Успехи молекулярной биологии, молекулярной генетики в первую очередь пришли в онкологию, и нас ждут открытия, преобразования в ближайшие десять-пятнадцать лет!
Наш корреспондент встретился с Ахатом Халимовичем Сабировым, главным врачом Центра молекулярно-генетической диагностики, доктором медицинских наук, доцентом кафедры онкологии Тюменской государственной медицинской академии. Как случилось, что он выбрал делом жизни медицину?
– Ахат Халимович, знаю, вы из многодетной сельской семьи. Говорят, в детстве вы постоянно носили с собой баночку с вазелином для массажа?
– Мне почему-то казалось, что, обходя бабушек-старушек, – кому-то массаж делаю, кого-то поглажу, – я творю доброе дело. И никто не говорил: «Иди ты отсюда!». Мне было пять лет, но я помню это очень хорошо. Мне вазелина хватало ровно на неделю. Я выпрашивал у бабушки пять копеек, бежал в медпункт, покупал новую зеленую баночку… Что послужило толчком к этому «врачеванию», не помню, но то, что это было, четко отпечаталось в памяти.
У моей бабушки болели груди. Рака не было, но, судя по всему, была фиброзно-кистозная мастопатия. Я бежал на огород, аккуратненько выдирал из капустного кочана 2-3 листочка, бабушка ошпаривала их кипятком и прикладывала к молочным железам. Сейчас как доктор медицинских наук я понимаю, что в капусте содержатся биологически активные вещества, которые улучшают гормональный баланс в женском организме. Наверное, не случайно я, маленький пацан, все это приметил и запомнил. В десятом классе уже четко знал, что буду врачом.
В 1975 году деревенский мальчишка с авоськой в руках, где были тетрадка за 12 копеек и ручка за 35 копеек, приехал из своей деревни Чикча поступать в мединститут. Конкурс был тогда большой. Сочинение, русский язык, биологию сдал на «пять». На экзамене по физике не мог решить задачу. Мальчиков почему-то вытягивали, мне помогли, поставили четыре балла. И я без всяких разговоров прошел по конкурсу. На первом курсе безвылазно зубрил анатомию. Я учился на лечебном факультете, где выпускали и хирургов, и терапевтов, и окулистов, и кардиологов, и неврологов. Закончил субординатуру по хирургии. На втором курсе почувствовал прелести вольной студенческой жизни, так что и «двойки» были, и пересдачи. Но на старших курсах, когда начал сталкиваться с клиническими ситуациями, с конкретными больными, я осознал, что без понимания основ медицины будет трудно. На пятом курсе ассистировал на операциях, на шестом курсе пропадал в операционных …
Сразу же после окончания института меня направили главным врачом в Сладково. Я был там самым хорошим хирургом! И самым плохим – тоже я. Других не было. С большой любовью вспоминаю врача-акушера-гинеколога из Сладково, заслуженного врача РФ Лидию Михайловну Мусиюк. Она меня научила оперировать. Она меня научила не бояться больных. Я, молодой парень, в деревне был и патологоанатомом, и судмедэкспертом. Но когда приходило извещение из прокуратуры, мол, надо провести судебно-медицинское вскрытие, я в морг один без Лидии Михайловны не заходил. И до сих пор трупов боюсь…
Я когда в Сладково приехал, увидел полную разруху: в кочегарке при районной больнице было по колено воды, угля нет, теплотрасса порвана. Одно одеяло на двух пациентов. Кроватей нет… Разруха! Там было всего семь врачей. Буквально за полгода оснастил всю Сладковскую ЦРБ новым бельем, новыми кроватями, новым оборудованием. Кардиографы появились. И даже велоргометр, который в 1981 году стоял только в областных больницах в Тюмени. Очень помог тогдашний заведующий облздравотделом Юрий Николаевич Семовских. Он мне разрешил говорить: «Я – от Семовских!». Приду в любую контору, в «Медтехнику», только скажу эту ключевую фразу – везде двери открыты, и все есть! Юрий Николаевич плохим людям такие векселя не давал… И в партийные органы звонил, добивался того, что надо для оснащения больницы.
