Горыныч, прозванный злыми языками Змеем, слыл любимцем своих прекрасных современниц. Летал высоко в поднебесье, взмахивая могучими крылами, под предлогом покататься сажал барышень себе на загривок и уносил их в личные загородные пещеры со всеми удобствами. Угощал яствами всякими да напитками газированными безалкогольными, улещал сладкими речами да музыкой необыкновенной, завораживающей. Предавался с ними всяческим забавам незапрещенным.
Однажды, пролетая над Киевом, увидел царевишну красоты редкой. Величали её Забавой Путятишной, и являлась она племянницей князя Владимира Красна Солнышка.
Сама-то она была родом из Великого Новгорода, из семьи тысяцкого по имени Путята, имевшего грозный нрав и воспитавшего её в благообразности и послушании. Гостить у доброго дядюшки на Киевщине ей хотелось всё дольше. Тут и солнца побольше, и люди поприветливей. В общем, всё у неё имелось. И наряды всевозможные, и прислужницы-послушницы, и светлицы, богато убранные. Только днями ясными и ночами долгими мечтала она о чём-то ещё, неведомом, как ей казалось, недостижимом – встретить юношу с горящим взором, полюбить его горячо. И чтобы он её, обожая, унёс на край света. Узрела тут она парящего Горыныча, из глаз коего шёл чудодейственный огонь пленяющий.
– Яка гарна дивчина! – обомлел на лету Горыныч. – И наверняка совершеннолетняя. Всё, я пропал.
Через пару взмахов своих крыл он совершил жёсткую посадку на её балкон.
– Покатаемся, что ли, красавица! – молвил гость человечьим голосом, обернувшись статным молодцем.
– Почему бы и нет, – ответствовала девица, не скрывая симпатии к нему.
– Звать-то тебя как, ясноликая? – поинтересовался он.
– Забава.
– Забава? – приятно удивился бывалый юноша. – Горыныч, – представился он по отчеству то ли от волнения, то ли дабы произвести впечатление. – А имя у тебя вполне подходящее. Что ж, полетаем. Я покажу тебе столицу Киевской Руси с птичьего полёта. У тебя навсегда останутся неизгладимые впечатления. Давай-ка я тебя подсажу.
Она и опомниться не успела, как оказалась на нём верхом, а через мгновение с развевающимся от восходящих воздушных потоков платьем и с замиранием сердца высоко воспарила над городом своего дяди Владимира. Обвив нежными руками шею волшебного Змея Горыныча, восторженная девица вдруг обнаружила, что совсем не испытывает высотобоязни, хотя ещё несколько минут назад на высоченном балконе княжеского дворца даже мельком не могла взглянуть вниз от страха высоты. И вообще она уже ничего не боялась, ибо близилась сбыча её мечт, а состояние эйфории длилось и длилось.
Приземление влюблённых на изумрудной лужайке близ живописной горы над Днепром в нескольких десятках вёрст от Киева было плавным. Наша красавица легко спрыгнула с загривка своего обольстителя, чмокнула его в щёчку: «Спасибо тебе, Горынушка! Я так рада, что вырвалась, наконец, за город. Пойду-ка я пробегусь по травке босиком, испью чистой водицы в твоей реченьке». Скинула серебряны свои босоножки да и давай резвиться, аки дитя малое.
– Забавушка! – окликнул её бархатистый баритон обладателя загородных красот. – Не соблаговолишь ли, милая, заглянуть в мои хоромы. Даром что пещеры – это чтоб глаза завидущие проезжающих шибко не зарились. Удобства-то внутри.
Романтичная натура девушки вдруг ощутила лёгкий озноб. Сгущался вечер. Хотелось тепла, простого, человеческого. Да и перекусить не мешало б.
Евроотделка и внутреннее убранство грубоватых снаружи пещер поразили её взор. Блистающие люстры под сводами жилища, благовония всякие, приятно щекочущие ноздри, изысканные яства да питие, вежливые домработницы: извольте, располагайтесь! А сундуки кованые, как поведал хозяин по ходу, злата-серебра да всякого богатства иного полные.
– Потрясающе! – не удержалась гостья. И продолжила шёпотом: – Горынушка, я просто обожаю тебя. Только неровён час, нагрянет сюда Добрыня. Его ещё Никитичем кличут. Велено ему глаз с меня не спускать, да и сам он не прочь лицезреть меня да сладкие речи говорить. Но не люб он мне.
– Хорошо, Забавушка. Не переживай. Не найдёт тебя твой охранник. Давай лучше отметим нашу встречу. Чего твоя душенька желает?
В ответ она обняла его и наградила горячим поцелуем. Но, спохватившись, прошествовала к столу, ломящемуся от яств, и попросила налить себе бокал бургундского безалкогольного. Змей же пригубил излюбленную живую водицу, как водится, огненную, собственного приготовления. Что-то ему подсказывало: Добрыня-то Никитич точно вот-вот явится. Только виду Горыныч не подавал, всё хорохорился перед знатной гостьей.
Только прилегли на пышны перины да на широки полати, только завели приятны разговоры, как явился богатырь: выходи, мол, змеюка поганый, сразимся, или отдай похищенную невесту мою по-хорошему! Весь кайф поломал! Делать нечего – придётся отбиваться. Бились-бились. Амбиции у обоих через край. Один был во гневе огнедышащ, обдавал противника громоподобными аргументами: мол, не прав ты, Добрыня, не тебя она любит, а меня. Княжий посланец, известный своим шапкозакидательством, шапкой и сразил-таки Змея.
Как ни позорно было перед царевишной, наблюдавшей поединок из-за пещерной скалы , а взмолился Горыныч, пал на сыру землю, пощады попросил. Богатырь оказался, к счастью, приверженцем принципа «лежачего не бьют». Договорились не съезжаться, не ходить-летать на чужую территорию и не устраивать больше никакого мордобоя. Соответственно Путятишну Добрыня посадил на коня и увёз обратно в Киев, к князю Владимиру Красну Солнышку.
Погоревал-погоревал Горыныч, понял, что любящему сердцу не прикажешь. И на свой страх и риск, нарушая уговор, опять вторгся в воздушное пространство стольного града. Его искромётный импульс был направленного действия – на принимающее душевное устройство юной вип-персоны, Забавы Путятишны. И она услышала зов любимого, и вышла на балкон. Этого мгновения было достаточно, чтобы крылатый Змей по прозвищу Горыныч, подхватил её и унёс в даль светлую. И зажили они с тех пор душа в душу, припеваючи. Больше их не доставал богатырь Добрыня. Ибо понял: насильно мил не будешь. А дядюшке ничего не оставалось, как пустить в народ версию о том, что его любимую племянницу похитил коварный супостат. Однако простой люд знает: настоящая любовь, она всегда по согласию, по взаимному согласию.
