Какой-нибудь новомодный литературный критик скажет: это разве проза, когда всё вокруг одной и той же любовной темы? Он, она, встретились, расстались... Всё это, мол, уже так старо. Приевшееся блюдо. А надо подать чего-то небывалого, чтоб нечто эдакое поразило – ух? Какая-нибудь невероятная смесь кефира с парафином или куриного бульона с жареными торпедоносцами. Вот тогда – другое дело, тебя похвалят. А если еще при этом будешь писать без знаков препинания и заглавных букв – то и вообще какую-нибудь букеровскую или антибукеровскую премию кинут. Чтоб о тебе узнали повсеместно. И чтоб тебе, новоявленному гению, заподражали и другие дураки. И так, глядишь, выродится великая Русская литература… Но нет, господа, хрена вам с маслом! Будем стоять на своем. За любовь. И причем разнополую! И за знаки и заглавные буквы. Но только там, где они, конечно, нужны.
Итак, эта история произошла почти вся на моих глазах в шахтерском Кемерове. Через два дома от моего по улице Связной нашего захолустного Рудничного района жил мой ровесник и друг детства и отрочества Юра Былинин.
Мы познакомились благодаря нашим старшим сестрам, тоже подругам, когда нам было примерно года по два. Помню, как мы с ним пускали кораблики из сосновой коры в нашем небольшом чистом ручье, текущем с болота, когда за ним еще не было кондитерской фабрики. Ее построили позже, спустя год-два, как мы пошли в школу. И с той поры ручей стал пахнуть квасом, а на его дне появился дрожжевой слизистый осадок… А вот где-то годам к четырнадцати-пятнадцати мы с Юркой стали наведываться в нескучную компанию на соседнюю улицу. На Стволовую. Там, на бревнах у Мироновского дома, в ту пору собиралась вся окрестная молодежь. Там же мы познакомились со своими первыми Любовями. Но не буду рассказывать о своей, тем более что она оказалась довольно мимолетной, а вот Юрину достаточно продолжительную любовную историю можно, полагаю, вкратце и изложить.
Девочку эту звали Танечкой. Потаповой. Она была младшей из трех сестер Потаповых. До поры до времени была как бы в тени своих сестер, но постепенно все зримей стала затмевать их. Нас поначалу тоже стеснялась немножко, всё улыбалась да помалкивала. Хотя глаз-то, видимо, они с Юриком положили друг на друга с самых первых минут знакомства, но дружить, помню, начали где-то уже месяца через три-четыре. Она была очень приметная, говорю это без всякой лести Юриному вкусу. И мне тоже, честно признаюсь, смотреть на нее было почему-то всегда приятно… Да, пожалуй, на тот момент, подрастая прямо пред наши очи, она впрямь становилась самой симпатичной из всех местных девчат. А еще через годик-другой наша Таня расцвела так, что не только молодые парни, но даже и все соседские и прохожие мужики стали не на шутку засматриваться на нее. Иные аж останавливались, разинув рты, или запинались на ходу по не очень-то ровной горельниковой дороге, насыпанной посреди широкой Стволовой, и часто падали. Однажды летом, когда девушка в одном купальнике вышла в свой огород окучивать картофель, то проходившие тут, вдоль забора, навстречу друг другу Иван Евсеенко и Хведя Быков, засмотревшись на нашу белую лебёдушку с тяпкой, столкнулись лбами так, что аж набили себе огромадные шишаки!
Представьте ее: росточка чуть выше среднего, походочка ровненькая, достойная, волосы темно-русые, стрижка под героиню популярного тогда кинофильма «Кавказская пленница», личико тоже румяненькое, кругленькое, с едва уловимой остринкой маленького подбородка, черные бровки с эдаким милым изломом под виском, глазки крупные, голубые, с едва-едва заметной черной подводкой, всегда приветливо-озорные, улыбочка – идеальная. Губки же правильные, алые – точно у куколки. Разговаривала она всегда негромко, чуть низким, как бы вкрадчивым голоском, смеялась же, хоть редко, но от души, да так беззаботно-счастливо, звонко, заливисто и так завораживающе, что невольно все вокруг слушали и радовались.
Нравом своим она выросла беззлобная, легкая, спокойная, в меру рассудительная, не заносчивая… Словом, все лучшее от своих родителей и старших сестер вобрала в себя наша юная прелестница. И Юра ей очень нравился. А уж он-то и вовсе души в ней не чаял. Да за себя горд был, что такая красавица и умница предпочла из всех именно его, Былинина. Бывало, под ручку с ней идет посреди улицы – ну прямо чистым гоголем плывет! Такая парочка у них образовалась – одно загляденье. Я лишь белой завистью завидовал другу. И желал ему не расставаться с Танюшкой никогда.