Потом перевели в Омутинку. Там – спецкомендатура, очень много заключенных было, содержащихся в различных колониях. Много ножевых ранений. Я практически семью не видел, днем и ночью оперировал.
– Онкология, по-моему, одно из самых тяжелых направлений медицины: высокая смертность, страх пациентов. Вы выбрали онкологию или она – вас? Как и когда это случилось?
– Приехала в Омутинское врачебная бригада из областного онкологического диспансера, ее возглавлял начмед ООД Чумаченко Виктор Петрович, ныне покойный. «Слушай, – говорит, – ты нам нужен в онкодиспансере. Давно присматриваем человека на место заведующего организационно-методическим отделом. Ты – человек инициативный, целеустремленный, передовой. У тебя показатели хорошие в районе, и ты неплохо разбираешься в онкологии».
Они долго меня уговаривали. Поначалу отказывался, ведь в Омутинке мне выделили квартиру, все шло хорошо. Да к тому же младшему ребенку было всего два месяца. Но когда Виктор Петрович пригласил посмотреть, как оперируют врачи онкологического диспансера, я, молодой хирург, просто поразился высокому уровню их мастерства. Это же чудеса! Так чисто оперируют, ни кровинки. Причем в онкологии же «долгоиграющие» операции, по 3-4 часа, объемные операции, не то, что я делал в деревне. И мне стало завидно: я, наверное, никогда так не смогу… И тогда я себе сказал, что буду онкологом.
– И все-таки был ли какой-то личный момент в том, что вы избрали именно эту отрасль медицины?
– Меня пригласили в онкодиспансер на административную должность – заместителем главврача по организационно-методической работе. А на полставки работал как врач онколог, как хирург – на маммологическом приеме. Я, извините, не хвастаю, – не умею плохо работать. Мне всегда нужно знать суть, быть в теме. Поэтому я прошел первый четырехмесячный курс по онкологии в институте онкологии имени Герцена. Ну и потом пошло, пошло… Все, что новое есть в онкологии в стране, в мире, я должен был знать. Везде учился. Заочно, очно-заочно, с отрывом от производства… Онкология стала моей жизнью. Появились и личные мотивы: отец у меня умер от рака пищевода, и мы ему ничем в то время не могли помочь. У старшей сестры был рак почки… Я тогда сказал своим близким: я буду хорошим врачом-онкологом, буду помогать людям. Это не высокопарные слова! Много читал, много учился, искал новые методики.
– Назовите, пожалуйста, самые заметные, самые значимые достижения доктора Сабирова?
– Достижения – это прорыв и в организации здравоохранения, и в организации онкологической помощи, и в медицинских технологиях. Поступив на работу в онкодиспансер, – мне приятно об этом говорить, – я впервые внедрил так называемую передвижную онкологическую бригаду. Учитывая, что людям из деревень в то время было очень трудно приезжать на консультацию, на обследование, бригада из девяти врачей: рентгенолог, «узист», эндоскопист, врач-цитолог, хирург, гинеколог, маммолог… – садилась в машину, ехали в Тобольск, в Сладково, в Викулово, в Ишим. Неделю работали на месте, отбирали больных для дальнейшего их лечения в условиях стационара.
Потом пришли суровые девяностые. Заработную плату медперсоналу задерживали. Оборудование устаревало. Зажимов нет, спирта нет, моющих растворов нет! И скальпелей нет, доктора с вечера сами правят скальпели на ремне, как в старину брадобреи, а утром ими оперируют – вот до чего доходило! Мы заключили тогда договоры с предприятиями. Наша передвижная онкологическая бригада стала хозрасчетной. В нее рвались! Начали вводить цикличность: «Ты уже был, ты получил 50 кг мяса – теперь другого врача очередь». Вот благодаря этому диспансер и выжил, сейчас многие доктора это понимают.
