В Тюмень прилетели ночью. Мест в городских гостиницах, где могла бы разместиться вся наша бригада, не оказалось. Славик мрачно выругался и предложил ехать обратно в Рощино.
Витюха растерянно стоял возле рюкзаков. За годы работы вахтовым методом мы привыкли ко многому, но застревать в Тюмени на пути домой становилось занятием все более невыносимым.
В последней гостинице испарилась последняя надежда. С улицы вошел Никодимыч, задержавшийся с таксистом. Разом оценил обстановку, поманил всех к себе и вполголоса сказал: «Спокойно, мужики! Вызываю огонь на себя. С вас, разумеется, коньяк». И прямиком пошел к стеклянной перегородке, за которой сидела миловидная женщина с удивительно голубыми грустными глазами.
– Дохлый номер! – обреченно махнул рукой Славик. – На «четвертную» в моем паспорте она и не взглянула.
– На мельницу с копьем... – тяжело вздохнул Витюха.
Но плохо мы знали нашего Никодимыча. Голубоглазая, привычно кинув на него один из своих убийственных взглядов, вдруг присмирела, а еще через мгновение и вовсе преобразилась: стала похожа на восьмиклассницу, неожиданно столкнувшуюся в дверях с тайно обожаемым учителем. А потом, когда вышла из-за перегородки и пошла по длинному коридору с Никодимычем, и вовсе стала неузнаваемой: даже шея покрылась легким румянцем, и в походке появилось что-то игривое.
Вернувшись через полчаса без Никодимыча, она определила меня, Славика и Витюху в трехместный номер. На вопрос, где бугор, то бишь Никодимыч, ответила вскользь, опустив ресницы: «Отдыхает ваш бригадир. Располагайтесь!» – и заботливо поправила полотенце на спинке кровати.
В итоге мы славно выспались. Утром Славик успел сгонять к цыганам и привезти две бутылки кошмарного коньяка местного розлива. Никодимыч позвал нас к себе, в «люкс», задумчиво пил заработанный коньяк и вяло отмахивался от вопросов и подначек, разыгрывая из себя жертву. Витюха, захмелев, предположил, что Никодимыч вчера просто дал нашей благодетельнице на лапу, а в самом деле ничего такого не было. Никодимыч спорить не стал, порыскал глазами по полу возле кровати и молча поднял женскую невидимку. Пристально разглядев вещдок, Витюха однако не расстался с сомнениями, проворчал: «Вот стерва! А ведь кольцо обручальное на пальце! И чего ей не хватает?».
– Известное дело, чего... – пьяно хихикнул Славик.
Никодимыч вздохнул неодобрительно:
– Заблуждаетесь, братцы. Запоминайте, покуда я жив. Женщины – существа тонкие, романтичные. Они любят героев – щедрых, отчаянных, бесшабашных. Им подавай Ивана-царевича из сказки, хоть на миг. Вот ты говоришь: кольцо обручальное... А ведь она десять лет, как развелась, но замуж больше не вышла и кольцо не снимает. Выходит, замужество для нее – дело важное, даже святое. И мужа своего она по-прежнему любит...
Тут Славик мелко заржал, усмотрев в последней фразе недюжинный юмор. Никодимыч, как ни в чем не бывало, продолжил:
–...Но устоять передо мной не смогла, потому что я для нее – молния. Сверкнул – и исчез. Она меня в жизни, может, никогда больше не увидит, а вспоминать будет с нежностью.
– Ну, эта, похоже, в каждое свое дежурство счастлива! – зло вставил Витюха. – Попадись мне такая жена, я бы ее... не задумываясь!
– Вот именно, не задумываясь! – усмехнулся Никодимыч. – А кабы покумекал своей рыжей бестолковкой, так понял бы, что виновата в этом не она, а мы, мужики, виноваты...
– Такие, как ты! – не унимался Витюха.
– Согласен, – охотно кивнул Никодимыч. – Только, заметь, я ведь никого не обманываю, ни их, ни себя. Потому что ничего не обещаю и не требую взамен. Потому что за свою свободу я дорого заплатил, и уважаю это чувство – личной свободы – и право выбора в других. А взять, к примеру, тебя. Ну, привезешь ты сейчас жене свою паршивую тысчонку и будешь целый месяц ходить гоголем-моголем, выпендриваться, считая, что жена тебе ноги должна целовать. А она, я уверен, дни считает до конца твоих отгулов, потому как ты зануда беспросветная и скучный, как перегоревший утюг. Смотреть на тебя тошно. А подвернись ей, при случае, мужик типа меня, ходить тебе круглый год без головного убора...
– Чего это? – хрипло спросил Витюха, весь внутренне ощетинившись.
– Что ж ты, шапку на рога напялишь? – серьезно удивился Никодимыч.
У кого-то подобная беседа вполне могла завершиться дракой. Но мы знали: несмотря на свое явное преимущество в габаритах, Витюха ударить Никодимыча не посмеет. И не потому вовсе, что тот бригадир, и не потому, что старше, а потому, что Никодимыч всегда оказывался прав.
Стали молча собираться, еще предстояло в аэропорту биться за билетами. Никодимыч, не вставая с места, вдруг заявил:
– Ну, хлопцы, удачи вам и хорошенько отдохнуть! И постарайтесь обратно без опозданий...
Славик обалдело уставился на него, потом опросил:
– А ты... чего... Ты разве не летишь?
Никодимыч посмотрел на нас абсолютно трезвыми и какими-то незнакомыми глазами:
– Нет, братцы не лечу. Надоело всю жизнь проездом... Да и пора вам знать правду: та женщина, администратор, жена это моя, бывшая. Развелись мы, по моей глупости, давно, а вот уже и дочка замуж выходит. На свадьбу меня, стало быть, приглашают...
Славик непроизвольно присвистнул и снова сел.
– Поздравляем, – глухо проговорил Витюха и, подхватив рюкзак, направился к выходу. Но задержался у самого порога и обиженно выпалил:
– Так бы сразу и сказал! А то – Иван-царевич! Молния! Чувство личной свободы!.. До седых волос дожил, а все забавляешься, донжуан несчастный!
По лицу Никодимыча мелькнула виноватая улыбка. Зависла неловкая пауза. Вдруг Витюха хватил свой рюкзак об пол и сердито изрек:
– Остаюсь! На свадьбу можешь не звать, а помочь ее организовать ты мне запретить не имеешь права, я на этом деле не одну собаку съел!..
Славик и я замерли в нерешительности посреди комнаты.
Никодимыч как-то странно мотнул опущенной головой, провел по лицу рукой и весело пригрозил:
– Ну, черти, если я хоть раз еще услышу плохое слово о женщинах – поблажки не ждите! Без слез на вас нельзя будет смотреть!
В дверь постучали. Вошла голубоглазая. Они с Никодимычем посмотрели друг на друга так, будто нас вообще здесь не было. Не знаю, заметил ли это кто-нибудь еще, но мне показалось, что они даже внешне очень похожи.
Мы бесшумно просочились в коридор. Здесь Витюха обвел нас сумасшедшим взглядом и радостно прошептал:
– Мужики, клянусь, свадьбы будет две! Распределим обязанности…
Тюмень – Харасавэй, 1986 г.
