Лучшая электричка на Тобольск – новогодняя. Не предновогодняя, когда числа двадцать девятого-тридцатого народ только что не висит на поручнях, и на билетах кассиры честно пишут: «СТОЯ», когда студенты, служащие, рабочие, пациенты областных больниц возвращаются домой, отражая на своих усталых лицах суету и нервозность, а спокойная, расслабленная, слегка подрёмывающая в предвкушении добрых свиданий вечерняя электричка, везущая прямо к праздничному столу тюменскую родню.
Вот едет семейная молодёжь. Её главная цель – обеспечить долгожданную встречу бабушек и дедушек с внуками, тихо посапывающими сейчас в соседних креслах, отсидеть положенное по негласному этикету время за родительским столом и потом убежать, наконец, к бывшим одноклассникам, друзьям-подружкам, вспомнить беззаботную, не обременённую ничем юность.
Вот ведут между собой неспешную беседу пожилые люди, собравшиеся в кои-то веки навестить родственников в деревне или самом Тобольске. Их разговор течёт неспешно, старательно обходя неприятные темы, закручиваясь в основном на лёгких воспоминаниях, нынешнем дачном урожае, приготовленных подарках и тех событиях в семейной жизни, о которых незазорно поговорить с незнакомыми людьми.
Мелькают станции и полустанки, поезд то бежит в кромешной тьме, бодро постукивая по рельсам, то долго стоит среди леса, сочувственно пропуская собратьев дальнего следования – им придётся встречать Новый год в пути, но что делать, работа есть работа…
На остановках сходят и идут куда-то к свету далёких фонарей пассажиры. Иногда их очень много, и кажется, что с приходом электрички население деревни сразу увеличивается как минимум вдвое, иногда кто-то один пробирается по сугробам к мигающим фарам машины, стоящей на пустынной тёмной дороге. Некоторые, перед тем как выйти из вагона, ненадолго оборачиваются и чинно желают всем хорошо провести праздник.
Засобиралась бабушка, сидевшая впереди, начала одеваться, затягивать серую шаль, заправлять под платок большие татарские серьги, перебирать сумки. Медленно подходит к затерянному в снегу добротному посёлку электричка, издалека видно, как бегут к вагону крепкие молодые ребята, ищут глазами дорогую гостью. Останавливаемся, слышатся радостные крики приветствия, двое снимают старушку с поезда и, подхватив с обеих сторон, так и несут её, переговариваясь, к окружённому роднёй автомобилю, за ними, весело смеясь, бежит третий, тащит бабушкины баулы. А на глухом полустанке электричка задерживается только полминутки, но успевает забрать кого-то очень дорогого, и одинокая фигурка женщины стоит в тусклом кружке света, кутается от ветра в платок и машет, машет пушистой варежкой…
Ближе к Сузгуну по всему вагону начинаются звонки – тобольская родня ждёт на вокзале, торопит, советует толкать неспешный пригородный поезд впереди себя. Уже начавшая тихонько «отмечать» компания друзей, пожелавших, видимо, осмотреть в праздники красоты духовного центра Сибири, громко спрашивает по телефону «братанов», как до них до-
браться и на что ориентироваться. «На драмтеатр», – отвечает встречающая сторона. «Не найдут», – сомневаюсь я, глядя, как почёсывают затылки ребята «в удобных тренировочных штанах», но потом решаю, что таксисты в Тобольске все сплошь с высшим педагогическим образованием, поэтому довезут гостей в праздничную ночь куда надо – хоть к драмтеатру, хоть к краеведческому музею, хоть к дому купца Корнилова.
Одиннадцатый час, мы прибываем, на перроне молоденькие милиционеры обеспечивают правопорядок. «Ну, как у вас тут?» – спрашивают выходящие из вагонов. «Нормально, спокойно всё», – улыбаются мальчишки.
Нас тоже встречают. Уже радостно визжит у машины побежавшая вперёд дочь, обнимает любимого дядьку. Уже громко играет музыка, и решившие не заморачиваться особо на тексте звёзды эстрады кричат нам из колонок: «Вышел месяц из тумана…». А дома ждёт многочисленная родня, все уже за столом, нарядные, красивые, но не начинают, потому что соскучились, и это на самом деле самый лучший новогодний подарок, ведь человеку всегда надо знать, что по нему кто-то соскучился.
А потом всё как положено: бой курантов, речь президента, звон старых, помнящих ещё наше детство хрустальных фужеров и загадывание желаний, которые, может быть, и не сбудутся, но так хочется, чтобы сбылись. Главное, чтобы близкие были здоровы, остальное как-нибудь переживём. И вот уже выключен звук у телевизора, на экране которого кривляется никому не нужный высокий болгарин, и тихая песня подхватывается нестройными, давно не звучавшими вместе голосами: «Только счастья, только счастья чужого не надо мне, хватит мне на мой век своего…».