Еще одно. Мы в онкодиспансере первыми в Тюменской области всю статистику в медицине поставили на компьютерный лад. Раньше была замечательная ручная картотека учета онкологических больных. Но за период, когда отсутствовали заведующий методотделом, методисты, все пришло в разруху. Поэтому мы учет поставили заново. При поддержке тогдашнего главного врача Михаила Михайловича Наумова я съездил в Минск, проучился. Процесс учета компьютеризировали, организовали отдел автоматической обработки данных, прямую линию с облзагсом. Сегодня даже трудно представить себе работу такого крупного учреждения без компьютерной программы. Правда, наряду с несомненными плюсами есть здесь, на мой взгляд, и некоторые минусы. Компьютер отнимает у врача много времени, предназначенного для общения с больным. Нас учили, что подход к больному должен быть основательным. Основательно разговаривать с пациентом и основательно смотреть! Замечать любую деталь, любые изменения, которые происходят с ним во время нашего наблюдения и лечения. Сейчас этого, к сожалению, нет.
После того как год проработал в онкодиспансере, потихоньку начал учиться на одних курсах, на вторых, на третьих… Очень перспективное направление, я тогда понял, – лекарственная терапия онкологических больных, то есть химиотерапия, гормонотерапия. По характеру я человек ищущий, меня никогда не удовлетворяли результаты нашего лечения.
Со временем ушел из онкодиспансера, организовав Центр народной медицины. Только потому, что, на мой взгляд, лечение больных у нас в онкологии неадекватное. Ведь химиотерапия, один из главных видов лекарственного лечения, – это стрельба из пушки по воробьям. Мы убиваем раковую клетку, но при этом убиваем и все здоровые, юные, делящиеся клетки. Поэтому надо помочь человеческому организму, чтобы он вышел без особых потерь из ситуации химиотерапии. А в диспансере не было сопровождения химиотерапии препаратами, которые позволяли бы уменьшить осложнения, повышали бы качество жизни пациентов. В центре народной медицины, который открылся в 1991 году, мы внедрили амбулаторную химиотерапию. В течение первых трех лет Центр работал полностью на государственном финансировании, был государственным учреждением облздравотдела. Мы в этом центре внедрили максимум щадящих методик, опять же в первую очередь для онкологических больных. Это спелеокамера, рефлексотерапия, мануальная терапия, гомеопатия.
Главным своим достижением я считаю то, что, пусть в великих боях, но мне удалось внедрить в практику здравоохранения в Тюменской области гомеопатические методы лечения. Те пациенты, которые получали химиотерапию в сочетании с гомеопатическими дезинтоксикационными препаратами, переносили ее легче. И живы-здоровы, многих вижу, до сих пор благодарят. Мы провели в Тюмени несколько больших всероссийских конференций по гомеопатии. Появилась даже новая – тюменская – школа гомеопатии, она добилась определенных успехов. С большим уважением назову своих коллег-гомеопатов Надежду Петровну Попкову, Веру Николаевну Рыбьякову, Галину Ивановну Костенко, Любовь Васильевну Мусиенко и других.
– Так почему тогда Центр народной медицины прекратил свое существование?
– Годы были суровые, с бесконечными «наездами». Я обращаюсь в городскую мэрию, прошу выделить мне льготную аренду здания. Бывший главный врач онкодиспансера пишет, что «не надо давать ему льготную аренду, потому что он не занимается онкобольными, ими занимаемся мы». Хотя мы с ними работали. И весь город знал, что в Центре народной медицины есть общество онкологических больных-инвалидов. Я их раз в месяц собирал во Дворце культуры «Геолог», большое спасибо бывшему директору Галине Алексеевне Чернявской. Собирал человек 80-120 на чаепитие. В то время на них, онкологических больных в четвертой стадии рака, смотрели как на изгоев общества. А ведь не все больные с четвертой клинической группой лежат и ждут смерти. Помню пациентку Зайцеву, которой тогда было 102 года! Она пришла на новогодний праздник, который мы устраивали для наших больных, в костюме зайчика! И другие «бабушки-девушки», как я их называл, тоже пришли в костюмах. Собираясь вместе, эти люди психологически поддерживали друг друга, а мы им в этом помогали.
