Наш поисково-ревизионный отряд направлялся к месту работы в дождливую погоду.
Тяжело навьюченные лошади продвигались медленно, с громким чавканьем выпрастывая копыта из грязи и напитавшейся водой моховой подушки. Временами они цеплялись вьюками за деревья и кусты на слишком узкой для них оленьей тропе, петляющей между деревьями. Рабочим то и дело приходилось вырубать в таких местах тонкоствольные лиственницы и густой кустарник, высвобождая и расширяя проход. Все уже давно промокли до костей и проклинали затянувшееся ненастье.
После того как таким образом преодолели несколько километров пути, начальник отряда Игорь Александрович подозвал меня к себе.
– Послушай, Юрий, отправляйся-ка ты сейчас вперед и до нашего прихода подыщи подходящую поляну для разбивки лагеря. Желательно, чтобы она была на первой террасе неподалеку от речки и вблизи от того места, к которому нас с тобой позавчера водил Николай. Уверен, ты его хорошо запомнил!
– Да, конечно! Как же его не запомнить, когда неподалеку от него стоят жерди от чума оленеводов, кочевавших там несколько лет тому назад. А точка находки кристалла исландского шпата, обнаруженного там отрядом Юрия Гущина, находится метрах в ста ниже по течению Люлюикты! Ведь так? Значит, не беспокойтесь, все будет о’кей!
На всякий случай я зарядил мелкашку, повесил ее на плечо вниз стволом, чтобы вода не попала. И отправился дальше один. Голоса продвигавшихся вслед за мной коллег и удары топоров становились все глуше, а потом и вовсе растворились в шуме дождя и речных перекатов. Намокший тяжеленный брезентовый плащ стоял колом и стеснял движения, мало спасая от дождевой влаги, но хорошо сдерживая испарения разгоряченного ходьбой тела. Поэтому было мокро и снаружи, и изнутри. Так, спотыкаясь о невидимые под мхом камни и корни деревьев, шел я в хорошем темпе больше двух часов, пока, продравшись сквозь густую поросль молодых лиственниц, ольховника и ивняка, не увидел, наконец, на высоком галечном берегу жерди, связанные в пучок тонкими концами вверху и расставленными по кругу.
Зашел внутрь этого строения, стащил с плеч винтовку, изрядно потяжелевшие от впитавшейся воды рюкзак и плащ. Накрыл плащом рюкзак, взял в руку винтовку и осмотрелся. Место, где стоял остов чума, мне не глянулось: слишком близко к нему подобралась вода даже теперь, при относительно слабом дожде. А если случится настоящий затяжной ливень, как это иногда бывает?! Тогда за считанные часы вода в речке поднимется метра на два-три. И что тогда будет с лагерем?
Зато метрах в семидесяти отсюда я углядел ровную полянку с редкими старыми лиственницами и крутым, почти трехметровым, удобным спуском к Люлюикте. Оставив рюкзак под плащом, прошелся до полянки, придирчиво осмотрел ее. Тут же мысленно прикинул, где будет удобнее всего натянуть жилые и продуктовую палатки, поставить обеденный стол и безопасно расположить кострище. Удовлетворенный своей находкой и тем, что так удачно справился с заданием, я пошел к краю поляны и прислушался, надеясь уловить звуки, свидетельствующие о приближении отряда. Но, сколько ни вслушивался, вокруг по-прежнему звучало лишь мерное накрапывание дождя да все усиливающееся бурливое стенание речки, вздувающейся прямо на глазах.
И тут я уловил краем глаза колыхание вершинок в густом кустарнике, продираясь сквозь который недавно пришел сюда. Обрадовавшись, я сложил ладони рупором и громко крикнул: «Эй, кто там, отзовись!». Я полагал, что Саныч послал кого-то из ребят вслед за мной для подстраховки. На мой призыв никто не отозвался, но движение в кустах на время прекратилось. Однако через минуту-другую приближающееся ко мне покачивание кустов возобновилось. Зная о склонности нашего шутника Володи к розыгрышам, предположил, что это именно он играет со мной в молчанку: кроме него, никто из нашего отряда не стал бы так поступать.
Поэтому, ничуть не опасаясь, я снова крикнул: «Володя, будет тебе валять дурака, выходи!». В кустах опять последовало короткое затишье, но затем их вершинки снова закачались из стороны в сторону: кто-то невидимый явно перемещался ко мне. Это не было похоже даже на Володю: он все же знал меру в шутках. И только тут мне стало немного жутковато, я вспомнил о винтовке. Поспешно сдернул ее с плеча, убрал предохранитель и взял ее на изготовку: «Последний раз предупреждаю! Выходи, а не то буду стрелять!» Несмотря на мое грозное предупреждение, приближающееся движение медленно, но неуклонно продолжалось. Дело приобретало серьезный оборот. Решившись, с винтовкой наперевес я сделал несколько шагов навстречу не видимому в чаще существу. Покачивание ветвей приостановилось, а потом стало медленно удаляться от меня, но ровно на столько, на сколько я приблизился к краю кустарника. Входить в него я не решился. Пятясь, отступил метров на десять, так сказать, на исходную позицию. Тогда тот, в кустарнике, опять двинулся ко мне.
Пришлось снова осторожно двинуться ему навстречу – тот опять приотступил… И такая «игра» нервов с настырным «невидимкой» повторилась не менее десяти раз. Я продолжал пристально вглядываться в кустарник, все еще надеясь разглядеть прячущегося в нем. Но, как ни старался, так ничего и не увидел, кроме мокрой густой листвы колышущихся ветвей…
Наконец терпение лопнуло, и, прицелившись, я выстрелил по ветке в вершине низкорослой корявой сушины, находившейся между мной и тем, кто был в чаще. Пуля с противным визгом отрикошетила от твердой ветки и улетела за речку. Кусты снова зашевелились на одном месте, словно бы тот в нерешительности соображал, как поступать дальше. Потоптавшись на месте, неизвестный, судя по покачиванию раздвигаемых кустов, стал медленно удаляться от речки в сторону смутно видимых сквозь частокол дождевых струй уступов базальтовых скал, нависших амфитеатром над речной долиной.
Машинально перезарядив винтовку, я еще некоторое время напряженно вглядывался в то место, где отметил последнее движение кустов, но там больше ничто не двигалось. Я с облегчением вздохнул полной грудью, поставил винтовку на предохранитель и закинул ее за спину, окончательно уверовав в то, что неведомый оппонент наконец-то оставил меня в покое.
Сходил за плащом и рюкзаком, перенес их на место, где предполагал поставить нашу с Санычем палатку. А чуть погодя с откровенной радостью услышал приглушенный расстоянием и шумом переката перестук топоров и голоса приближающихся товарищей. И только тогда до меня дошло, что неведомый и настырный «невидимка», скорее всего, удалился не оттого, что испугался негромкого выстрела и визга рикошета, а потому, что раньше меня услышал шум приближающегося отряда.
