…Где-то в начале 60-х годов свела меня охотничья судьба с удивительным человеком, охотником-промысловиком Алексеем Артемьевичем Седых. Было ему в ту пору уже за 70.
И жил он со своей старушкой Татьяной в совершенно диком и безлюдном краю на границе Тюменской и Свердловской областей, в том самом месте, где уральцы вклиниваются довольно глубоко в Ханты-Мансийский автономный округ. Домишко их, построенный еще до войны, упирался краем огорода в болото, посередине которого поблескивало озеро Гнилое, а в километрах двух – другое, громадное, со множеством островов озеро Тумба.
Что их загнало в этот медвежий угол? На этот вопрос Алексей Артемьевич смущенно отвечал мне:
– Сам знаешь, какое было время… Когда посадили отца, а мать с горя вскоре умерла, решили мы с Танюшкой не испытывать судьбу, не ждать моего ареста. И подались в глухую тайгу. Подальше от людей. Да и охоту я любил с детства, знал, что с голоду не пропадем. Это уже второй дом. Первый был большой. Спалили его, пока мы на болоте клюкву собирали. Здесь километрах в тридцати кругом были лагеря. Бежали заключенные группами и в одиночку. Особенно когда в лесах поспевала ягода и появлялись грибы. Всякие среди них попадались люди. Некоторым сам помогал, а вот урок побаивался. Не за себя. Сам-то я постоянно с ружьем. А Танюшка часто оставалась одна. Девки мои к тому времени повыходили замуж за парней в деревню Тагильцы.
Так старики остались одни в глухой тайге. Ни тебе радио, ни телевизора, ни газет. И электричества у них не было. На ночь зажигали лучину, а когда приходили редкие гости и приносили угощение, выносили из кладовки керосинку. До районного центра хоть и было всего 35 километров, но их преодолеть можно только своим ходом. Была, правда, еще одна возможность попасть на Тумбу. Это если переправиться паромом через реку, а потом 80 километров по разбитой, утопающей в болоте колее.
За долгую жизнь в лесу срубил Алексей Артемьевич не один десяток охотничьих избушек на сотни километров в округе, в которых мог передохнуть, переждать непогоду, обогреться от морозов. Последняя, самая дальняя, стояла на песчаном увале, в первозданном нетронутом сосновом бору на краю, пожалуй, самого коварного и в то же время очень промыслового Куминского болота. Никто до сих пор не знает его размеров. В длину оно, по одним рассказам, километров 200, а в ширину больше 20. И глубина приличная – метров 18. Другие называют еще большие размеры.
Когда начали строить железную дорогу Тавда–Устье Аха, а этому я был сам свидетель, на каждый километр Куминского болота отсыпали не один миллион кубометров грунта, чтобы получить насыпь для укладки шпал. Да и строителям первого нефтепровода Шаим –Тюмень здесь приходилось несладко. Болото никогда не промерзает, даже в самые лютые морозы. И только неугомонные охотники и сборщики ягод отваживаются удаляться подальше, где по их представлению, дичи и клюквы еще больше. Они, как правило, самонадеянные и не слушают предупреждений. И очень часто, к сожалению, жестоко расплачиваются за это.
…В первый год моего знакомства с А. А. Седых я довольно часто пешком в выходные дни преодолевал эти 35 километров до Тумбы. И столько же – обратно на следующий день. Сначала сильно уставали и болели ноги. Ведь надо было еще и охотиться. Это дополнительные километры. Но что-то тянуло каждые выходные к старику. Не зря же говорят, что охота пуще неволи. Как-то незаметно мы с ним сдружились.
– Танюшка! – кричал он в распахнутую и завешанную от комаров и мошки старой простыней дверь избушки, когда видел меня у калитки своего дома. – Дружок пришел. Ставь самовар.
А когда у меня появился мотоцикл, стал ездить на Тумбу чаще и обязательно привозил с собой полный рюкзак продуктов. В первую очередь, брал для стариков сахар, крупу, муку, вермишель и, конечно, дрожжи. Насчет них у нас был давнишний уговор. Баба Таня делала отличные настойки на березовом соке, клюкве и бруснике. Дрожжи ей были нужны для закваски, и еще она умела стряпать отличные сдобные булочки. Когда после скитаний в лесу и болотах в поисках дичи мы возвращались домой, обязательно пропускали по стаканчику-другому настойки. А поздним вечером выходили на низкое крылечко втроем и затягивали протяжные и раздольные, как сама Половецкая степь, русские и украинские народные песни.
Много занимательных историй я услышал в такие тихие ночи от Алексея Артемьевича. Жаль, что в ту пору не было портативных магнитофонов и тем более диктофонов. Сколько таких рассказов не удержала память?! Однажды мы заговорили о медведях. А поводом послужила дневная встреча с годовалым медвежонком совсем недалеко от дома. Значит, где-то рядом могла быть и взрослая медведица. Что их привело к людскому жилью?
– Медведь – хозяин тайги, – рассказывал старик. – Самый же настоящий зверь – это лось, особенно осенью в конце сентября – начале октября, когда у них начинается гон. Медведь избегает встреч с человеком. Лось в это время обязательно нападет. Если нет поблизости дерева потолще, на которое можно быстро взобраться, перешибет одним ударом копыта. Сколько раз выручали меня именно деревья. А однажды спасся, спрятавшись за вывороченное огромное корневище. Конечно, в другой безвыходной ситуации мог и пристрелить, а так зачем зря стрелять, мясо-то мы одни не съедим, пропадет. Зря стрелять не следует.