Кстати, хоть Центр народной медицины и закрылся, многие доктора в другом центре по-прежнему занимаются иглотерапией, мануальной терапией, пчелолечением и гомеопатией. Но частные центры без поддержки государства не могут решать проблемы социального характера.
– Я понимаю, что иногда специалисты, которые пытаются работать над новыми, прорывными технологиями, уходят в частные клиники, потому что в общепринятую доктрину их шаги не «укладываются». Но вместе с тем… Как, по вашему мнению, сочетаются верность клятве Гиппократа и коммерциализация медицины?
– О совмещении в себе двух заповедей, когда работаешь в коммерческой медицине… Соблюдение коммерческих интересов – и принципов этики, верности клятве Гиппократа... Этот вопрос для меня всегда болезненный. Я – доктор медицинских наук, врач-онколог высшей категории. У меня прием консультативный стоит тысячу рублей. Но мы взяли за правило: любому пенсионеру скидка – 50%. И то он не оплачивает сразу, он заходит ко мне, я с ним разговариваю… Если это онкологический больной, которому я не в состоянии помочь, или пациент не нуждается в моей помощи, а пришел просто поговорить, я убеждаю его, подсказываю что-то – и все на этом. Никакой оплаты быть не может. Меня больные спрашивают: «Так платить-то где? Кому?». – «За разговоры деньги не беру». И стараюсь основную массу онкологических больных все-таки направить в онкодиспансер, консультирую их не здесь, а там, как сотрудник кафедры, бесплатно. И сам себя ловлю на мысли: а ведь во мне два начала борются. Я должен зарабатывать деньги, но я врач в первую очередь, тем более – онколог! Считаю, что на онкологических больных деньги зарабатывать нельзя. Поэтому убеждаю и своих коллег из онкодиспансера, департамента здравоохранения, что надо на законодательном уровне решать вопрос по бесплатному обслуживанию онкологических больных в любых клиниках.
…Так вот, о том, что я считаю самыми значимыми достижениями… Мы подошли к такому этапу развития онкологии, когда появились новые методы диагностики, которых не было и не могло быть в стенах государственного учреждения, их не признавали. В медицинской академии была организована кафедра иммунологии, но никто толком не знал, кто такие иммунологи. И вот с целью улучшения качества жизни больных даже в запущенных стадиях мы в нашем центре ввели иммунотерапию онкологических больных. У меня кандидатская диссертация посвящена иммунотерапии. Я в то время уже работал по совместительству сотрудником кафедры онкологии, которой заведовал профессор Айзик Абрамович Шайн. Кстати, первый заведующий первой кафедрой онкологии в Советском Союзе!
– То есть у нас в Тюмени была самая первая кафедра онкологии?!
– Да, самая первая в Союзе, и Шайн был первым заведующим этой кафедрой. И он – первый автор учебника для студентов по онкологии. Он же – автор первой рабочей программы подготовки врачей-онкологов в Советском Союзе. Выпустил четырехтомный учебник по онкологи для врачей. В деревнях, в селах с кем в первую очередь сталкивается пациент? Конечно, с фельдшером! И с целью повышения их квалификации он написал в прошлом году замечательный учебник для средних медицинских работников. Шайну 82 года, конечно, на пенсии, живет по-прежнему в Тюмени. И по-прежнему – генератор новых идей. Приходишь к нему с какой-то идеей – или с лету говорит: «Да, это здорово, это должно помочь!», или так: «Берем тайм-аут». День-два читаем, смотрим, разговариваем. Как-то дал мне одну газетенку, статейку, где написано: «Гены отвечают за развитие рака». Он мне тогда сказал: «За этим будущее медицины». Давай копать, искать. …И нашли методики, которые показывают эффективность проводимой терапии, возможность диагностики рака на ранних стадиях, когда еще нет клинических проявлений. Это было в 2003 году. Вот уже 9 лет, как мы занимаемся молекулярной генетикой в области онкологии. Молекулярная генетика, как и иммунология, всегда была в глазах врачей «продажной девкой империализма». Многие до сих пор не понимают, что это такое. Но, уверяю вас, успехи молекулярной биологии, молекулярной генетики в первую очередь пришли в онкологию, и нас ждут революционные открытия, преобразования в ближайшие десять-пятнадцать лет! Появятся новые препараты, появятся новые диагностические тесты. И уже многие появились!
