Беседа с академиком Абелом Аганбегяном
Продолжение. Начало в №№ 82, 87.
«Чёрные дыры» экономики
Вторая по отрицательному влиянию на экономику «черная дыра», по мнению Аганбегяна, – это отсутствие «длинных» денег, владельцы которых не будут требовать сбережения пять и более лет. В развитых странах действуют четыре таких основных фонда.
Во-первых, это негосударственные пенсионные фонды. В них на протяжении примерно 40 лет до 10% зарплаты перечисляют граждане, их организации и в ряде случаев – государство. У европейца, достигшего пенсионного возраста, на счете обычно хранится 600-800 тыс. долларов, у американца – и более 1 млн. А в целом каждый фонд часто имеет триллионы «длинных» долларов, мощнейший резервуар для самых эффективных инвестиций.
В России пытались копить часть пенсионных денег за счёт предприятий, однако единый социальный налог то увеличивали, то собираются сокращать. А в результате ничего из затеи пока не выходит.
Вторым рыночным фондом «длинных» денег Аганбегян называет страховые компании. В развитых странах они очень богатые, потому что все источники повышенной опасности по законам должны быть застрахованы. Иначе эти активы нельзя использовать. Кроме того, там развивается крайне выгодная для людей система страхования жизни, выплаты из которой свободны от налогов. И поэтому туда направлять свои доходы часто выгоднее, нежели в банки, где налоги берут. Поэтому, например, в Америке страховые компании богаче банков.
В России же нет законов, заставляющих обязательно страховать источники повышенной опасности, за исключением ОСАГО. Как нет и практики массового страхования жизни. Потому и активы у наших страховщиков не велики – на всех чуть более 30 млрд долларов. На серьезные инвестиции не хватит.
Третий источник «длинных» денег – паевые фонды. Люди обычно кладут туда средства надолго. И при консервативной политике гарантируется прирост доходов на вложенный капитал в 6-7% сверх инфляции. На Западе эти фонды существуют несколько десятков лет, а целые группы имеют по 100 и более миллиардов долларов.
У нас такие фонды стали получать известность несколько лет назад. Они успели накопить около 20 миллиардов долларов – опять же пустячок для инвестиций.
Так и оказалось, что самые крупные денежные «мешки» России – коммерческие банки. Однако на них далеко не уедешь. Их активы несколько более 25 млрд долларов, и деньги эти в основном короткие. Их рискованно использовать на крупные инвестиции. Активы наших банков составляют около 65% ВВП страны, тогда как активы западных банков равны 200-300% ВВП своих стран. Надо когда-то задуматься над тем, почему активы всех наших баков сопоставимы с активами одной разорившейся американской инвестиционной компании Lehman Brothers – 700 млрд долларов. Совокупно же российская финансово-банковская система отстает от стран Запада в пять с лишним раз. В итоге, доля «длинных» денег в пассивах банков лишь около 5%.
– Почему наши банки такие хилые?
– Прежде всего потому, считает Аганбегян, что основной поток финансов идет мимо них. Около 40% ВВП – чего нет ни в одной стране – концентрирует государственное казначейство. Оно обслуживает бюджет и внебюджетные госфонды: пенсионный, социального и медицинского страхования. Опять же в казначействе хранят огромные деньги, заработанные бюджетными организациями по договорам. Раньше эти деньги хранились в комбанках, а затем казначейство их отняло и ввело разные бюрократические процедуры, неимоверно затрудняющие расход этих денег на основную деятельность тех организаций, которые их и заработали. Поэтому значительная часть этих средств лежит без движения и обесценивается.
Не доходит до банков и много денег населения, оно предпочитает хранить их в кубышках или в валюте. Огромную сумму – не менее 300 млрд долларов – предприятия и россияне хранят за рубежом, вкладывают в недвижимость.
Да и ЦБ России не дает банкам кредиты по объявленной ставке рефинансирования с учетом их потребности. До кризиса ЦБ практически не кредитовал комбанки, хотя за рубежом это – обычная практика. Теперь ЦБ наконец заработал как банк, а не как орган административного управления. Однако реально стоимость его кредитов никак не связана со ставкой рефинансирования.
Если нынешний кризис не заставит нас значительно укрепить банки, то не знаю, какие уроки нам еще надо преподать. Ведь будь наши банки посильнее, например, как немецкие, не пришлось бы накачивать их фантастическими деньгами.
Откуда же черпают инвестиции в России? До трети, говорит академик Аганбегян, выделяет бюджет, но в основном для своих же организаций. А предприятия и бизнес берут до 70% инвестиций из своей прибыли и амортизации (на Западе эти источники дают 20-30% всех инвестиций). Еще 10% они черпают на внутреннем рынке, как правило, в банках, а оставшиеся 20% занимают у иностранных инвесторов. Вот и получается, что подавляющая доля инвестиций – «короткие» деньги. Значит, нет возможности какому-то заводу сразу купить, например, всю новейшую технологическую цепочку и модернизировать предприятие целиком, а не частями, что значительно увеличивает расходы.
