Как я потерял названого брата
Красноармейцы Григорий Лобко и Карим Галимов служили в Благовещенске на Амуре. Оба одногодки призывались в 1939-м.
Григорий – из Житомира, Карим – из Челябинска. Крепкие, здоровые, красивые. Григорий окончил семилетку, Карим вообще не учился. Служили в одном взводе, в одном отделении и даже спали на соседних койках. Подружились. Григорий учил Карима грамоте. Через полгода тот уже мог свободно читать и писать письма домой. А через год Григорий стал младшим сержантом и командиром отделения.
Международная обстановка осложнилась, и вместо демобилизации их стрелковый полк в составе дивизии передислоцировался на запад под Орел. Там дивизия стала мотострелковой. Когда началась Великая Отечественная, дивизию на фронт не отправили, она простояла в Орле вплоть до начала Курско-Орловской битвы.
У Григория тем временем случилось большое горе – немцы расстреляли всю семью: отца, мать, двух сестёр – обвинили в пособничестве партизанам. В их доме фашисты обнаружили раненого красноармейца.
Настал час битвы. Дальневосточная дивизия внезапно атаковала врага. Продвинулась на 20 километров. В том бою погиб Карим – друг Григория и мой средний брат. О том, что брата сразила вражеская пуля, написал нам Григорий. А на третий день его зацепило – ранило в левое плечо. За храбрость Лобко наградили тогда медалью «За отвагу».
После излечения он попал в артиллерийскую бригаду, стал наводчиком 152-миллиметровой гаубицы. Около года не было известий от Григория. В начале 1943 года сообщил, что жив-здоров, но снова попал в госпиталь. «Мой личный счет растет, – писал он. – Прямой наводкой уничтожил немецкую самоходку и танк «Фердинант». Наградили орденом Красной Звезды. В артиллерии мне нравится. Если, Ахмет, тебя призовут, просись в артиллерийскую часть».
Для меня этот час настал в ноябре 1943 года. Был стрелком, минометчиком. Боевое крещение получил в 1944 году под Тернополем. Затем попал в артиллерийский запасной полк. После короткого обучения присвоили звание младшего сержанта и назначили наводчиком такого же, как у Григория, орудия.
Однажды спросили, умею ли водить машину. «С тракторами знаком, – ответил я, – но машину не водил». «Ничего, садись за руль – научишься». Так я стал военным водителем. Вскоре после переформирования наш артполк попал в 92-ю тяжелую гаубичную бригаду разрушения 7-го артиллерийского корпуса РГВК. В её составе я освобождал Польшу, форсировал Одер, штурмовал Бреслау, Глогау, брал с боями Ченстохов, Краков.
16 апреля в 8 утра в небе разгорелся воздушный бой. Наши истребители сбили мессершмитт. Летчик выбросился на парашюте. Приземлился на наших позициях. Его окружили, обыскали, взяли планшетку. Вдруг слышу: «Лобко, веди пленного в штаб бригады».
«Не Григорий ли?» – подумал я. И когда тот проходил мимо, спросил:
– Григорий Лобко, это ты?
– Я, – ответил он. – А вы кто? Случайно не Галимов?
– Да.
– Вот так встреча!
Мы обнялись как родные. Нас окружили артиллеристы. Пленного увели другие.
– Братья, наверное, встретились, – говорили вокруг. Я познакомил Григория с товарищами. Не удивились, ответили, что Гришу они знают давно.
– Галимов, ты в каком дивизионе?
– В первом, и батарея тоже первая.
– А я в четвертом, и батарея четвертая, замыкающая… Кем?
– Водителем.
– Значит, технарь. Молодец! Заменил брата?
– Это точно, Григорий Степанович.
– А я уже второй год в этой бригаде. Командир боевого расчета. Мой личный счет возрастает. Как-нибудь познакомлю…
Вот такая волнующая встреча. Но поговорить не довелось. Прозвучала команда готовиться к переправе Нейсе. Вышли на оперативный простор в сторону Шпремберга. К вечеру перешли Шпрее. По пути нас бомбили немецкие самолеты, но прямых попаданий не было. Город взяли легко. Остановились на его северной окраине. Поужинали в полночь. Прибежал к нам Лобко. Обмыли встречу спиртом, закусили трофейной колбасой. Григорий пришел в новенькой гимнастерке со всеми наградами: двумя орденами Красной Звезды, Отечественной войны I степени, Красного Знамени, двумя медалями «За отвагу». Целый иконостас на груди. Я восхитился:
– Да ты, Григорий Степанович, настоящий герой!
– Служу Отечеству! – отшутился он. – Родина не забывает своих сыновей.
– А сколько на лицевом счету?
– Под Ахтыркой в штыковой еще троих заколол. А всего девять фашистов. За семью сполна рассчитался.