Центр молекулярно-генетической диагностики мы открыли в 2003 году. Мне говорили: «Давай будем зарабатывать на заболеваниях, передающихся половым путем. Там деньги». Действительно, там деньги большие. Оборудование, квалификация моих докторов позволяла это делать. Но у меня принципиальный подход: никаких ЗПП! Никаких инфекций! Нас интересует только онкология. Эти вирусы – только лишняя нагрузка, нарушение стерильности в наших помещениях. Конечно, денег не хватает, деньги всем нужны, но тем не менее мы исподволь, потихонечку идем к своей главной цели. Докторов научили, закупили уникальное оборудование американской фирмы, какого нет в УФО. Крепко освоили основные методики молекулярно-генетической диагностики в онкологии. Внедрили уже молекулярно-генетическую диагностику для гематологических больных. Для акушеров-гинекологов с целью ранней диагностики рака шейки матки мы предложили метод, который апробирован в России. Готовы предложить молекулярную генетику для фтизиатрии. Сейчас с нейрохирургами и с неврологами пытаемся начать работу. Ведем совместную работу с профессором Малишевским по диагностике предрасположенности к инсультам, инфарктам…
– Как вам удается сочетать преподавание в медакадемии, работу в онкодиспансере, научную деятельность, руководство созданного вами центра молекулярной генетики, а прежде – Центра народной медицины, многочисленные консультации?
– Четкий рабочий день, режим. Здесь я с 8 до 9. Потом уезжаю на кафедру. Моя главная работа – это обучение студентов. Потом молодое поколение врачей, ординаторы и интерны – семинары, практические занятия с ними. Далее – консультация больных в онкодиспансере. Не бывает такого дня, чтоб меня 5-6 человек не ждало. В два часа сюда приезжаю, здесь консультация пациентов. Ну а вечернее время – науке. В этом ритме я работаю уже давно, привык. Мне очень нравится обучать студентов. Онкология – очень интересная наука. Красивая, стройная, современная. Я иду на занятия, как на праздник. Может, поэтому у меня нет ни одного плохого студента. И мне кажется, они меня ждут, они во мне нуждаются! Это не просто красивые, высокопарные слова. Основная масса студентов очень увлекается онкологией, хочет много знать, и поэтому я стараюсь им много дать. Четыре выпуска онкологов я уже подготовил, человек 30. Сейчас у нас обучается 12 онкологов. Раздел «Лекарственная терапия» – это полностью мой раздел. Я уверен: те, кто у меня учился, это знают. Мы готовим специалистов для Кургана, для Ханты-Мансийска, Салехарда, других городов. У нас на юге области не хватает онкологов. В онкодиспансере из наших выпускников уже работают 19 человек, но ведь в Патрушево строится новый онкодиспансер.
– Что больше всего цените в людях?
– Элементарную порядочность. Я человек взрывной по характеру, могу обидеть, оскорбить резко. Проходит 15 минут – остываю, осознаю, что я был не прав в этой ситуации, и сам первый иду, протягиваю руку. Хотя не я первый начинаю войну, они, мои молодые коллеги, например. Для меня главное – порядочность, чтобы человек не врал. Я предпочел бы, чтобы у него было добросовестное заблуждение, а не болезненные амбиции.
