Одним из главных неполитических событий минувших дней стало происшествие в Ужурской дивизии Ракетных войск стратегического назначения (РВСН). Несколько десятков солдат заболели пневмонией, один скончался. Известие, царапнув по сердцу, всколыхнуло память. Ведь это моя дивизия! В ней проходил срочную службу с июня 1967 по декабрь 1969 года.
Ужур – небольшой город, районный центр в Красноярском крае на железнодорожной магистрали Ачинск – Абакан. В километре от его западной окраины разместился военный городок, а где-то среди нехоженых сопок на так называемых «точках» упрятаны шахты – стартовые позиции ракет. Тогда, 45 лет назад, никто дивизию не называл Ужурской. Не посмел бы. Сказать так, да ещё во всеуслышание, значит, совершить преступление, выдав месторасположение самого сильного соединения в мире. И нет в том никакого преувеличения.
Офицеры не уставали нам повторять: не забывайте, где служите, мощнее наших ракет нет ни у кого! Утверждать не буду, но, возможно, именно там, в сибирской глуши, родился давно ставший «бородатым» анекдот.
Вбегает крайне взволнованный лейтенант, выстраивает расчёт:
– Кто нажал красную кнопку?
Молчание.
– Повторяю, кто из вас нажал красную кнопку?
Тишина.
– Спрашиваю ещё раз, кто… Э-эх, – тут он безнадёжно машет рукой, – да хрен с ней, с этой Австралией!..
Такая вот байка, с одной лишь поправкой: у красной кнопки дежурили только офицеры и в звании не ниже майора.
И всё-таки секретная информация утекала. В новом учебном корпусе монтировали аппаратуру гражданские специалисты – молодые, не на много старше нас парни-москвичи. Рассказывали, каких трудов стоило им «выбить» высокооплачиваемую командировку сюда, сколько проверок прошли, сколько выслушали наставлений и подписали бумаг о неразглашении. Прибыли в Ужур. Выйдя из вокзала, обратились к первому встречному: где тут воинская часть? «А вам какую? Если ракетчиков, то туда. Увидите трёхэтажку рядом с антенным полем – это ихний штаб. А если в казармы надо, идите через проходную – там за забором у них всё. А, может, вам в стройбат? Тогда, не доходя до ракетчиков, свернёте направо…». Вот так запросто местный разговорчивый мужичок выложил незнакомым приезжим дислокацию строго засекреченной воинской части.
Но это ещё что. Дивизия в то время находилась в стадии развёртывания. Какие-то полки несли круглосуточное боевое дежурство, какие-то, подготовившись, к нему только приступали. И вот, представьте себе, полк подполковника Р. с заступлением на боевое дежурство «тепло» поздравил… «Голос Америки». Так сказать, психологическая диверсия от главного противника.
Над миром тогда вовсю гуляли ветры холодной войны. Война целилась в нас с развешанных в казарме жёлто-чёрных плакатов с фотомонтажами оскалившихся в ярости головорезов блока НАТО. Агрессивную сущность империализма нам раскрывали на политзанятиях, её разоблачали брошюры, армейские газеты и «боевые листки». Были ситуации, когда казалось, что война «холодная», раздуваемая недругами СССР, вот-вот материализуется в настоящую, с взаимными испепеляющими всё живое ядерными ударами. Август 1968-го. Советские войска входят в мятежную Чехословакию. Нас, находящихся за тысячи километров от эпицентра событий, подняли по тревоге и вооружёнными, чего никогда не бывало, направили «на точки» для усиления дежурных смен. В напряжённом ожидании проходят несколько дней… Слава богу, обошлось.