Я рассказал о своем боевом пути, о том, как попал в артиллерию. Расстались мы в тот раз под утро.
Бои начинались в столице Германии. Первого мая разыскал меня Григорий, поздравил с праздником и сказал:
– Чую, друзья, скоро войне конец.
– Дай Бог, – ответили ему.
А Лобко:
– Война заканчивается, многие поедут домой, а мне и податься некуда. Один, как перст, остался…
Его глаза погрустнели, скатились слезинки.
– Что ты говоришь, Григорий Степанович, – вскинулся я, – поедем на Урал, к моей маме. Будешь мне названым братом. У нас много красивых девушек. И тебе найдем по душе.
– Правда, Ахмет, ты меня приглашаешь?
– Истинная правда, Григорий!
– Я тоже приглашаю тебя к себе, – заговорил молчаливый старшина Орлов. – Поедем в Сибирь. Знаешь, какой там простор? А какие девчата: и работящие, и красавицы…
– Спасибо, друзья, – ответил Лобко. – Принимаю приглашение Ахмета. Его брат Карим тоже приглашал меня к себе. Жаль, что погиб…
Мечтания прервала команда: «К бою». Все побежали к своим орудийным расчетам.
Ночью 8 мая по тревоге вся наша дивизия выехала из Потсдама на большую автостраду. В пути несколько раз вступала в короткие бои с немцами и упорно шла вперед. Под Дрезденом – снова сражение. Били разрозненные группы эсэсовцев. До двухсот фашистов пленили. Далее переехали по полевым дорогам Судетские горы и ночью ворвались в Прагу. Там, в центре столицы чехов, праздновали Победу. Все было: радость, слезы, песни, поздравления… Вечером 9 мая мы уже без тревоги и опасений смывали грязь водой реки Влтавы. Григорий старался быть со мной, с моими товарищами. Он был грустный, мало говорил.
– Ахмет, у вас в Челябинске есть какая-нибудь речка?
– Даже две: Миасс и Теча. Такие же, как Влтава, неглубокие, неширокие, но рыбные.
– У меня такое чувство, Ахмет, что не увижу я твоих родных мест. Что-то сердце печалится.
– Что ты говоришь, Григорий Степанович, война уже кончилась, мирная жизнь наступает.
– Война кончилась, Ахмет, но на душе моей тяжело. Плохой сон видел.
…11 мая нам объявили, что предстоит переход до Австрии. Автострада Прага – Вена была разрушена, тоннели через австрийские Альпы взорваны, и мы должны были ехать по старым полевым дорогам.
Интервал между частями в пятьсот метров. Колонну возглавляла наша 92-я ТГАБР, где преобладала гусеничная тяга. Безопасное движение зависело только от умения и мастерства водителей, от их выдержки. Поэтому с каждым водителем сидел офицер. Ехали днем и ночью. Фары включать не разрешали. Обедали сухим пайком, запивали из фляжек. Артиллеристы ехали на груженых тягачах и грузовых машинах, на малой скорости и с большой осторожностью. Конечно же, утомленные люди дремали, а то и спали на ходу. Проехали Вену.
Крутые повороты, спуски и подъемы затрудняли управление тягачами. Мы были очень внимательны, следили за каждым двигателем, как они реагируют на крутые виражи. Через некоторое время дорогу накрыл густой туман. Пришлось открыть двери кабины и зорко всматриваться в серую каменистую дорогу. Нельзя было оторвать правую ногу от акселератора, каменистая дорога требовала постоянного газа двигателя…
Вдруг ночную тишину нарушил звук ракеты. Это был сигнал для остановки. Выяснилось, командир бригады майор Завгороднев распорядился проверить личный состав в дивизионах. Во второй батарее четвертого дивизиона отсутствовал командир орудия Григорий Лобко. Он, видимо, при крутом повороте выпал из кузова и попал под колеса тягачей. Вся колонна проехала по нему... От командира расчета осталась плащ-палатка и мокрое место. Это было для нас чрезвычайным происшествием. Командование решило останки командира расчета собрать в плащ-палатку и похоронить у обочины дороги. Заработали артиллеристы четвертой батареи. Зазвенел шанцевый инструмент, и через полчаса могила была готова.
Все мы молча выполняли команды старших и беззвучно плакали. Прогремел троекратный салют из карабинов, у обочины дороги появился бугорок с фанерной дощечкой, где химическим карандашом было написано: «Здесь покоится солдат Советской Армии Григорий Васильевич Лобко, 1920 года рождения, погибший от несчастного случая…». Так подтвердился тревожный сон Лобко, где он на скаку упал на землю с лошади.
Командование артбригады и мы не забыли Григория. На его родину ушло подробное письмо и просьба увековечить имя Лобко. Сельчане, где родился Григорий, сообщили, что главная улица села названа его именем, и школа, где он учился, носит имя славного артиллериста.