Иногда консилиум собираем, 7-8 человек. Один такое мнение высказывает, другой – такое… У меня – особое мнение: «Позвольте, коллеги, я не могу согласиться с вашими доводами, считаю, что нужно вот так, вот так…». И в обоснование своих доводов: «Вот это надо сделать, вот это…». Оставляю за собой право писать особое мнение. Главный врач мне говорит: «Ты утомил уже, Халимыч, своими особыми мнениями! Восемь человек не могут быть неправыми!». Я говорю: «И девять человек не правы бывают! Я, в отличие от вас, не прячу свою фамилию. Всегда пишу, чья это консультация, и расписываюсь. Вы позвоните в Москву, в Америку, откройте учебники и посмотрите, прав Сабиров или не прав. И я вас уверяю, не найдете ни одного случая, где я написал чушь или ошибся! Этого не найдешь! Так что по этому пациенту извольте поступить именно так, как я сказал…». И, слава богу, пока прислушиваются.
Сейчас я назначен врачом-экспертом Фонда обязательного медицинского страхования по онкологии. Ко мне поступают на рецензию документы о любых «жалобных» ситуациях, о любых случаях смерти онкологических больных. Я не вижу больного, только амбулаторную карту и историю его болезни. Я должен оценить этапы лечения, правильно ли выбрана методика, правильно ли рассчитаны дозы препаратов. На каком этапе, может быть, была ошибка? Почему больной умер? Перед больными и их родственниками я стараюсь врачей защитить. А в другой папке – рецензия, анализ ситуации: «Ошибка врача заключается в том-то…». Это тоже учеба!
Судить о действиях врача ретроспективно всегда легко. Это врачу бывает трудно сразу принимать решение, а у меня же есть две недели на оценку его действий. А вот говорить об ошибках врачей на конференции с трибуны очень трудно, но надо. Специально заранее отдаю ему папку с рецензией, чтобы до конференции он прочитал и сказал: «Да, я виноват. Я больше этого не допущу».
– Читатели уже поняли, что вы – большой ученый, сфера ваших интересов – онкология, гомеопатия, генетика… Но все-таки, что «…человеческое вам не чуждо»? Чем вы увлекаетесь в свободное от работы время? Политикой? Дачей? Рыбалкой?
– У меня два внука. Внучке пять лет, младшему – скоро два. Счастье – в них! Я считаю, что жизнь состоялась. Я каждый день разговариваю по телефону с внуками, в субботу и воскресенье они у меня в деревне. Я живу в своем родном селе Чикча. Во дворе вырыл огромный котлован и обустроил пруд, дно покрыл каучуковой резиной, налил воду. У меня стоят ультразвуковые фильтры для очистки воды. Чтобы внуки не упали туда нечаянно, сделал бордюр полуметровый. И запустил в пруд карпов, карасей, 9 стерлядок и 4 осетра. Раз в день, в 7 часов вечера, вместе с внуками кормлю рыб. Внучка звонит в колокольчик, на звук подходят рыбы, получают у нас корм. Уже стали дрессированными! В первую очередь, толкаясь, как свиньи, перебаламутив воду, подходят карпы и караси. Когда вода успокаивается, по-царски подплывают стерлядки и осетры. Иногда мы с внучкой рыбачим. Величайшее удовольствие и отдых! А в огороде у меня газон, фруктовые деревья, никаких особых грядок. Так и мечтал – пруд, фруктовый сад для внуков и газон, чтобы они там валялись на травке.
– Есть такой рекламный слоган: «Так просто жить лучше!». Слова «жить лучше» каждый понимает по-своему… Авторы слогана, конечно, имеют в виду нечто материальное. А какой смысл в это вкладываете вы?
– Мне все важно. Но удовлетворение от недаром прожитого дня разве не главное? Поэтому самый мой главный принцип: если не я, то кто поможет?.. Батя покойник говорил так: «Мы тебя обучаем врачебному делу, запомни, что ты опора всей нашей деревни, опора всей семьи. Кто бы к тебе ни обратился, помни эти слова». Бывает иногда, не хочется иметь дело с каким-то больным, потому что он мне элементарно нахамил, потому что он – плохой человек. Хочется от него спрятаться, не помогать ему. Но потом говорю себе: «Ахат, если не ты, то кто?». Сам этого человека нахожу, устраиваю его и так далее. Мы, врачи старой формации, все-таки воспитаны на устоях любви к больному…
Материал подготовлен при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.
