, особенно молодые, бегут. Но если завтра поднять зарплату, то эффективность труда завтра же вряд ли увеличится. Однако в долгосрочном плане это постепенно омолодит НИИ.
Правительство недавно одобрило программу «Эффективный контракт», по которой в 2013–2018 годах зарплата научных сотрудников РАН должна составить до 200% от средней по экономике региона. Но как это сделать, если расходы на образование в течение ближайших трех лет сократят? Уволить не соответствующих показателям эффективного контракта? Наверняка профсоюзы воспротивятся. Урезать, например, закупку оборудования и расходных материалов? Тогда как работать?
Современная наука – довольно гибкая вещь. Возникают новые задачи, под них необходимо формировать новый коллектив. Совершенно нормально ученому переезжать с места на место. Но академическая мобильность в России не развита. Причина – опять же низкая оплата труда. Старший научный сотрудник по базовой ставке получает до 15 000 рублей, и это считается хорошими деньгами. От участия в проектах, грантах, в хоздоговорах и преподавании гиперактивный ученый в сумме имеет 35–40 тысяч рублей. И это еще хорошо! Тем не менее такой доход не позволяет снять квартиру в другом городе, и человек привязан к своей лаборатории, институту. И учит студентов идеям, устаревшим в мире.
В финансирование науки активно вмешивается государство, что в мире не очень характерно. Один из ведущих российских философов науки Александр Огурцов говорит, что наука стоит на пороге новой революции, когда ее объектом становятся саморазвивающиеся системы, включающие человека. Поэтому в мире, как правило, государство устраняется от прямого управления, предоставляя научному сообществу разбираться самому. В США, скажем, в научных фондах государство устанавливает лишь некоторые правила, а эксперты-ученые определяют, кому и на какие приоритетные направления выделить деньги.
В российской же науке как раз чиновники, порой с купленными «корочками», не советуясь с экспертами, пытаются командовать, не понимая многих вещей и не желая в них вникать. Логика простая: если мы вас расставляем по ступенькам, то сами и решим, что нам сделать с вашей областью знаний. Это разрушает науку, поскольку демократический принцип заложен в самой ее основе и вызван чистым прагматизмом – если наука перестанет добывать новое знание, а ее лидеры станут плохими экспертами, их можно заменить чиновниками, поскольку они легче управляемы и лучше ученых пишут доступные пониманию политиков документы. Фактически мы движемся в этом направлении, которое можно назвать имитацией науки.
Окончание следует.
