Когда в 60-е годы на карте мира появилась Западно-Сибирская нефтегазовая провинция, это событие назвали открытием века. Однако, чтобы огромные запасы углеводородов заработали в экономике, надо было только на севере Тюменской области, среди тайги, болот и тундры освоить почти безлюдную территорию, равную по площади четырем Франциям: не только построить промыслы, но и проложить тысячи километров трубопроводов, дорог, ЛЭП – другими словами, всё, что называется производственной инфраструктурой. Предстояло еще на пустом месте поставить города и поселки с комфортным жильем. Реализацию проектов такого размаха, какого мир еще не знал, да ещё в невиданно короткие сроки, без преувеличения можно назвать делом века. Значительная тяжесть руководства этим делом легла на плечи Геннадия Павловича Богомякова, в те времена – первого секретаря Тюменского обкома КПСС.
Терра инкогнита
После войны, в 50-х годах прошлого столетия, много говорили о геологоразведочных работах, о наращивании минерально-сырьевой базы страны. В 1948 г. кончился первый этап восстановления народного хозяйства, и все задумались, как жить дальше. Особое внимание уделялось нефтяным ресурсам. Еще в 1932 г. наш известный нефтяник, академик Иван Михайлович Губкин на выездной сессии Академии Наук СССР в Свердловске сделал прогноз о нефтеносности Западной Сибири. Правда, специалисты знают, что прогноз этот немного за уши притянут, поскольку он слишком теоретический. А истинного строения Западной Сибири никто в то время, конечно, не знал. Западная Сибирь в геологическом отношении была сплошным «белым пятном».
В предвоенные годы начали бурить первые сравнительно неглубокие скважины в южных районах. Понятно, что ясности эта информация не внесла. И вот в 1948 г. министр нефтяной промышленности Евсеенко Михаил Андрианович издал приказ перебазировать в Западную Сибирь ряд буровых и геофизических подразделений. Через три года из-под Челябинска, где он тогда работал, приехал Ю.Г.Эрвье, будущий начальник геологического главка, следом – молодые специалисты Л.И. Ровнин, будущий министр геологии РСФСР, И.Л. Цибулин, будущий главный геофизик Главтюменьгеологии, и другие. За бурение взялись всерьез, хотя концентрировать работы приходилось вблизи железных дорог и судоходных рек.
Я отлично помню то время. Родом я из Кемеровской области, и когда меня расспрашивают о биографии, я порой шучу: раз, мол, по профессии – геолог, то и родился в Тайге. Но в разговоре-то заглавную букву в слове не обозначишь, и один товарищ даже обиделся: я, говорит, всерьез спрашиваю. И я, мол, серьезно отвечаю: есть такой город – Тайга.
К началу войны мне было 11 лет. Подросток, но по тем временам уже кормилец, добытчик. Очень любил природу, с детства охотился и рыбачил. Уходил на речку, ночевал на берегу. В семье были гончии собаки, и в войну я ходил с ними на зайцев, добывая по 3-5 штук в день. Тащил домой на горбушке, согнувшись. По тем голодным временам это было важным подспорьем для нашей большой семьи. В 1943 году за летние каникулы получил квалификацию мастера-сапожника, так что при нужде и сейчас могу обувь себе скроить-сшить.
На геологоразведочный факультет Томского политехнического института я поступил в 17 лет – на год раньше пошел в школу, поскольку рядом с ней жили. Тогда я, наверное, больше выбирал образ жизни, чем профессию. Ведь геолог рисовался романтиком – с молотком в руках и рюкзаком за спиной. Но когда на первом курсе встретились со студентами-фронтовиками, то я понял, что в подметки им не гожусь. Сколько среди них было великолепных людей!
Тогда было принято, что с 3-4 курсов студенты летом отправлялись на производство, причем на инженерные должности. И я побывал на БАМе, ещё до того как позже возродили его строительство. Работал у границы с Монголией, на Яблоневом хребте в горной Шории. Мы не только знакомились с производством – практика приносила хорошее подспорье.
