Художник сродни чародею. Он создает удивительный, неповторимый мир прекрасного. Реставратор, оставаясь в тени, подобно доброму лекарю воссоздает, казалось бы, навсегда утраченное, вдыхает новую жизнь. Есть в том особая тайна, талант большой силы и бескорыстие души. Я пришла к этому выводу, наблюдая за кропотливой работой художника-реставратора Людмилы Никольской.
Половина, а то и больше, сокровищ Тюменского музея изобразительных искусств восстановлена ее руками. Это древние иконы, живописные полотна, нарядный фарфор, дивные скульптуры, раритетная мебель.
Душевное общение
Людмила Петровна признается, что ей повезло: «Раньше была узкая специализация. Скажем, если занимаешься живописью, то не берешься за реставрацию тканей. Но я попала в экспериментальный класс Всесоюзного научно-реставрационного Центра им. Грабаря, и нас учили осваивать все виды искусства».
…Каждый предмет требует своей процедуры лечения. Я смотрю, как осторожно, малюсеньким ватным тампоном прикасается реставратор к иконе. Может, под видимым, хоть и разрушенным, слоем скрывается другой, более старый лик? Если это так, то после «расчистки» взорам «откроется иное время, иная красота, не наша жизнь. Другая планета, другая цивилизация, таинственный и сказочный мир», – писал Владимир Солоухин в своей знаменитой повести «Черные доски». Монотонную, кропотливую технологию восстановления икон мастер слова описал так потрясающе интересно и живо, что книгу буквально проглатываешь. Если бы Солоухин, будучи в Тюмени, встретился с Людмилой Никольской, может, вышло бы из-под его бойкого пера продолжение «Черных досок». Но не судьба…
Людмила Петровна, будто читая мои мысли, вспоминает давний случай:
– Была иконка 18 века. Ну, такая чудная! На золотом фоне писана. Ее принес посетитель музея. Он все расспрашивал, что да как мы восстанавливаем. Потом этот мужчина вернулся домой, видимо, от любопытства сгорал, скрывается ли под одним слоем другой, включил кран, намочил икону и все смыл! Одна доска осталась. Месяц к нам не приходил. Потом сознался, что натворил. Я и денег за реставрацию с него не брала. Нет же, самому надо попробовать… Я тогда сразу заприметила, что письмо тонкое, московское, школа высшего класса...
– Сколько может стоить старинная икона? – задаю обывательский вопрос.
– Может, 10 тысяч рублей, а может, сто и более. Все зависит от ее состояния. Ушлые продавцы научились даже профессионалов обманывать. Опять же случай был. В Интернете коллега нашел очень интересную икону. Купил, стал расчистку делать. Встревожился: «Что такое? Почему набухание идет?» Оказалось, это фотопленка под толстым слоем олифы. Подделка, а выглядит как старинная вещь. Доску ведь легко можно «состарить». Прежде чем покупать, пробу надо сделать, а кто ж это позволит?
– Людмила Петровна, когда вы видите поврежденную икону безжалостным временем или пострадавшую от людского невежества, что испытываете: отчаяние, негодование?
– Хочется сразу же полечить святыню, скорее спасти ее. Вот тут лишь столбик от буквы остался, видишь? Нужно немедленно закрепить его, чтобы он не осыпался. А с этой иконы надо загрязнения убрать. Видимо, потолок красили и забрызгали ее масляной краской. Потом, как обычно бывает, бросили икону на чердак, верхняя часть образа осыпалась. А эту икону коробит, потому что доски неправильно подобраны. Трудоемкая наша работа, терпения и усидчивости требует. Укреплю красочный слой, расчистку проведу, потом нанесу грунт, паволоку. Бывает, жучки доску съедают, если дерево рыхлое. Надо этих жучков уничтожить. После всех лечебных процедур наношу реставрационный грунт, лаковым составом иконку покрываю и только тогда беру кисть. По аналогам восстанавливаю утраченные места. Краски сама развожу. На яичном желтке они замешиваются.
– У вас, как у доктора, в арсенале имеются медицинские инструменты.
– Реставрационные растворы шприцем ввожу, скальпель для расчистки нужен, рентген – для определения более древнего слоя. Медицинские весы – тоже надежные помощники. В пропорциях ошибиться нельзя!
Хочу напомнить людям: иконы и живопись не любят сырость. Влажной и жесткой тряпкой их нельзя тереть! Если накопилась пыль, то легонько, будто дуновение ветерка, бархатной тряпочкой её удаляйте.
– Из восстановленных вами предметов, что самое памятное?
– Каждое произведение по-своему дорого. Я же не просто механически их восстанавливаю, душевное общение идет. Недавно картину «Ленинградки» реставрировала. Думала: «Как же мне тебя лучше полечить?» И она будто подсказала: «Пастель возьми».
Таинственный знак
По благословению батюшки Людмила Петровна написала свою первую икону. «Душа пела, так легко, так хорошо было в полной тиши писать Иисуса Христа, – с восхищением говорит она. – Икону привезла в деревню, где у нас домик. Всякий, кто видел образ, хвалил, а один человек обмолвился, что такой иконой лечиться можно. Да вот беда, украл кто-то её», – пронзительная боль и досада звучат в ее голосе…
«Воровать – грех, но остановит ли это дурного человека?» – думаю я, наблюдая, как реставратор спасает лик Николы Чудотворца. Талант, подкрепленный добротой, всегда окажется востребованным. Молва о нем далеко идет.
