«Они разные по характеру. Андрей Васильевич – спокойный, сдержанный. Евгения Андреевна – бойкая, заводная, если что-то не по нраву – настоит на своём. Но в то же время они очень похожи, как многие супруги, прожившие более полста лет вместе. Улыбаются одинаково – мягко и нежно. И взгляд у обоих добрый и открытый».
В Тобольском речном порту около 280 пенсионеров. И никого предприятие не забывает, поздравляет с праздниками, балует премиями. Эта забота – знак благодарности за долгий добросовестный труд. Особая ценность – ветераны Великой Отечественной войны. Их всего пятеро осталось. Не так давно ушел из жизни Андрей Васильевич Чарков. Его супруга – Евгения Андреевна – осиротела. Ведь прожили вместе лет шестьдесят. Я была у них в гостях. Трогательная пара меня очаровала, поэтому поведу свой рассказ из счастливых для Андрея и Андреевны дней.
Они разные по характеру. Андрей Васильевич – спокойный, сдержанный. Евгения Андреевна – бойкая, заводная, если что-то не по нраву – настоит на своём. Но в то же время они очень похожи, как многие супруги, прожившие десятки лет вместе. Улыбаются одинаково – мягко и нежно. И взгляд у обоих добрый и открытый.
Их детство и юность очень схожи, отмечены войной. А зрелость и старость и того больше – ведь провели эти годы бок о бок, не разлучаясь. Воспитали троих сыновей. Жили, как живут многие простые люди, родившиеся и выросшие в сибирской глубинке, без изысков и премудростей. Оба окончили только начальную школу. Все время трудились, а работа была не для белоручек. И на пенсии, до самого почтенного возраста (а на двоих уже было лет 160), держали участок земли на берегу Иртыша – целых двенадцать соток. Пахать по весне сыновья помогали. А сажали, поливали, пололи, убирали урожай сами. И себе хватало, и детям гостинцы с огорода несли. Уютную, просторную квартиру, которую получили, работая в порту, держали в порядке. Общались с внуками. А по воскресеньям ходили в церковь. Считали: пришла пора подумать о душе. Кто много страдал, тому многое простится.
Андрей Васильевич: «Видно, мать сильно молилась за меня»
«Наша деревня Кирюшина, что в Чукманском сельсовете, хорошая была: колхоз крепкий и до войны, и после, много скота. Рос я в крестьянской семье, с двенадцати лет работал. Когда отца забрали на фронт, остался с матерью и сестрами, которые только-только в школу пошли. Коровёнка была. Питались молоком да картошкой. Остальное сдавали. Всё хозяйство было переписано. Овца одна, а полторы шкуры отдай. Норма была – 56 килограммов мяса и сто яиц сдать государству. Нет – купи, но сдай. Урожай тоже весь забирали, оставляли только на семена. От зари до темна работали, боронили на лошадях, а есть ли силы, здоровье, поел ли, не поел – никого не интересовало. Слёг человек – только тогда верили, что не работник. Единственное утешение было – отца не на передовую взяли, а в стройбат, в Омск. Он до 1946 года восстанавливал эвакуированные с запада заводы.
12 января 1943 года пришла пора и мне в армию идти. Погибнуть никому не хотелось. Но такова мужская доля – защищать Родину. Шесть человек одного года со мной взяли тогда из нашей деревни. Однако отправили не на фронт, а на лесозаготовки в Нижние Аремзяны. Около месяца мы валили лес и возили его на лошадях. А потом были Тюмень, Омск. В конце концов, оказался в Красноярске, где выучился на связиста. На фронт попал только в апреле 1944-го. Все знали, что фрицев гонят, что дело к победе идёт благодаря тем, кто раньше нас, мммммммзеленых», прошел полвойны…
Дивизия, к которой я был причислен, формировалась в Сибирском военном округе, в Новосибирске. Оттуда нас привезли в Белоруссию, затем – на Западную Украину. Эшелон сибиряков пополнил 1-й Украинский фронт. Снова расформировали – я попал в отдельный батальон связи. Стояли у польской границы, а потом пошли по Европе – Польша (Баранов, Осек, форсировали Вислу), Германия (Либнец, Заган). Для меня и моих боевых товарищей – Анатолия Беломоина, Георгия Кугаевского, Николая Голошубина и других – война продолжилась в Австрии. Немецкая группировка в Вене не хотела сдаваться. Трое суток били немцев, а мы начальству связь давали.
