Армия – жизненная прививка, благодаря которой вырабатывается сильный иммунитет
Идут осенние проводы в армию. Призванные весной парни уже втянулись в нелегкую и непростую жизнь по уставу. Многие завели себе «дембельские календарики», вычеркивая день за днем прожитое в казарме. Даже в эфире и на газетных страницах, столь падких на факты «армейского беспредела», некоторое затишье.
Однако вот беда: из десятка знакомых ребят, которых пять месяцев назад благословил на службу по праву старого солдата, трое уже вернулись – комиссовали по состоянию здоровья… И не жесткая непосильная лямка тому причина, а хлипкость организма и благоприобретенная слабость характера.
«Заставил бы родителей любые деньги заплатить, чтобы отмазали, если б знал, что так!» – прохныкал один из них, хлебнув «Клинского». Чуть позже выяснилось, что немного запоздалый «белый билет» он получил не бесплатно, но все-таки дешевле, чем просили в призывной комиссии. Двое других на самом деле оказались с хроническими болячками, которые не сумели «подтвердить» хоть некоторой мздой.
Не особо примечательным прозвучало по радио сообщение о многолетнем рабстве в дагестанском селении русского солдатика, обвиненного в итоге в дезертирстве. А один из знатоков реальностей привел расценки за аренду орлов-богатырей в мундирах: месячная стоимость солдата двести рублей, сержанта – триста пятьдесят.
Разве после этого трудно понять молодежь и их родителей, всеми способами «косящих» и «отмазывающих» от исполнения долга перед обществом? Обойдусь без упоминания о «горячих точках» и дедовщине. Воспроизведу только давнее интервью с известным тюменским журналистом и писателем Виктором Строгальщиковым, которое по разным причинам не удалось подготовить в качестве ложки к обеду – к выходу в свет его последнего романа «Долг». Лучше поздно, чем никогда.
Строгальщиков: Мое отношение к армии самое хорошее! Когда я бросил институт и пошел работать в «Тюменский комсомолец», полагал, что по причине дальтонизма меня в армию не возьмут. И жестоко ошибся – загребли. На тот момент думал, что жизнь кончилась. За два года я от нее бесконечно отстану. Но отслужил и только через несколько лет понял, что это счастье – попасть в армию. Два года очень сильно повлияли и на характер, и на отношение к жизни. Очень повезло, что служил я в настоящей армии: в Группе советских войск в Германии. А не в каком-то занюханном стройбате, который являет собой форму военного рабства… Поэтому армию люблю. Сразу после написал небольшую повесть под названием «Сорок третий приказ» и показал ее старшим товарищам. Они прочли и сказали, чтобы ее больше никому не показывал, потому что не напечатают, это точно, а неприятностей не оберешься. И вот спустя почти сорок лет вернулся к теме и понял, что и себе, и армии бесконечно много задолжал. Потому что это существеннейший элемент любого общества. Но и тогда она была, а сегодня и подавно, своего рода свалкой неудачников… Ничего хорошего от этой армии не будет, и ничего она не сделает, если вдруг не Саакашвили, а более серьезный «жареный петух» в нашу задницу клюнет… Вот мы серьезно продолжаем «воевать» за Севастополь, где наш Черноморский флот, который по всем качественным и количественным показателям проигрывает отдельному флоту Турции. Не говоря уж о той эскадре НАТО, что способна выйти на театр военных действий в двадцать четыре часа. У нас слабые Вооруженные силы, мы не способны вести современные действия так, как, например, американцы в том же Ираке. Хотя затрат на армию, я посмотрел на бюджет, в десять раз больше, чем на культуру, в три – чем на образование.
К.: Все-таки давай несколько о другом. Армия, ты говоришь, многое тебе дала. Так в чем заключается это многое?
С.: Когда еще книга «ходила» по издательствам, многие отзывались о ней как об учебнике выживания, о становлении характера. Горько сказать, к шестидесяти годам я понял, что жизнь несправедлива, мир несправедлив. Но бороться с этим надо. Я не пессимист, однако запала однажды в душу фраза: «Он был снисходителен, потому что не обольщался». Даже порасстраивался, что не я это выдумал… Могу сказать, что парень, который хоть что-то умеет, никогда в армии не пропадет. Но надо хоть что-то уметь. Сочинять стихи, играть на гитаре, быстро бегать, играть в волейбол, вышивать крестиком, рассказывать анекдоты... Умельца-солдата не гнобят. Люди, которые страдают от побоев, ноют, плачут, пишут мамам, не умеют ничего, и никому они не нужны. У них даже характера нет. Уж если решил вены вскрывать, так не себе, а тому, кто издевается! Случалось и у нас… Наш призыв был первым, который служил два года, до этого служили три. И вот они, которым мы попали в лапы, сказали: «Зелень, плесень, за месяц карантина мы вам год службы устроим!» И они устроили. Если я к тому времени уже чемпион города в эстафете, призер чемпионата школьников по волейболу, в общем, спортсмен, подтягивался на турнике от силы четыре раза, через неделю делал это одиннадцать, через две – пятнадцать. Нас так гоняли… А ведь бывало настроение пойти в туалет и повеситься…
К.: Кажется, именно дедовщина больше всего и отпугивает наших продвинутых огольцов от армии. Не говорю уж об их мамах-папах. Боятся родители, что замордуют их дитяток злые старослужащие.
