Мои постоянные читатели, возможно, помнят публикации про отдельные фрагменты геосолитонной концепции профессора Роберта Бембеля, кандидата физико-математических и доктора геолого-минералогических наук. Я написал об этом книгу «Земля и Вселенная: законы гармонии», она готовится к печати. Книга не столько о жизни учёного, за которым я слежу четверть века, хотя и о ней тоже, сколько об истории научного поиска, о судьбе идей, если хотите – гипотез.
Напомню, хронологически всё началось с создания высокоразрешающей объёмной сейсмики (ВОС) – технологии поиска геосолитонных трубок, о которых Роберт тогда ещё не имел представления. Параллельно Бембелю предстояло понять, что в недрах нужно не только искать геосолитонные трубки, но и уяснить суть процессов, которые в этих трубках текут. В результате чего и образуются нефть, газ, а также многие другие ископаемые.
И, наконец, в-третьих, Бембель по сей день ломает голову над задачей, которая оказалась самой сложной: откуда и каким образом в центре Земли образуется огромная – 3,5 млн атмосфер – энергия, из чего состоит ядро Земли и других планет Солнечной системы. А еще о том, как планеты взаимодействуют между собой, а каждая из них – со Вселенной.
Я разложил эти задачи по порядку, однако в жизни Бембеля не было «во-первых», «во-вторых»… Сложность заключалась в том, что к проблемам этим вели три вроде бы и самостоятельные дороги, однако без какой-либо одной невозможно было выйти к намеченной цели. А дороги эти то весьма причудливо переплетались, то разбегались в пространстве и времени. И тогда чуть забрезжившая концепция рассыпалась на запутанные кусочки-тропинки, у которых угадывалось начало, однако не было видно конца. Словом, все эти загадки складывались в сложную систему, в которой надо было разбираться целиком либо не браться вовсе.
Более или менее подробно я уже рассказывал о том, как создавалась ВОС и что она собой представляет. Как благодаря геосолитонным трубкам разные полезные ископаемые, и в частности – углеводороды, образуются постоянно, а значит, энергетический голод нам не грозит. Кое в чем, наверное, повторюсь, но в предлагаемых главах книги рассказывается о самых, наверное, сложных гипотезах взаимодействия Земли и Вселенной. Некоторые сюжеты выглядят просто фантастикой. Однако есть факты, которые лучше не отвергать, а попытаться объяснить. Думаю, что не только школьники и студенты узнают много доселе неизвестного, но будет над чем поразмыслить и ученым.
У меня же дополнительный интерес и гордость вызывает тот факт, что вся эта научная кухня варится именно в Тюмени, что наша группа вырвалась в этой тематике далеко вперед не только в России, но и мире.
Однако начну с того, о чем в газете я никогда не писал: откуда взялся Бембель и что толкнуло пойти по этим трем скользким дорожкам.
Рука судьбы
В начале ХIХ века английские учёные оживлённо дискутировали по поводу одного явления и никак не могли прийти к общему мнению о его природе. Представьте себе канал, по которому лошади тянут баржу. Вскоре вода перед её носом принимает «форму большого одиночного возвышения… округлого, гладкого и четко выраженного холма». Холм набирает весьма приличную скорость – около 15 километров в час, заметно снимая нагрузку с лошадей.
Явление это в 1834 году наблюдал Джон Рассел, профессор натурфилософии Эдинбургского университета в Шотландии, описал в своем «Докладе о волнах», который был опубликован в 1844 году. К немалому удивлению профессора, после того, как баржа остановилась, водяной холм, не меняя формы и не теряя скорости, так быстро продолжал катить по каналу, что, погнавшись за ним, Рассел вскоре остановился, боясь загнать своих лошадей.
Именно Джону Расселу мир обязан тем, что он впервые зафиксировал солитон. Прошло чуть ли не полтора столетия, пока в 1963 году американские физики Крускал и Забуски ввели этот термин. Оказалось, что такие волны существуют в воздухе, плазме и твердом веществе.