Никуда не годится, по мнению Аганбегяна, и бюджетная политика государства. Она в том только и заключалась, чтобы с легкостью необыкновенной проедать нефтедоллары и капитал, который приходит в страну, вместо того чтобы направлять эти деньги на решение ключевых задач. Удивительна и роль нашего Минфина. Аганбегян не знает ни одной другой страны, тем более – развитой, в которой бы Минфин определял всю налоговую политику. Исключение – Россия. Главная задача нашего Минфина – свести расходы и доходы. А что происходит с экономикой – дело десятое.
За десять лет мощного экономического подъема мы не решили ни одной стратегической задачи. Не диверсифицировали экономику и не развивали производство готовой, а тем более инновационной продукции. И по-прежнему зависим от импорта продовольствия, машин и оборудования. Россия так и осталась страной с самой низкой нормой инвестиций – 20% ВВП, хотя большинство развивающихся стран довели её до 35%. Вместо того чтобы повысить размер пенсии хотя бы до половины среднего заработка, мы его снизили до 25%. Очень мало продвинулись в создании современной инфраструктуры, строительство современных автодорог даже сократили, а уж о качестве и их стоимости лучше не заикаться. В сооружении жилья не вышли даже на советский уровень.
Но главное все же – это люди, их здоровье и внутреннее самочувствие, подчеркнул Аганбегян. Да, кризис – это беда, прежде всего – в социальной сфере. Когда миллионы остаются без работы, когда падает зарплата, обесцениваются сбережения и недвижимость – конечно, в результате многие граждане и целые семьи впадают в длительную депрессию. Самое плохое – это неопределенность. Люди не знают, чего ждать, долго ли продлится кризис. Приходится менять образ жизни, планы.
Все это подрывает здоровье. Часто в кризисы растёт заболеваемость и смертность, прежде всего от сердечно-сосудистых болезней. Эту тенденцию государство может перебить целеустремленными мерами. А что происходит у нас? С 2005-го по 2007 годы смертность заметно сократилась: с 16,2 до 14,6 чел. на 1000 жителей. После незначительного подъема в 2008 году она в 2009 году опять поползла вниз. Однако если смотреть группы населения, смертность в России пока на 80% выше, чем в развитых странах, и на четверть выше, чем в развивающихся.
Да, мы в 2009 году впервые за последнее десятилетие сократили депопуляцию примерно на 200 тысяч человек. Вот уже 10 лет в стране резко уменьшается детская смертность: с 18 до 7,5 на 1000 родившихся. Эта прогрессивная тенденция показывает, что с минимальными затратами можно многое сделать. Но приведенные цифры – средние. А почему в одних областях детская смертность на европейском уровне, но в Москве – в 1,3-1,5 раза больше, в Пермском крае – вдвое, а в Амурской области – даже втрое выше? Что, там другие родильные дома или врачи? В этом надо разбираться, принимать меры.
Абел Гезевич привел другой пример. В 2008 году смертность от алкоголя сократилась на 22%, чего не было никогда и ни в одной стране. Тенденция продолжилась и в 2009 году. Что надо было сделать в пьющей стране, чтобы добиться феноменального результата за столь короткий срок? Оказывается, правительство приняло небольшое постановление, запретившее производство спиртосодержащих жидкостей для очистки стекла и т.д. Этим и травились тысячи пьяниц. А жидкости с успехом можно производить без спирта, что сейчас и делается. Почему это нельзя было сделать раньше – непонятно.
Уже после нашей беседы появилось исследование Высшей школы экономики об изменении благосостояния россиян за 20 лет реформ. Расходы государства на медицину в 2006 году оказались на уровне 1994 года, а общая заболеваемость в 1990-2008 годах выросла на 45%. Дефицит госфинансирования восполняли частные деньги: их объем вырос в 8 раз! Однако доля платной медпомощи вышла за разумные пределы. Она составила 45-50%, тогда как в Евросоюзе – 24%. Надо добавить, что если по европейским меркам считать бедных россиян, то их доля перевалит за половину населения.
Специалисты говорят, продолжал академик Аганбегян, что главный фактор преодоления депопуляции – это все-таки не повышение рождаемости, а снижение смертности. И резервы у нас здесь огромные. Разве можно объяснить, что такая великая страна, как Россия, с высокообразованным населением, развитой наукой по социальным показателям отстает? Если по экономическому развитию в международных рейтингах из 200 стран Россия занимает 55-е место, то по индексу социального развития (интегральному показателю качества жизни) – 65-е, по ожидаемой продолжительности жизни – 105-е, по качеству здравоохранения – 130-е, по смертности мужчин – 140-е места. Как долго мы будем терпеть это позорное положение? А ведь это тоже зависит прежде всего от усилий государства, от качества бюджета.
– Нулевые годы я оцениваю, как потерянное десятилетие, – заключает академик Аганбегян. – Да, макропоказатели росли, но за счет импорта сырья. Мы практически прекратили реформы: структурные, институциональные и другие. Богатела прежде всего 20-процентная верхушка общества, а вся страна плыла по течению прибывающего независимо от наших усилий денежного потока. И жила себе без стратегии, без четких целевых установок, без самоанализа и оценки рисков, без взгляда в будущее. От такого беззаботного существования пора отказываться.
Продолжение следует.