И наступили для нас, связистов, более легкие (не надо было таскать тяжелую катушку с кабелем), но напряженные дни (скрытый враг коварнее и опаснее, гибли наши солдаты от случайных пуль, особенно в Германии, и это было большой несправедливостью, ведь война уже позади). Я ни разу не был ранен. Видно, мать сильно молилась за меня. Друзья мои нынче уже все умерли, а из тех, кто уходил на войну из Чукманского сельсовета никто раньше меня домой не вернулся – жестокие битвы были с врагом.
В Австрии мы стояли до 1949 года. Когда спокойнее стало, офицеры даже своих жен с родины привезли. Было четыре зоны – советская, американская, английская, французская. С союзниками мы, солдаты, практически не общались, а очень хотелось: интересно было узнать, что они думают о войне и о том, что будет после. Встречались, когда патрулировали город, приветствовали друг друга. Австрийское население к нам хорошо относилось, носили фрукты, овощи. Особенно заботливы были старые русские эмигранты.
…Прислали новых солдат, 1927 года рождения. Мы выучили их, подготовили себе замену и отправились домой. И это было счастье».
Ветеран войны и труда рядовой Андрей Васильевич Чарков награжден орденом Отечественной войны второй степени, медалями – «За отвагу», «За победу над Германией», юбилейными.
В деревне он задержался недолго. Переехал в Тобольск. Устроился в столярную артель «Лесохимсоюз», а в 1951 году пришел на Тобольскую пристань. 44 года отдал речному флоту. Работал в порту и после ухода на пенсию. Кочегаром-вахтером, рулевым-мотористом, помощником механика. Плотничал, заправлял теплоходы топливом. На пароходе «Ушаков» сплавлял плоты от Салыма до Лабытнанг, а на «Невском» перевозил продовольствие до самого Карского моря. Работал на очистном и рейдовом судах, самоходном пароме.
От дальних навигаций на Север, когда один за другим родились в их семье ребятишки, – отказался. Жена настояла. Слушался Евгению Андреевну. А до того она две навигации ходила на «Ушакове» вместе с мужем. Была матросом, ещё и сына-первенца с собой брала. Вот так и служили, всей семьей.
Евгения Андреевна: «Разве это женская работа!»
Пока крестьянский сын, а потом воин Андрей Чарков пахал землю и «мерил» солдатскими сапогами болота да степи Белоруссии и Украины, чистенькие улицы европейских городов, деревенская девушка Женя несла свою вахту. Трудовую. Тяжелую и подчас страшную, которая выпала на долю большинства советских женщин.
«Я из колхоза деревни Семейкина Кугаевского сельского совета. Вроде недалеко от родины будущего мужа, а жили мы куда хуже. До 1951 года наши края – низину – каждую весну топило, Иртыш разливался на всю округу. Намаялись, наголодались, особенно во время больших наводнений 1941 и 1942 годов. Отец с Первой мировой пришёл больной, всё хворал, а в сорок первом умер. А мамы не стало ещё в 1932-м. Великая Отечественная началась, а мы – три сестры – одни. Я – старшая, девятнадцать мне было. Всё затоплено с весны – вода под самые окна избы доходила, огород не посажен. Ни картошки, ни моркошки. Поля, луга залиты. Скотины лишились, всю постройку половодьем унесло. Голодали, траву ели на покосе да из овсянки болтушку варили. И в нашей местности все продукты забирали для фронта. Государство, правда, немного помогало, по триста грамм хлеба на трудодень давали. Летом река ушла, но сажать уже было поздно. Что удалось на высоких местах раньше посадить, то росло. Кое-какую одежонку выменивали на семена.