В год смерти Сталина я поработал в Кузбассе, в экспедиции. Закончил аспирантуру, преподавал в родном политехническом. В конце 1956-го – начале 57-го годов мой завкафедрой Владимир Александрович Нуднер, человек умный и мудрый, уговаривал меня остаться в институте. Готовил себе замену. Я отказался. Но, когда уже работал в Тюмени, пригласил его в ЗапСибНИГНИ. Он возглавил отдел и оставил о себе очень хорошую память. И на меня не обиделся, понял, что я вначале предпочел жизнь понюхать на производстве, а не преподавать сразу со студенческой скамьи.
Как промышленная отрасль геология появилась позднее. Да и геологическая наука здесь тоже только зарождалась. К тому времени в Новосибирске появился филиал Академии наук СССР, куда из политехнического института перешел работать известный нефтяник Михаил Калинкович Коровин. Вскоре основались экспедиции и подразделения авторитетных исследовательских организаций: ВСЕГЕИ и ВНИГРИ из Ленинграда, ВНИГНИ из Москвы, а также ученые из этих институтов. Среди них были такие известные в геологической науке люди, как сын академика Наливкина – Василий Дмитриевич, Татьяна Ивановна Осыко и другие. Руководил этой работой ленинградский профессор Николай Никитович Ростовцев, человек не от мира сего, редкий бессребреник, бесконечно преданный науке. Был разработан план бурения нескольких десятков глубоких так называемых «опорных» скважин. Общая идея заключалась в том, чтобы покрыть огромную Западно-Сибирскую равнину сетью этих опорных, использовать все известные тогда методы исследований и понять строение недр.
Первые результаты исполнения этого плана мы имели к концу 50-х. Пусть в аварийном режиме, но первый газовый фонтан ударил из Березовской скважины. Были заложены скважины и на центральной Оби. Стали вырисовываться основные закономерности геологического строения Западно-Сибирской равнины.
К концу 50-х – началу 60-х годов появилась первая информация уже из разведочных скважин. Наряду с Западно-Сибирским геологоразведочным управлением, куда в те годы входили и тюменские геологи, был трест «Минусинскнефтегазразведка». Он работал в Минусинской впадине и на приенисейских территориях, вплоть до Туруханска, где еще в предвоенные годы обнаружили первые проявления нефти. В этих местах действовали также экспедиции Института геологии Арктики. Битуминозные вещества в пластах нашли и в колпашевских скважинах на территории Томской области, и севернее Ханты-Мансийска. В 1958 г. бочку нефти дала Назинская скважина в Александровском районе Томской области.
Западная Сибирь обзаводится своей наукой
Качественный скачок в представлениях о возможностях Западной Сибири случился на рубеже 50-60-х годов: учёные определяли потенциальные запасы углеводородов уже многими десятками миллиардов тонн. К тому времени знание геологии региона позволяло утверждать: основные запасы нефти и газа располагаются в Тюменской области. Нисколько не хочу умалять значимость Уватских месторождений, однако они попадают в зону менее перспективную, нежели центральная часть области. Но что такое менее перспективная? Ведь мы судим, имея в виду очень большие общие запасы! В свое время, когда белорусы стали добывать у себя 8 млн тонн нефти в год – какой в республике был ажиотаж! Так что, всё познается в сравнении.
Научные исследования и поисковые работы стимулировали не только споры о геологическом строении низменности – это как раз нормально. Параллельно шла реорганизация ведомств. Ликвидировали было вместе с другими и Министерство геологии. Правда, быстро спохватились, поняли, что нельзя его дробить по совнархозам. В 1957 г. Мингео СССР создал в Новосибирске отраслевой институт СНИИГГиМС – Сибирский НИИ геологии, геофизики и минерального сырья. Организовали не на пустом месте – на базе двух филиалов: ВНИГРИ и ВНИИГеофизики. Попались деятельные организаторы: директор Касьянов Михаил Васильевич, его заместитель Казаринов Владимир Пантелеймонович.