Март 1969-го. Китайцы полезли в драку за остров Даманский на пограничной реке Уссури. Завязались, было, там серьёзные бои, но наши, подтянув установки залпового огня «Град», перемесили клочок спорной земли вместе с недобитым воинством Поднебесной. А над дивизией РВСН ничто не колыхнулось, дежурство шло, как говорят военные, в штатном режиме. Из чего доморощенные ротные аналитики заключили: суперракеты наши, случись что, полетят на запад через Атлантический океан. А, может, и на восток – над Тихим – им ведь без разницы, какие мерить расстояния. Но, что бы там ни было, мы, опять же говоря языком военных, на этот раз политработников, зорко стояли на страже мира…
Мне, давно отслужившему, однажды упоминание о моей дивизии уже попадалось на глаза. Где-то в начале девяностых в «Комсомольской правде» прочитал реплику о плачевном состоянии железнодорожных путей и иного хозяйства воинской части, расквартированной в Ужуре. Никакого намёка, что это ракетное соединение, но я-то знал. Помню, был обескуражен, посчитав, что дивизию упразднили, как раз шло взаимное с американцами сокращение ядерных сил. Оказалось – нет. Но, честное слово, весть о её торжественном расформировании была бы куда понятней, чем то, что довелось услышать в эти дни. Умереть за Родину от пневмонии? Такого в наши годы в дивизии не было, и быть не могло. Но расскажу о том, что было.
Начну с того, о чём можно сказать: и смех, и грех. Почти каждую осень дивизия маялась поносом. Это когда сослуживцы из южных республик СССР в массовом порядке получали посылки с фруктами. Вот вам и инфекционная вспышка под названием дизентерия. Особенно памятен сентябрь 1969-го, когда не хватило мест в госпитале, и «пулемётчиков» разместили в двух подготовленных на скорую руку бараках. Никто, однако, не умер. И переохлаждение не грозило личному составу. Попробуй пожалуйся старшине: зябко, мол, в казарме. Он тут же подведёт тебя к комнатному термометру, ткнёт пальцем: смотри!.. Ниже «уставных» +18 температура никогда не опускалась.
И всё-таки вспоминаются два или три прискорбных случая. Старшина обходил нас, а мы без возражений отдавали ему: рядовые по 50 копеек из своего солдатского жалования в 3 руб. 80 коп., а сержанты, получавшие 10 руб. 50 коп. – по рублю. Мы даже не знали их, однополчан из других подразделений, на похороны которых собирались наши деньги. Одно знали: зарезаны или избиты до смерти во время увольнения или «самоволки» в город. Ужур, заселённый потомками староверов, а позднее ссыльными всех мастей, не очень-то был лоялен к советской власти. А тут ещё воинская часть под боком – сотни и сотни молодых, здоровых парней, по понятной причине сопровождаемых при появлении в городе недобрыми взглядами мужского населения.
Была ли у нас дедовщина? Да, была. Вот только совсем не в таких разнузданных и диких проявлениях, как сейчас. Во что выливалось притеснение молодых? Главным образом, в частые наряды – на кухню или суточные дежурства в казарме. Дембель если – трогать не моги, вот и пахали молодые – за себя и за того парня. Комвзвода, надо отдать ему должное, время от времени пресекал подобную несправедливость, старослужащих также ставили в наряд. Но что проку! Пока салага дежурил у тумбочки, «дедушка» мирно почивал где-нибудь в укромном уголке казармы. До мытья полов. Тут он, опоясавшись штык-ножом, сменял молодого… до окончания мытья полов.
Избиение молодых старослужащими, как это сплошь и рядом происходит в армии сейчас, клянусь, у нас такого не было никогда. И не могло быть, потому что офицеры были… как бы это сказать… настоящие, что ли. Вот самый громкий случай «неуставных отношений» в дивизии тех лет. Как-то, подпив, человек пять дембелей после отбоя устроили в казарме так называемую присягу – перевод с первого года службы, а служили тогда по три года, во второй – салаг в «фазаны». Будили сослуживцев, гогоча, с оттяжкой шлёпали каждого энное число раз ложкой по мягкому месту. Наутро о происшествии стало известно отцам-командирам. Прибыл разгневанный начальник политотдела дивизии полковник В. После жёсткого, если не сказать жестокого, разноса перед строем провинившихся увели на гауптвахту. Вернулись они через 15 суток обросшие и злые… Но подобных «присяг» в дивизии, во всяком случае в мою бытность, уже никто не устраивал.
Так что же с тех пор переменилось в Ужурской дивизии ракетных войск стратегического назначения? Да так, что солдатики в одночасье тяжело заболевают десятками. Разное говорят и пишут, и, наверное, мы скоро узнаем истинную причину происшедшего. Только кажется мне, помимо всего, сместилось что-то в головах и сердцах тех, что пришли после нас, особенно у командиров. А со смещённым центром тяжести в умах ни жить, ни служить, как подобает, невозможно.