Каждую зиму отправляли нас на лесозаготовки, мне восемнадцати не было, когда я в первый раз туда попала. Вальщиками леса работали, с ручной пилой. На лошадях лес отвозили, а лошаденки-то тощие! Семь-восемь кряжей из берёзы получалось, шли они на лыжную фанеру, для фронта. И мы – девчонки, бабы – в этом снегу. А то отправят нас на озеро рыбачить, долбить пешней проруби и тянуть невод подо льдом. Намёрзнемся, придём в барак, а там – баланда из мёрзлой капусты, в которой две картошки плавают. Пайка хлеба, как кирпич. И из дома взять было нечего. Думаешь: хоть бы захворать или умереть. До того тяжко. Разве это женская работа – лес валить или невод тягать. А мужики на войне, дома – старики да инвалиды.
Поизголодались, поизмёрзлись, ободрались – одежда изорвалась – задумали убежать. Караулили, пока мастер спать уйдёт. А до дома – сорок пять километров. Всю ночь бежали по морозу. Добрались до первой деревни, попросились к одним. Говорят: «Покормить вас, девчонки, нечем». Домой пришли только на следующий день вечером, ни живые ни мёртвые. Председатель колхоза узнал, что мы заявились, суд из города вызвал в Кугаево: «Выбирайте: или завтра вернётесь назад, или три года тюрьмы». Заревели. Сделали на дорогу колобки из картошки и пошли обратно, в лес. Председатель даже лошадь не дал, чтобы отвезти нас. А моро-о-з! Вышли часов в двенадцать, к вечеру ознобились: одежда-то была худая, не то, что сейчас носят – шубы да дублёнки. Зашли переночевать в первую попавшуюся избу. Размышляем – сил нет, и как надоели лесозаготовки. Надумали уйти из деревни в город, учиться.
Председатель справки не даёт, а паспортов не было. Сбежали в Тобольск. Директор зооветтехникума Баландин нас понял, принял на учёбу. А общежития нет – устроились на квартиру к одной женщине. Председатель как-то узнал, где мы, в милицию сообщил. Милиционер пришёл к нашей хозяйке – штраф вам и вашим девушкам по сто рублей, без документов живут. «Давайте, девки, собирайтесь, – сказала хозяйка, – не хочу за вас пострадать». Может быть, и ещё бы остались, да у нас хлебные карточки украли. На базар мы зашли, разини деревенские. Одна все карточки в карман сложила – оттуда их и вытянули.
Вернулись в деревню. Дали нам лошадёнок – и снова на лесозаготовки. Колхозу план довели – отправить пять человек. И в лесу план – сколько положено вывезти. Одноглазый мастер в барак не пускает, если план не дали. Уже темно, холодище стоит, но снова иди в лес. И лошади уже не тянут – устали. Подружка моя однажды не выдержала, начала стегать лошадь. Заплакали все…
Так шла моя жизнь до 1952 года, пока замуж за Андрея Васильевича не вышла. Потом все трудности делили пополам, вдвоём легче было. И всё вспоминала, как справно жили до войны: отец много хлеба сеял, скотину держали, грибы, ягоды собирали».
Перевезя жену в город, Андрей привёл её на Тобольскую пристань. Летом она дежурила в гостинице при речном вокзале, зимой кочегарила в портовских учреждениях – общежитиях, ремесленном училище. У Евгении Андреевны 42 года трудового стажа набежало (из них четверть века отработала в порту), и наград много. Лесозаготовки страна не забыла – повесила на грудь нашей героини медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны». Есть у неё медали ветерана труда, юбилейные, в том числе и те, которые напоминают о Победе весной сорок пятого года.