Поскольку тюменским месторождениям предстояло определять стратегию не только Западной Сибири, но и страны, стало ясно, что Тюмени тоже надо обзаводиться своей наукой. Я к тому времени окончил аспирантуру родного Томского политехнического. Переехал сначала в сибирский филиал ВНИГРИ, а когда появился СНИИГГиМС – в 27 лет стал его ученым секретарем и возглавил одну из поисковых экспедиций. Романтики хлебнули досыта.
В это время завершалось бурение Елогуйской опорной скважины на реке Келлог в Красноярском крае. В ноябре 1957 г. я был на испытаниях этой скважины. Кропотливо изучали 15–20 пластов, пробы пластовых вод и прочую информацию. Там впервые повстречался с геологами Н.Х. Кулахметовым, А.В. Рыльковым и В.Г. Елисеевым, которые занимались северными районами Западной Сибири. (В 1962 году все они были приглашены в ЗапСибНИГНИ.) В одной из своих книг Нариман Хасанович Кулахметов описал, как они шли на оленях 16 суток из поселка Ратта Тюменской области в поселок Келлог, откуда группу должен был забрать самолет. Когда до поселка осталось полтора суток пути, проводник-селькуп из Красноселькупского района вздохнул: «Жену, – говорит, – я себе в поселке найду. А вот будет ли спирт для разогрева?». Ведь температура в тех местах длительное время держалась около минус 50 градусов.
На презентации книги я в шутку предложил Кулахметову дописать за него в дневнике, который он тогда вел, 17-й день нашего маршрута. Спирт нашелся у меня. Мы поступали просто: покупали одному человеку авиабилет до Туруханска, который находился за 500 километров, и он привозил добрый запас спирта, бутылка которого обходилась всего на сорок копеек дороже. Спирт нужен был не для пьянства, а чтобы согреваться. Утром мы выпивали граммов по 70, закусывали строганиной, и это горючее позволяло целый день продуктивно работать на скважине при диком морозе. Вечером процедура повторялась и все ложились спать. Когда спирт кончался – снова посылали гонца в Туруханск.
В Новосибирске мне не пришлось долго работать. Было принято решение об организации в Тюмени филиала СНИИГГиМСа, который в апреле 1960 г. и появился. А меня как молодого и не привязанного глубокими корнями к Новосибирску в 30 лет назначили директором филиала. При формировании коллектива большую помощь оказали местные власти. Председателем облисполкома был Протазанов Александр Константинович, первым секретарем обкома КПСС – Косов Василий Владимирович, которого вскоре сменил Щербина Борис Евдокимович, работавший до этого 10 лет вторым секретарем Иркутского обкома партии.
В институте появились прекрасные учёные. Сразу же удалось перетащить в Тюмень из Новосибирска очень солидную группу во главе с профессором Ростовцевым, который возглавлял в СНИИГГиМСе нефтяную часть. Он стал моим заместителем по науке. Вместе с Ростовцевым переехал в Тюмень Макс Яковлевич Рудкевич, который еще раньше вдоль и поперёк исходил берёзовские места в поисковой партии. Появились в ЗапСибНИГНИ также Кальман Абрамович Шпильман, Иван Иванович Нестеров, только что окончивший аспирантуру в Свердловске.
Научные исследования и полевые работы возглавили Всесоюзный геолого-разведочный НИИ из Ленинграда, Всесоюзный геологический и в меньшей мере Всесоюзный нефтяной институты. Все коллективы действовали по единой методике, о которой я уже упоминал – по плану опорного бурения, созданного под научным руководством Николая Никитовича Ростовцева.
Правда, не успел филиал как следует встать на ноги, как в СНИИГГиМСе сменился директор, и меня стали тянуть из Тюмени на его место в Новосибирск. Очень не хотелось уезжать, так как я успел плотно связаться с производственниками, и тогда уговорили занять место директора СНИИГГиМСа Ростовцева. Николай Никитович уехал, но и ему не судьба была осесть в Новосибирске. В 1964 г. тюменский филиал превратился в полноценный ЗапСибНИГНИ, в директоры прочили меня, но мне надо было заканчивать докторскую, и я отбился. А Протазанов уговорил министра назначить директором Ростовцева, который к тому времени понял, что зря уехал из Тюмени.