Правда, после окончания школы наши пути с Юриком разошлись. Тут мне посчастливилось поступить в один из местных вузов, а он провалился на вступительных. Ну и, естественно, загремел в армию. На два года в дружелюбную Монгольскую Народную Республику. Таня его дождалась. И в тот же год они поженились. Поселились в избе его родителей. Тут, за два дома от меня. Родились дочь, затем сын. Танечка-проворница как-то между делом умудрилась даже закончить политехнический институт, поступив на дневное, пока жених служил. А затем, после рождения первого ребенка, перевелась на вечернее… И вот, когда дети были старше десяти-тринадцати лет, а я тогда уже переехал в другой город, произошло нечто, о чем через некоторое время и поведал мне сам убитый горем Юрий.
Понимаете, он ведь жил ради семьи и особенно нее, красавицы, – выучился на проходчика, залез в шахту, как говорят, за длинным рублем. Одел ее, обул, на руках носил. Подарил ей автомобиль. По тем временам неплохой – «Ладу»-шестерку. И кушала она у него всё балычки да икорки, и прическу ведь она не делала сама перед зеркалом, а только в парикмахерской у своего проверенного мастера… А о себе Юрка совсем забыл. Почернел, бреясь лишь по выходным, похудел, ссутулился, заработал себе астматический кашель, из-за постоянного недосыпа при посменной работе глаза с не отмывающейся черной угольной подводкой стали уже не карими, а мутно-красными, в некогда же темно-бурой курчавой голове – сплошная седина да проплешины…
Тут и она, всё еще осанистая невеста на чинно цокающих каблучках, моложавая, ухоженная, вдруг как-то тоже взяла да и позабыла о нем. Ведь она так привыкла нравиться всем вокруг. И вот на одной из корпоративных вечеринок, как это теперь называется, зачастую проводимых не на месте непосредственной работы, – а работала она ведущим специалистом в каком-то большом угольном тресте Кузбасса и, между прочим, зарабатывала гораздо больше своего надрывающегося ради нее, муженька, – но где-нибудь в хорошем ресторане, как оно и происходило на сей раз в «Солнечном»; так вот в свете всеобщего внимания, дефилируя в неотразимо роскошном вечернем наряде, она была приглашена на медленный танец одним из посетителей сего полузатемненного большого, но весьма уютного заведения. И потом весь оставшийся вечер они танцевали только друг с другом…
Это был настоящий полковник каких-то войск в штатском. Высокий, бравый, косая сажень в плечах, лощеный, холёный, приятно пахнущий и без единой сединки в волосах… Вы, конечно, поняли – он очаровал ее с полуоборота. «Да мой-то по сравнению с таким – одна чёрная кость!». И огромная благоустроенная-то квартира у него в самом центре города. И новенькая «Волга». И работа при штабе. И не сегодня-завтра он отправляется в Москву, и генеральские погоны уже приятно тяготят ему плечи… А живет один. А жену год назад похоронил. А взрослый сын пошел по стопам родителя и уже учится где-то, за тридевять земель, на военного офицера-авиатора…
Бросила Танька нашего Юрика. Развелась. Забрала с собой в хоромы четырнадцатилетнюю дочь, а сына, пожелавшего остаться с родным отцом, оставила вычеркнутому навеки мужу и его родителям. И живет теперь с этим проклятым полковником. Перекрасилась в блондинку, под Монро, густо красит ресницы, разъезжает с ним по курортам да заграницам и не вылезает из дорогих ресторанов… Вот такова грустная история, поведанная мне в один из моих отпусков в начале девяностых годов прошлого столетия моим горемычным и чуть нетрезвым в тот вечер другом Юрием Былининым.
В другой же из отпусков, спустя лет семь, я узнал ее продолжение. Когда начались реформы в наших несчастных Вооруженных силах, того полковника, так почему-то и не ставшего генералом, сократили, отобрали служебную квартиру. Он начал с горя пить и через полгода умер. Вот те на! А улыбчивая и вкрадчиво молвящая Танюха, пожелавшая, было, вновь очаровать своего прежнего – вернуться обратно к почти не пьющему и вовсю взявшемуся за себя, видному и принципиальному (на её счет) холостяку Былинину – осталась, как говорится, при своем интересе…
Дочь их к тому времени уже вышла замуж, родила, обосновалась с семьей отдельно. Так что они с Юриком теперь бабки-деды и видятся лишь иногда там, у дочери, когда с внуком водятся. Ну а сынок их пока еще тут, с отцом живет, за два дома от моего, бывшего…