Ну а геосолитон – изобретение Роберта Бембеля. В основе термина лежат две аналогии: Земля, или богиня Гея у древних греков, а также любимая геофизика. Именно Бембелю суждено было придать открытию Рассела новый импульс.
Наш герой родился в Барнауле чуть более века спустя после описания шотландским профессором загадочного явления. Но пока идет война, Роберту лет пять, и тёмными зимними вечерами дед Афанасий Прокопьевич ведёт внука в краевую библиотеку. А по дороге рассказывает про астрономию. Вот так у внука проявился сначала интерес, а потом и страсть к Вселенной и её загадкам...
До сих пор в библиотеке Роберта стоят книги, которые появились под влиянием деда.
Предки Бембеля по отцовской линии переселились на Алтай около 1905 года из Западной Белоруссии под влиянием Столыпинской реформы. В роду были и немцы, и поляки. Отсюда и фамилия. Переводили её по-разному. И как колокольный звон: Бем-Бель. И как сосуд для питья, который брали в поход воины.
Так вот, прабабка с четырьмя сыновьями, переехав на Алтай, поселились в золотом месте, в пойме Оби. Стали фермерствовать. Бембелевское масло славилось далеко за пределами Сибири и даже за границей.
Но в 1917 году, как выразилась бабушка Мария Васильевна, пришли бандиты с красными тряпками на шапках. В первую очередь сожгли ярмарочный центр в Барнауле, крупнейший к востоку от Урала. Прадеда и его четверых братьев по отцовской линии красные расстреляли на глазах у всех жителей. Хотели и женщин рядом положить, но деревня вступилась: дескать, и детей тогда губите. Кто их без матерей растить будет?
Остальных Бембелей власть рассеяла по Сибири. Часть сослали в Васюганье. Учась в Томске, Роберт встретил с десяток однофамильцев из разных семейных колен, а на Васюганском кладбище нашел много родных могил.
Своя история у имени «Роберт», которая по тем временам могла обернуться трагедией. Его отец Михаил Игнатьевич в 14 лет уже зарабатывал, потом выучился на кузнеца. Сомнительное для новой власти классовое прошлое исчезло вместе с частью документов в послереволюционном кавардаке. Вскоре отец вступил в партию, стал бригадирствовать на строительстве крупнейшего в стране меланжевого комбината. А потом его, как и шолоховского Давыдова, отправили проводить коллективизацию. Орудовать круто, по-большевистски, мешала семейная закваска, и линию партии отец не выдержал. А шел 1937 год. Замаячил революционный суд. Но прежде надо было исключать отца из партии. На собрание приехал Роберт Индрикович Эйхе, первый секретарь губкома. Послушав обличительные речи, Эйхе спросил:
– Кем раньше-то работал?
Ему сказали.
– И хорошо работал?
Да, мол.
– Ну, так верните мужика на прежнее место, зачем наказывать-то?
Отец был спасен от неминуемого расстрела. В честь Эйхе и назвал сына Робертом. Оказывается, и с отцом поэта Роберта Рождественского случилась такая же история. «Только в одном классе со мной учились четверо Робертов, и у всех были похожие семейные сюжеты, – вспоминает Бембель. – Меня даже подначивали: Индриковичем звали. А я до сих пор говорю: я – живой памятник замечательному человеку! Эйхе многих спас от неминуемой смерти, а потом и сам погиб».
Вторым университетом после деда Афанасия стала для Роберта школа. Как ни кощунственно это звучит, но Барнаулу повезло: туда из Ленинграда эвакуировали два эшелона блокадников, среди которых было много учителей. Ленинградцы повлияли и на общую атмосферу, и на уровень преподавания в школах не только города, но и области. Известный экономист академик Абел Аганбегян вспоминает, что в 60-х годах высокие конкурсы в Новосибирском университете выдерживало много выпускников алтайских сельских школ. Стали выяснять – почему? Оказалось, что в этих школах работали в основном воспитанники Барнаульского и Горноалтайского пединститутов, а среди преподавателей этих вузов было много эвакуированных ленинградцев. Они-то и привнесли в сельскую глубинку русскую дореволюционную культуру.