Оптимисты и пессимисты
В то время заработала научная информация, добытая в ходе исследований по плану опорного бурения. Получили фонтаны на Шаимской площади, в Мегионе, в Сургутском районе. Сразу встал вопрос о резком усилении геологоразведочных работ, но оснащенность организаций была еще слабой, техника – изношенной. В мае 1962 г. Совет Министров СССР издал постановление о развитии геологоразведочных работ в районах Западной Сибири. Нам дали современные тягачи, много тяжелой техники. Были поручения «Уралмашу», волгоградскому и другим заводам выпускать более современное буровое оборудование.
Первые нефтяные фонтаны заставили пересмотреть возможности Западной Сибири. Подсчет потенциальных запасов нефти и газа в стране, сделанный в 1958 г., оценивал всю их перспективу, по нынешним понятиям, до смешного низкой: запасы газа составили всего 7,8 трлн куб. м. Сегодня одна Тюмень добыла более 11 трлн. Но в те годы и такая скромная цифра выглядела фантастической.
В начале 60-х Н.Н. Ростовцев выдвинул идею, что запасы углеводородов Западной Сибири могут составить 120 млрд т. В Мингео возмутились. Что же вы, говорят: один НИИ дает 12 млрд, другой – 24, третий – 36 и, наконец, 120 млрд! Летом 1962 г. собралась коллегия министерства. Министр Петр Яковлевич Антропов выслушал доклады ученых и произнес монолог, поразивший всех участников заседания. В какой, мол, среде я нахожусь? Среди геологов или нет? И сделал вывод, который всех ошарашил: «Разве непонятно, непредвзятый анализ строения недр показывает, что в Западной Сибири может быть не менее 200 млрд т углеводородов!».
К чести министра, он очень дорожил советами крупного учёного, профессора Бакирова из института им. Губкина. И коллегия поручила ученым из нескольких НИИ прийти к согласованному мнению, а комиссии во главе с профессором Бакировым обобщить информацию. Съехались в Тюмени, договорились о параметрах: территория, геофизика, форма структур, их наполняемость, пористость и прочие тонкости. А потом отдали считать на арифмометрах – компьютеров тогда не было и в помине. Как сейчас помню, насчитали 134 млрд т. Это превышало тогдашние мировые запасы! Решили – не поверят в министерстве. Ну, давайте, предлагает кто-то, назовем цифру, которая бы не тормозила и масштабное развитие геологоразведочных работ, и в то же время не казалась фанфаронской. Сошлись на 50 млрд т. Под неё подогнали все остальные расчетные параметры. Когда через день собрались подписывать, одному ленинградскому профессору – не стану его называть – и это показалось много. Я вёл ученый совет и предложил: «Что вы на уважаемого профессора давите? Каждый выражает свое мнение. Вот и пусть подпишется под тем, что думает. А через два-три года посмотрим, кто был скептик, а кто – оптимист». Это было похоже на то, будто в комнате произвели неприличный звук. Все замолчали и подписали прогноз. В том числе и возражавший профессор.
Правда, новые открытия вскоре заставили пересмотреть и эту цифру в сторону увеличения. Нужно было осваивать месторождения. Занимался этим промышленный обком КПСС, поскольку уже начали ликвидировать совнархозы. Тюменский влили в среднеуральский, председателем которого был Кротов – бывший директор «Уралмаша» и будущий министр тяжелого машиностроения. Он понял важность дела, и в 1962 г. было создано первое газопромысловое управление.
С Виктором Ивановичем Муравленко мы познакомились в 1964 году на одном из совещаний в Куйбышеве (нынешней Самаре) – он руководил управлением по добыче нефти и газа средневолжского совнархоза. Года два подряд работникам обкома и облисполкома, Ю.Г. Эрвье и мне, неделями приходилось сидеть в Москве, доказывать, пробивать в разных правительственных органах всё, что необходимо и для масштабных геолого-разведочных работ, и для начинавшегося освоения месторождений. Итогом стало постановление правительства № 1208 от 4.12.1963 г. о добыче нефти и газа в Западной Сибири.