С.: Разумная дедовщина – основа армии. Без старослужащих, без их влияния на молодежь, без их связей с сержантами никакие офицеры не то что порядок не наведут, они ни черта не научат. Армия управляется не офицерами, не полковниками, а сержантами и стариками. Дедовщина, конечно, не гуманна, но ведь задача службы – это… чтобы по приказу своего командира солдат, не раздумывая, убил того, на кого командир ему укажет. А разве можно гуманными методами воспитания и убеждения нормального гражданского восемнадцатилетнего пацана превратить в такого человека? Я застал еще офицеров, которые вернулись с Великой Отечественной войны. Так они прямо говорили, что солдат своего командира должен бояться больше, чем пули. Вот тогда это солдат. Мы же смотрим на армию, как на институт каких-то полублагородных девиц, а на самом деле это и машина убийства. Ну, какой же нормальный человек просто так пойдет голову под пули подставлять? И убивать?! Дедовщина – один из инструментов такого воспитания. Недаром ведь «афганцы» сейчас смеются над американскими солдатами: говорят, они же не воины, они машинами воюют. И чаще всего с неба, где их и не достанешь… Тенденция сейчас мировая, что будут воевать компьютеры, кнопки и бог знает что еще, а людей вообще за скобки выведут. Однако тот же пример с Ираком показывает, что получается не все: разрушили оборону, но ведь от четырнадцатилетнего пацана, который вылезет из песка с автоматом, не спасет ничто.
К.: Какой будет наша армия в ближайшее время?
С.: Скорее всего, ни-ка-кой! Вообще наше общество сейчас театрализовалось до безобразия. Это сплошные потемкинские деревни. Везде! В том числе и армия. У нас есть отдельные образцы оружия: ракеты, танки, системы залпового огня, есть истребители пятого поколения и прочее. Но это выставочные экземпляры. Почему-то в Грузии мы воевали танками образца пятьдесят пятого года. Если мы вместо системы АВАКС посылаем стратегический бомбардировщик, который летает и пытается что-то разглядеть, а его в конце концов сбивают… Я когда вернулся со службы, то узнал, что и в советские «благостные» времена здесь, в Союзе, танкисты за два года ни разу не стреляли штатным снарядом. Мы стреляли из автоматов каждую неделю. А здесь это делали раз в полгода. И было такое, когда Советская армия была «Ура! Ура!». И слава, и деньги шли на нее. Вся страна работала на военно-промышленный комплекс. А сейчас? Кстати, тогда мне люди знающие говорили, что в деревнях девчонки с парнями, которых от армии освобождали, не водились. Считали их неполноценными. Теперь же служить идут даже те, кто в колонию сесть не сумел (смеётся). Видит ли руководство нашей страны место армии в обществе, ее задачу? Мне кажется, нет. А когда не знают, что делать, проводят бесконечные реформы.
К.: Тем не менее, время реформирования не просто пришло, оно, можно сказать, воспалено этой необходимостью. Когда же становишься свидетелем постоянных поправок, уточнений, несообразностей в большом государственном деле, невольно пугаешься, как бы ни закончилось все очередным «получилось, как всегда». Минувшим летом спохватились, все ли выпускники средней школы успевают сдать вступительные экзамены в вузы или многие со школьного двора тут же отправляются в казарму. Добавили краткую отсрочку до осеннего призыва. В начале октября наконец-то решили сократить количество новобранцев в пользу контрактников. С улыбкой воспринял сообщение, что отныне из рациона солдат исключается вековечная российская «шрапнель» – перловая каша, которую заменяют «деликатесными» гречкой и рисом. Сам грешным делом уважаю перловку, приучившись к ней именно в армии. Так что предпочту «откосить» от мобилизации…
С.: Не надо армии бояться. Не надо! Самое главное, чтобы молодой человек чувствовал: раз обрекла тебя судьба на год службы, так ты не должен простоять его в углу, стиснув зубы, выдерживая пинки и удары, а придумай сам, как прожить этот год, чтобы он не был потерян. Если найдешь, судьба твоя сложится. Не просуществовать, а прожить. И еще что-то почерпнуть за это время, то, чего не давала тебе гражданка. Такого концентрированного идиотизма, как в армии, я не встречал, зато понимание природы этого идиотизма и прививка против него закладывается навсегда.
Тяжелейшая проблема армии – взаимоотношения солдат и офицеров. Да и офицеры не едины. Внутри офицерского корпуса тоже очень развита кастовость. Особенно в армии, которая долго не воюет. Не знаю, что с этим делать и надо ли что-то делать, но картина армейского мира, в котором много хорошего и плохого, ужасного и замечательного, перед глазами. Ощущение мужского товарищества, плеча рядом гражданка не дает. Армия, еще раз скажу, великолепная жизненная прививка: пересилил, перемог, переболел, устоял – стал другим человеком!
P. S. Мнение редакции не совпадает с точкой зрения В. Строгальщикова. На наш взгляд, дедовщина приобретает совершенно уродливые формы.