Моей тетке уже далеко за восемьдесят. Она живет на Кубани, в Адыгее.
– Всю жизнь с адыгейцами по соседству живу и их боюсь, – говорит она мне часто.
А чего боится, и сама, наверное, не знает. Врет, конечно. Сроду она никого не страшилась, кроме своего мужа, который ее всегда лупил нещадно. Да вот помер он недавно на девяносто третьем году.
Живет тетка теперь с сыновьями. Они еще по молодости с женами разошлись, так и кукуют до сих пор с матерью, тихо ее ненавидя за какие-то давно уже забытые проступки. То ли она что-то не так их супругам сказала, то ли невестки не так поняли и сильно на свекровку обиделись, но мать оказалась виноватой. Нужно же кого-то винить, не себя же за пьянку, дурость и нежелание содержать семью и детей.
В избе бардак. Тетка и в молодости не любила уют наводить, а сейчас и подавно ей не справиться с огромным домом и двумя мужиками, которых и обстирать нужно, и накормить, да и огород (почти тридцать соток) на ней. Парни не очень жалуют вкалывать в саду и даже, похоже, не задумываются о том, что с ними станется, если мать сляжет или, не дай Бог, преставится. В общем, живут лоботрясы в свое удовольствие и даже строят планы обогащения. Скорого и легкого. Много уже лет строят.
Я приезжаю в гости не часто. Раз в три года, если по деньгам получается, но ездить туда не люблю. Только тетку все равно жалко, хоть и жадная она. Впрочем, она эту свою черту характера даже не скрывает:
– Жадная я до денег сильно. Все коплю, на всем экономлю. Сбережения у нас есть. Тысяч двадцать в долларах. Дед помрет скоро, на похороны и ему, и мне, – любила рассуждать она несколько лет назад.
Дед помер! Скромно похоронили ветерана трех войн, – зима была, морозы небывалые ударили, как напасть какая.
Прошлый раз приезжала, дед живой еще был, но уже совсем плохой. Меня не узнал толком. Тетка ему все втолковывала, кто я такая. А она на ум острая, пытливая, все понимает, схватывает на лету. Даже по недосказанному строит картину, да так живо, ярко.
Притащила тогда кулек с фасолью. Я то вижу – фасоль прошлогодняя, просто выкинуть, видимо, ей жалко. Давай мы ее перебирать, от жучков разных и камушков.
– Вот, заберешь домой, ты же любишь фасоль. Я специально для тебя ее приберегла, – врет хитрая тетка, а братья видят весь этот концерт и злятся на нее, но молчат, стыдно за мать.
Я фасоль перебираю, с теткой о жизни говорю, жалуюсь на мужа, детей. Она слушает, смекает, что не все я ей выкладываю. Ну и ладно. Думаю только: «На кой мне твоя фасоль, тащить ее за три тысячи километров, лучше бы денег предложила».
Фасоль пришлось забрать. Денег не получила, даже правнукам, хоть и двоюродным, на подарки не дала тетушка.
Прошло три года. Я опять собралась в долгую дорогу на свою, как говорится, историческую родину. Заехала и в Адыгею на пару дней. Жары особой не было, хоть и июль стоял.
– Я ведь тебе фасоли приберегла, – сказала тетка и тяжело поднялась с маленькой табуретки, – пойду, принесу из сарая, она в мешке, перебрать нужно.
Я чуть в обморок не упала. На сей раз притащила моя благодетельница полмешка этого деликатеса, который по виду был старше самой тетки. Сели мы ее перебирать, полдня работали, а она, фасоль эта проклятая, все не кончается.
– Всю бери, пригодится на Севере твоем, – щедро жалует мне фасоль тетя, – продукт хороший, без жучка, я ее золой пересыпала.
А я даже и не сопротивлялась, затолкала мешок в чемодан под пристальным наблюдением тетки. Братья мои молнии пускали, но опять смолчали, трусы несчастные.
«Вот бы в мешок потихоньку тетенька моя подсунула бы мне деньжат хотя б на гостинцы детишкам. Я бы не сопротивлялась!» – мечтала я. Ага, как же! Дождешься от нее! Может, в следующий раз расщедрится, но опять же фасолью. Два мешка притащит! Год нынче урожайный, им всю ее не одолеть, вари хоть каждый день.
Так что буду я через пару лет опять с фасолью!