Кстати, этот документ разрешил одну острейшую проблему. Я имею в виду намерение построить Нижнеобскую ГЭС. Институт «Гидропроект» им. Жука был очень сильным и авторитетным. И вот они создали технико-экономическое обоснование «самой крупной» Нижнеобской ГЭС с плотиной у Салехарда в шесть–семь млн киловатт установленной мощности. Напомню, что волжские станции были по 2 млн кВт каждая, а тут!..
При тогдашней куцей нашей информированности невозможно было оценить истинные потери, но мы боролись, потому что знали: они будут очень велики. Противостояние это длилось около двух лет.
Сопротивление возглавил Александр Константинович Протазанов, секретарь промышленного обкома КПСС. Только 26 января 1963 г. состоялось заседание экспертной комиссии при Госплане СССР. Мы приехали из Тюмени впятером: второй секретарь промышленного обкома партии Огороднов Евгений Андреевич, Эрвье Юрий Георгиевич, лесник Ардов Михаил Иванович, рыбник Загваздин Петр Николаевич и я, в то время – директор филиала СНИИГГиМСа. Оппоненты были серьезные. Заключение, разрешающее делать проектное задание ГЭС, подписали четыре академика и сорок докторов наук. Среди них был и первый заместитель председателя Комитета по топливу Оруджев С.А.
То заседание показало, что в стране много умных людей. Из восемнадцати ораторов, кроме автора проекта и еще одного профессора – энергетика, все заявили, что в таком виде проект не годится. Вскоре после этого переломного совещания министр энергетики Новиков Игнатий Трофимович был назначен заместителем председателя Госстроя СССР, и идея строительства этой ГЭС возникла вновь. Наконец, в октябре 1963 г. председатель Госплана СССР Ломако Петр Фаддеевич, по настоянию Тюменского обкома партии, заново собрал заинтересованных министров. Мы понимали, что на сей раз может быть поставлена точка, и дали свои расчеты. Из них выходило, что при отметке плотины ГЭС в 42 метра пришлось бы затопить более 140 тыс. кв. км территории (примерно равной Германии), а при отметке 37 метров – 110 тыс. кв. км. Тогдашняя геологическая изученность недр не позволяла точно определить потери, но мы всё-таки посчитали, что они могут составить 8 – 9 млрд руб. при стоимости строительства станции в 1,4 млрд. Ведь под затопление попадали площади, на которых позже были открыты уникальные месторождения нефти и газа. Правда, расчетов этих вы не найдете ни в одном НИИ – они были сделаны в гостинице «Москва» за один вечер. Да и методика расчетов остается на совести автора, которым был я. Но мы понимали, что наше дело правое, так что совесть и теперь не мучает.
Подобных эпизодов борьбы за наши интересы было немало. Например, в постановлении партии и правительства, на которое я выше сослался, есть запись о том, что министерства путей сообщения и транспортного строительства в месячный строк должны были предоставить технико-экономические обоснования строительства железной дороги Тюмень–Тобольск–Сургут. Поручение это исполнилось почти через два года. Дело в том, что в Тюмени не было соответствующего проектного института, и задание вначале поручили Ленгипротрансу. Этот институт предложил такой вариант трассы: Ивдель–Обь–Сургут. Институт «Уралгипротранс» дал вариант, выгодный Свердловску: Тавда–Сотник–Сургут. Наконец, «Сибгипротранс» из Новосибирска обосновал свой вариант: Асино–Белый Яр–Сургут или Омск–Сургут. Опять нам пришлось доказывать, что из районов Южного Урала, Кавказа и Украины все грузы на Север по прямой линии идут через Тюмень. И нет никакого смысла завозить их крюком, через Омск или Томск.
