12 апреля 44 г.
«Здравствуй, дорогая жена моя и детки Никола и Ольга, здравствуй, матушка моя Катерина и отец, тетя Груня, крестная Мария, крестный дядя Димитрий, коли он вернулся после ранения, старый дед Никифор, коли жив, бабка Авдотья и бабка Дуня Сапогова. И все сродственники, и все, кто живой в селе...».
«Нюра! Я далеко, очень. Отсюда мы погнали фрица. Стоим в деревне. Здесь тепло, а земля…» (дальше неразборчиво – обгорело).
Шестьдесят пять… Прошло 65 лет с той поры, как отгремели последние залпы, замолкли орудия. Прошло шестьдесят пять лет со дня окончания той далекой войны, но до сих пор мы собираемся и отмечаем этот день – День Победы. Собираемся, чтобы вспомнить. И напомнить другим о том, что все это действительно было. И поем песни тех лет, пересказываем анекдоты. И говорим о событиях той войны, которой никогда не видели. Причем иногда рассказываем так, будто действительно были там и только вчера вышли из окопа, усталые и счастливые. И правда. Мы очень много знаем о войне.
Есть множество свидетельств.
В любом учебнике истории Великая Отечественная расписана по дням, часам и минутам. Такого-то числа того-то года такая-то танковая дивизия прорвала оборону врага. Убито столько-то немецких захватчиков. Потери с нашей стороны составили... И обязательно в каждом учебнике есть карта сражения, на которой нарисованы стрелки. Помните? Большие стрелки с длинным извилистым шлейфом, который показывает передвижения войск. Обычно это красные и черные стрелки. Красные – это советские войска, то есть наши, а черные, соответственно, – не наши. Все просто. И ты смотришь на эту карту и все понимаешь. Понимаешь, как наши преодолевали высоту, понимаешь, где форсировали реку... Понимаешь... Но не чувствуешь... Не чувствуешь, как они преодолевали эту недостижимую высоту.
О чем думал солдат, сидящий в танке той самой такой-то танковой дивизии? О чем думал он, двигаясь по этой самой красной стрелочке, даже не зная, доедет ли его танк до ее конца или ему так и суждено остаться вот этим кроваво-красным шлейфом? И сколько таких же, как он, солдат уже осталось позади вечно лежать в этом шлейфе, выстилая путь к победе? Их уже нет среди живых. И про них скажут: “Погибли солдаты такой-то танковой дивизии. Вечная им память!”. Кому “им”? Кто они? Что каждый из них любил, кого любил, о чем мечтал, откуда они? Ведь у каждого из них был другой адрес, помимо такой-то танковой дивизии! Ни в одной энциклопедии, ни в одном учебнике истории не напишут об этом.
И как мы, спустя столько лет, узнаем о судьбах павших солдат той далекой, забытой войны? Только из фронтовых писем. Эти письма несли в себе не просто теплые слова, обращенные солдатом к своим родным. Они написаны теми, кто не знал, будет ли жив завтра, и каждое письмо могло стать для этих ребят последним. И поэтому в каждое письмо они как бы вкладывали частицу своей души. И отсылали ее домой для того, чтобы, даже если погибнет тело, душа оставалась вечно живой и рядом с теми, к кому так хотелось, так мечталось, но так и не получилось вернуться. И именно в таком письме дрожащей от холода или ранения рукой ровным каллиграфическим почерком юного комсомольца-отличника или нет... кривыми буквами (ведь очень трудно было писать в темноте да еще на колене). И в этом письме куча грамматических ошибок, и целые предложения, заштрихованные ручкой. И оно построено абсолютно не литературно, неправильно. Естественно, это же не письмо какого-нибудь графа Толстого жене! Но мы читаем это письмо и узнаем, что солдата из такой-то танковой дивизии звали Сережа, что он учился в школе, учился не очень хорошо, как многие такие же мальчишки. А потом началась война... И он, Сережа, вместе с другими такими же, как он, пацанами, попал на фронт. А в детстве, когда он был маленький и они с друзьями играли во дворе в войнушку, он почему-то всегда был танкистом. Так и получилось. Он так хотел и попал в танковую дивизию. И теперь он сидит и пишет это письмо. Причем пишет именно сейчас. Где-то далеко, в сорок каком-то году, в окопе, но именно в этот момент. В этот самый момент, когда мы его читаем. Пишет и думает, как же пишется – жИвете или жЕвете? (Ведь учитель всегда ругал его за двойки в диктантах). Он пишет и зачеркивает.
«Здравствуйте!
Писем от вас не получил еще ни одного, а вам пишу, кажется, четвертое. Мы получили танки и опять едем воевать. Когда брали Кировоград, я был вместе с танками, которые зашли с юго-запада. Немцы нас там не ожидали, пооставляли много машин, продовольствия и т.д., вот тогда мы поцарствовали. Было все, что хочешь и сколько хочешь. Я взял только фонарик и больше ничего. Можно набрать по жадности много и тут же оставить голову, что часто и бывает. Я крепко побаиваюсь авиации. Авиации боится всякий человек, который побывал под бомбежкой. Самое страшное во время бомбежки, так это когда посмотришь на небо и видишь, как на тебя пикирует «музыкант» (так зовут эти самолеты), и вот видишь, как от него отрываются три – четыре бомбы, которые несутся на тебя. За первым самолетом в 15–20 метрах следует второй, третий и т. д., до 25 штук. Когда пролетел последний, первый уже сделал круг и снова пикирует на тебя, и так до тех пор, пока есть бомбы. Вот здесь лежишь, где-нибудь под танком, и думаешь, а чего бы хоть одной бомбе не упасть рядом? Но потом прилетают наши ястребки, и делается все в порядке. Ну, пишите, пока. С. Андреев . 4 января 44 г.»
И вот он дописал последнее слово, свернул бумагу треугольником и идет к штабу полевой почты, чтобы его отправить. Идет и думает: “Ну, вроде ничего не забыл написать”, а еще – “Скорее бы пришел ответ”, и, может быть, он думает: “Так как же, черт возьми, пишется слово живете?!”. И, наконец, он отправляет письмо, и теперь оно мчится домой. А через 5 дней 9 января поступит приказ идти в прорыв, и героически погибнут солдаты такой-то танковой дивизии. Вечная им память. Вечная память Сереже, который плохо учился в школе и любил играть в танкиста. А письмо мчится.
Ему неизвестно, что его автора уже нет в живых. Да это и не важно. Ведь это письмо с войны. А точнее – военное письмо. Оно получило приказ, и любой ценой должно его выполнить. Как и миллионы других фронтовых писем. И они мчатся, не щадя сил, туда, где их ждут. Многие письма дошли до адресатов, очень многие не дошли... еще не дошли... Но продолжают идти! До сих пор. Уже 65 лет их авторы лежат в безымянных братских могилах, а их письма идут! Из той далекой войны к нам. Вырываются из земли, восстают из пепла и ищут своих адресатов. Потому что душу похоронить невозможно.
Фото из Интернета.