Расскажу смешную историю. Лет десять назад жили в Тагильцах трое охотников, промышлявших медведей. Как-то нашли они берлогу и решили свой «подвиг» увековечить. Пригласили на охоту деревенского фотографа. Тогда аппараты, сам знаешь, какие были. На треноге.
Их устанавливали на штатив, вставляли вместо пленки плоские металлические кассеты 9х12 со стеклянной светочувствительной пластиной, а резкость наводили по стеклу матовому, двигая кожаную гармошку фотоаппарата взад, вперед. И еще аппарат и голову нужно было накрывать куском черной материи, иначе резкости не добиться. Процесс довольно сложный и долгий.
– Так вот, установил фотограф свою треногу на утоптанный снег, – продолжил свой рассказ Алексей Артемьевич, – закрылся с головой черной тряпкой и вертит колесиком, определяя резкость. Дело было в марте. В это время у медведей появляется потомство. И на этот раз медведица или почуяла людей, или когда приминали снег, услышала шум. Несмотря на огромный вес и рост, разметав и снег, и деревья, наваленные над берлогой, пулей вылетела из своего зимовья. Охотники никак не ожидали такого ее внезапного появления, перепугались и, позабыв о ружьях, бросились врассыпную. Только один фотограф ничего этого не видел и не слышал под своей черной тряпицей.
Медведица со всего маху перевернула и треногу, и самого фотографа, сломала ему ребра три и бросилась вслед за охотниками. А те уже сидели высоко на соснах, дрожа от страха, выстрелами отгоняли ее от себя. Хорошо, что фотограф догадался подальше отползти от берлоги.
На другую зиму эти же мужики придумали новый способ добыть медведя в берлоге. Чтобы обезопасить себя, они решили его подорвать. Взрывчатку найти было просто. Они работали на химподсочке и рвали пни на смолье. Привязали на длинную палку динамит, детонатор, укрепили бикфордов шнур и подожгли. После этого протолкнули весь адский механизм в лаз берлоги. Отбежали подальше и стали ждать взрыва. Но не дождались.
Ты ведь знаешь, дружок, как горит бикфордов шнур. Это и страшное шипение, и сноп искр в разные стороны. Может, искра попала медведю на шкуру и больно его обожгла, может, он услышал шипение, а потом увидел огонь в своем жилище и перепугался. Не знаю. Только вылетел он из берлоги раньше, чем раздался взрыв, и опять застал охотников врасплох. Те снова, как и год назад, бросились бежать, проваливаясь в глубоком снегу. Медведь – за ними. И тут раздался мощнейший взрыв. Из недалекой берлоги в воздух взметнулись бревна, комья земли и клубы черного дыма. Медведь перепугался больше охотников. Обогнал их и какое-то время бежал впереди.
А эта почти анекдотическая история, произошла уже при моем непосредственном участии. Как-то в редакцию, где я работал, зашел председатель городского общества охотников Романов и сообщил мне сенсационную новость: несколько дней назад один из его членов общества убил ножом медведя, который напал, когда тот собирал на болоте клюкву. Что он сам видел шкуру медведя, да и парень надежный, врать не будет. Я поверил Романову и написал информацию в газету под заголовком «С ножом на медведя». Через какое-то время эту информацию перепечатала свердловская областная газета «Уральский рабочий», А еще по прошествии месяца появилась перепечатка в «Советской России».
Однажды позвонил мне домой секретарь горкома партии Семен Максимов, с которым мы дружили, и, хихикая в трубку, злорадно произнес:
– Слушай, я вчера кулаком медведя угрохал. Может, прославишь?
…Как выяснилось позже, «герой», тот самый с ножом, оказался мужиком не прочь погулять на стороне. Была у него бабенка, к которой он время от времени наведывался. Вот и в тот злополучный вечер, открыв калитку ее дома, он и предположить не мог, что с ним может приключиться… У хозяйки дома была собачонка, прикованная цепью к будке, и которой в это время потребовался кобель. И он объявился, перемахнув через невысокий заборчик. Кобель был здоровенный. И когда собачонка залаяла на гостя своей хозяйки, кобель бросился на него, порвал одежду и немного покусал.
Чтобы оправдаться перед женой, он ничего лучшего не придумал, как историю встречи с медведем. А шкура у него действительно была и много лет висела в сарае. Пришлось ее немного встряхнуть и вымочить в воде. Эту шкуру он и показал председателю общества охотников, и тот купился на этот трюк.
…С Алексеем Артемьевичем Седых – таежным отшельником – исходили мы по лесам и болотам, наверное, не одну сотню километров. Он показывал мне места токовищ глухарей и тетеревов, где водятся соболь и куница, барсучьи норы и водоемы, облюбованные выдрами.
Обидно, конечно, что сначала строители железной дороги, которые безжалостно тракторами и бензопилами уничтожили великолепные кедрачи, а потом и юная «поросль», жестокая к природе и знающая только одно слово «дай», заимевшая дорогое нарезное оружие, разграбила и сожгла избушки почти все до одной. А ведь сколько сил положил неугомонный жилистый старик за свою долгую жизнь, чтобы люди могли в тепле и под крышей переждать непогоду, обогреться, обсохнуть или просто отдохнуть от трудных и дальних охотничьих троп.