Нефть пошла
Декабрьское 1963 г. постановление ЦК КПСС и Совмина СССР было системным и развязало нам руки. Там было определено главное: начать пробную эксплуатацию только что открытых месторождений и уже в 1964 г. вывезти баржами 100 тыс. т нефти, а в 1965 г. – 200 тыс. Топливный комитет вскоре разделили, создав комитеты по химии и нефти, который возглавил Н.К. Байбаков. Его отозвали с должности председателя Краснодарского совнархоза. То ли в конце 1963-го, то ли в начале 1964 г. Николай Константинович приехал в Сургут. Принимали мы его так: Байбаков ночевал на столе первого секретаря райкома партии Бахилова, а я – на столе председателя райисполкома Григорьевой. Сами органы местной власти размещались в деревянных домишках.
Чтобы Тюменский судостроительный завод, которым тогда уже руководил Петр Петрович Потапов, смог в 1964 г. сделать 10, а в 1965-м – 30 наливных трехтысячетонных барж, Протазанов помог «выбить» нужное количество металла. И завод уже в 1964 г. спустил на воду 40 барж. В конце мая – начале июня этого года нефть начали наливать в Шаиме, Усть-Балыке и Мегионе. И вывезли не 100, как предписывалось, а более 200 тыс. т. В 1965 г. – уже 953 тыс. т.
Поскольку темпы добычи нефти в несколько раз превышали плановые, стало ясно, что баржами не обойтись. Нужно было без промедления прокладывать нефтепроводы. Было принято решение строить два. Один: Шаим–Тюмень, за моторным заводом, что в областном центре, соорудить наливной узел и по железной дороге отгружать нефть на Омский нефтеперерабатывающий комбинат. Вторая труба, от Усть-Балыка через Курганскую область и Уфу, должна была прийти в Альметьевск.
Сразу стал вопрос: кому строить? Минпромстрой, который в то время работал по всей территории области, по части трубопроводов был полным «нулем». К тому же он не имел весьма специфического опыта сооружения объектов в северных условиях. К своей чести, Алексей Кириллович Кортунов, тогдашний министр газовой промышленности СССР, сразу взял на себя не только это хлопотное дело, но и обустройство всех нефтегазовых районов области. В 1964 г. Мингазпром в качестве своего полномочного представителя прислал в область Барсукова Алексея Сергеевича. Небольшое подразделение, которое он сразу организовал, по мере разворота превратилось в первый на Тюменской земле главк: Главтюменнефтегазстрой. Вскоре сюда приехал молодой инженер Юрий Петрович Баталин – он потом стал главным инженером главка, а впоследствии – председателем Госстроя СССР, заместителем председателя Совета Министров СССР. В 1966 г. в Тюмени стал работать Игорь Александрович Шаповалов, будущий первый секретарь Тюменского горкома КПСС, а позже – начальник главка «Арктикгазстрой». С должности главного механика треста начинал свою карьеру В.Г. Чирсков, будущий министр Миннефтегазстроя.
Чтобы новые подразделения быстрее вставали на ноги, в их состав передали слабенькие строительные организации геологов, а обустройство поселков, где базировались разведчики, взяли на себя Главтюменнефтегазстрой и Мингазпром.
Постепенно этот главк разросся в целую сеть крупных дочерних организаций. Появился Главсибтрубопроводстрой и даже Главжилстрой – им руководил Илья Павлович Варшавский. Шутка сказать, Тюменская область сейчас не делает столько жилья, сколько возводил этот главк. Затем главки этого министерства появились и в северных районах.
В 1967 г. меня назначили заведующим отделом нефтяной, газовой промышленности и геологии обкома партии, в 1969 г. избрали первым секретарем Тюменского горкома, в конце того же года – вторым, а в 1973 г. – первым секретарем обкома партии. Надо сказать, что, по большому счету, суть моей работы с переходом в партийные органы мало изменилась. Со многими учеными остались если не дружеские, то нормальные человеческие отношения. Но Тюменский обком был совершенно необычным. Достаточно сказать, что этот комитет был единственным, имевшим отдел нефти, газа и геологии. На самом деле, обком был штабом, где разрабатывали стратегию развития области.
Продолжение следует.