Вместе с мужем Борисом, он тоже художник, Людмила Петровна расписывала Ильинский храм в Килках. В том храме было зернохранилище, трактора в него въезжали, на стенах остались следы от пуль Гражданской войны. Чудесная роспись замазана, от времени все обшарпалось – смотреть страшно. Но глаза боятся, а руки делают. По фрагментам реставраторы определяли, какой святой был изображен. «Борис «Нагорную проповедь» расписывал, – вспоминает Никольская, – я находилась совсем в другой стороне храма. Вдруг Борис обернулся, удивлено спрашивает: «Ты сейчас ко мне подходила?». «Нет», – отвечаю. Он плечами пожал: «Такое впечатление, будто ты мою руку взяла и пишешь». Мы переглянулись, помолчали. К таинственному и святому прикасаемся…
Расписывали храм вечерами, допоздна. Стояла зима. Слышим по снегу знакомые шаги. Это матушка Валентина идет закрывать храм, уже 12 ночи. Она достает ключ от амбарного замка. Мы на небо любуемся: яркая точка, будто звезда появляется над куполом храма, от нее по всему горизонту расходятся дивные лучи. «Матушка, это какой-то знак?» – удивляемся. Та кивает. Перед тем как нам в дорогу отправляться, она молилась, чтобы легко и светло нам было идти. А путь наш пеший, не близкий: от деревни Килки до Винзилей. Всегда после ее молитвы нам ярко светила луна. А придем, смотрим: луна за тучку спряталась.
В том храме написала я Преподобного Серафима Саровского. Через некоторое время звонит матушка Валентина: «Серафим мироточит». Уверена – это особый знак».
В Тюмени Людмила Петровна принимала участие в реставрации икон Знаменского собора, в храме Архангела Михаила выполнила самую сложную часть по расчистке стен. По крупицам пришлось снимать штукатурку, которая была наляпана в несколько слоев, и, казалось, навсегда скрылись под ней лики святых. Сейчас же, зайдя в храм, видишь дивную, умиротворенную красоту, и светлым чувством наполняется душа.
Картинка на стекле
Непросто и не сразу судьба привела Людмилу Никольскую в профессию реставратора. В пятом классе учительница по географии организовала творческий кружок. Принесла стекло, масляные краски и вырезки из журналов. «Вот так стекло кладешь на картинку, делаешь переводку», – объяснила. Нам очень понравилось, – вспоминает собеседница, – В послевоенное время не было у нас уроков рисования. И где-то ведь раздобыла учительница дефицитную масляную краску! После этого мне захотелось рисовать».
При Доме народного творчества была изостудия, которую вел Иван Алексеевич Некрасов, хороший художник и педагог. В ней начинала учиться Никольская.
Трудное было время. Отец умер в 53-м. Мать получала 300 рублей, которых не хватало на содержание двоих детей. Она ночью сошьет платье, продаст – вот и приработок. Жили в старинном копыловском доме на Ленина, 6. Дом тот давно снесли. Еще в памяти осталась мастерская художника Ремезова. Она располагалась в Троицком монастыре. «Там студийцев Алексей Лаврентьевич учил скульптуре. Как было здорово под сводами храма! Чувствовалась необычайная атмосфера», – вспоминает Никольская, – Могла ли я тогда подумать, что мне придется восстанавливать работы иконописцев? Ведь мечтала совсем о другом. Подала документы в Новосибирский архитектурный институт. Мне хотелось строить такие дома, чтобы в них было хорошо жить. Но семейные проблемы, быт…
Чудной деревянной маленькой школы №20 на улице Мориса Тореза давно нет». Здесь вела уроки черчения и рисования молодая симпатичная учительница Людмила Петровна. Объясняла трудное просто и с выдумкой, отчего ее полюбили даже хулиганистые мальчишки. И в 39-й школе довелось преподавать, там она заприметила одаренных детей. Рассказывает: «Будущего художника сразу видно. Он трудолюбивый, внимательный. Глазами не стреляет, он внутренний мир на лист бумаги выкладывает. В художественной школе, что в Заречном микрорайоне, немного поработала. Все-таки преподавание не для меня. На моторный завод устроилась художником-оформителем, и вдруг узнаю, что в картинную галерею нужен реставратор. Меня направили на учебу в Москву, где я получила профессиональное образование. Но время не стоит на месте, появляются новые технологии, поэтому и сейчас езжу учиться».
…Она признается, что реставрация для нее – большое и серьезное дело. Вся ее жизнь. Я добавляю: это особый дар возрождать шедевры искусства. Это значит, соприкасаться с вечностью.
Она улыбнулась, выслушав меня. «Я секрет раскрою. Живописью увлеклась, пишу для души. Очень цветы люблю. В деревню ездили картошку сажать, я там незабудочки приметила. Написала их, друзьям подарила. Опять написала, другим знакомым подарила. Незабудки одни и те же, но получались разные!»
Людмила Петровна с удовольствием показывает свои работы: натюрморты, пейзажи, есть даже авангардная картина.
– Интересно, как вы находите сюжеты?
– В автобусе одну дамочку увидала. На ней черная шляпка, сама она вся в черном. Глаза большие, близко посажены, нос тяжеловатый, большой, волосы черные, длинные. Какая-то непропорциональная, но эффектная! Я пришла домой, и скорее ее по памяти рисовать. Образ мне понравился. С удовольствием рисовала.
Я долго жалела, что мечта моя не сбылась. А сейчас думаю, и правильно, что архитектором не стала. Сколько радости дарит живопись и моя любимая работа, просто душа поет!