В годы страшной войны ленинградцы добились организации барнаульского планетария, который сами и создавали. Детей пускали бесплатно. Много позже, будучи в Москве, Бембель зашел в столичный планетарий и был разочарован: барнаульский куда как лучше. Ещё бы, ведь к его появлению приложили руки и головы бывшие сотрудники главной в царской России Пулковской обсерватории. Они и лекции читали в планетарии. Так рассказы деда Афанасия об астрономии получили материализованное подкрепление.
Словом, нет ничего удивительного в том, что Роберт до сих пор помнит почти всех своих учителей.
Географию в 6-м классе вела Анна Михайловна Блинова. Могла вызвать к доске и попросить: нарисуй, по возможности точно, южный берег Африки или Латинскую Америку, Австралию… Ребята знали острова, моря и реки мира, хотя карт было мало. Блинова устраивала соревнования: кто, например, найдет такой-то малоизвестный остров. Друг другу давали задания и сами ребята. С тех пор у Роберта страсть ко всяким картам, рулоны которых стоят в его домашнем кабинете. Тем более что в геологии это великое подспорье.
Немецкий преподавал Эвальд Эвальдович Кацельштейн, прибалтийский немец. Год мучил произношением, хотя ребятам хотелось учить слова. Позже в «Литературке» Бембель прочёл, что это был крупный прибалтийский немецкий поэт. Когда пришла Красная армия, его якобы за сотрудничество с немцами сослали в Барнаул. Ученики хихикали над странностями учителя. Зато когда много лет спустя Бембель попал в Австрию и Германию, немецкие друзья заметили, что говорит он почти без акцента. До сих пор губы корчит, как Кацельштейн поставил.
Физику давал Петр Петрович Волков, яркий представитель русской интеллигенции начала ХХ века. Во время войны в Барнауле воровство процветало, грабежи. Наркоты только не хватало. А Волков оборудовал такой кабинет физики, какого Бембель не видел в столичных университетах и даже за рубежом. На уроках труда ребята не табуретки, а приборы мастерили, потому что Волков культивировал только экспериментальную физику. Он ошеломил учеников и таким экспериментом. Прибор показывает, что на концах проводников напряжение 1 млн вольт и частота 1 млн герц. Волков берется за оголённые проводники и говорит: никого не заставляю, но смелые могут попробовать. Девчонки трусили, а Роберт рискнул. До сих пор помнит легкое щекотание пальцев. А Волков объясняет: такая частота при высочайшем напряжении не пускает ток внутрь, и он идет только по поверхности тела.
Конечно, не только мальчишек, но и девчонок тянуло в такой кабинет. «Я, например, – вспоминает Бембель, – с помощью Волкова сделал прибор Лебедева, на котором ученый продемонстрировал давление света впервые за рубежом на Парижском конгрессе физиков. Великий английский физик Томсон (лорд Кельвин) рассказывал Тимирязеву, что эта демонстрация Лебедева была самым ярким событием конгресса. В наших вузах до сих пор нет такого прибора, я студентам на пальцах объясняю. Представь: свет маленькой лампочки давит на лопасти колеса, и оно начинает крутиться на кончике иглы. Воздух из камеры выкачан. Лампочку переносим на противоположную сторону, свет останавливает колесо, а потом начинает вращать его в противоположном направлении. Один раз в жизни увидишь – и понимаешь, что свет давит. А Волков говорит: теперь представьте, что давит свет одной и второй звезды. Как они будут взаимодействовать? Отталкиваться». Уже в последние годы, читая книги Ярковского, гениального русского учёного ХIХ века (о нём мы будет говорить ниже), Бембель нашел там подобное толкование процессов, протекающих во Вселенной. А интерес к ним пробудил школьный учитель Волков.
(Продолжение следует).