Брат украдкой от бдительной бабушки пытается плеснуть немножко винца в рюмки молодёжи, но «контроль» не дремлет: «Куда! Рано им ещё, раз да другой, а потом ведь так и понравится!». Молодёжь глубокомысленно поддакивает: «А как же! Непременно понравится!» и, налив себе сока, продолжает шептаться друг с другом о захватывающих событиях личной жизни. Остальные тоже делятся новостями, вздыхают: дороги чистят плохо, да и куда пойдёшь – только недавно открыли после реконструкции единственный в городе кинотеатр, а драмтеатр так и стоит, обнесённый строительным забором (сразу почему-то вспоминается компания из электрички: как они там добрались до «братанов», ведь культурный ориентир спрятан от глаз, жаждущих встречи с прекрасным?). Нефтехим, кажется, опять кому-то передали, местный «мажорик» осенью решил съехать по Прямскому взвозу на машине, переломал лестницу, и, вроде бы, ему за это ничего не было…
А на столе мамин холодец и знаменитая тобольская копчёная рыба, на которую гости особо налегают, оставляя на потом салатики и горячее. Ложимся под утро, точно зная, что во сколько бы ни встали, а мама уже будет на ногах, и горячие блины горкой будут стоять на столе.
Второго января к вечеру я малодушно сбегаю обратно в Тюмень, понимая, что пироги и блины никогда не кончатся. Дочь со страшными глазами шепчет в коридоре: «Меня будут кормить!», но я не принимаю возражений и советую оставаться мужественной. Мама провожает меня на автовокзале и тихонько крестит вслед. Точно так же нас когда-то выходила провожать на деревенскую остановку бабушка, и я тоже теперь, расставаясь, украдкой крещу на дорогу дочь. А чем матери могут ещё защитить своих детей?
Только в пути я понимаю, какую ошибку совершила, поленившись утром уехать на железнодорожный вокзал: в салоне автобуса, ещё до Тобольска собравшего народ с северных сёл, так холодно, что не помогают тёплые сапоги и пуховик. Мальчик-таджик вдруг машет мне рукой с заднего сидения. «Идите сюда, здесь тепло. Я на вашем месте до города ехал. Замёрз!», – смеётся он. Сзади, действительно, тепло. Я усаживаюсь к окну, с интересом разглядываю пробегающие мимо деревеньки, немногочисленных озябших путешественников, подхватываемых нами у сельских, продуваемых всеми ветрами остановок.
Тюменская родня начала понемногу возвращаться назад. Семейная пара – муж с побелевшими от мороза усами, супруга с инеем на меховой шапке – радостные, раскрасневшиеся, садятся в автобус на одном из свёртков. Трогаемся дальше, в это время от деревни бежит какой-то мужик, машет, но мы уже далеко. Он останавливается и звонит только что вошедшим пассажирам. Оказывается, они забыли рыбу, всё взяли, а рыбу забыли, да что ты будешь делать… Им и досадно, и приятно, что о них так заботятся, сидят, улыбаются. Немного оттаявший свежий хмелёк начинает гулять по салону – видимо, приняли немножко с родственниками на посошок. Пожилая женщина с лицом учительницы математики строго поглядывает на них со своего сидения, но упрекнуть попутчиков не в чем, ведут они себя прилично. Паренёк откуда-то впереди включил громкую музыку, но потом оглянулся и, видимо, понял, что нельзя разрушать это тихое спокойствие довольных собой и окружающими людей, поэтому крики из его телефона стихли, а он сам, поглубже нырнув в пуховик, начал подрёмывать. Девчонки рядом с ним негромко хихикали, шуршали шоколадками и без остановки ели апельсины, наполняя воздух запахом праздника.
Темнело быстро, огоньки мелькали то справа, то слева,
появились звёзды. Мальчик-таджик, свернувшись клубочком, с детской улыбкой спал рядом на заднем сидении. У деревни перед самой Тюменью пожилая строгая соседка приготовилась выходить, потом чуть замешкалась и, не меняя выражения лица, незаметно положила что-то рядом с ним. Когда её силуэт скрылся в морозных сумерках, я присмотрелась к её подарку: это был небольшой целлофановый пакетик с конфетами и мандаринкой. В салоне начал загораться свет, окна деревянных домов стали мелькать по обеим сторонам дороги всё чаще и чаще, а душе пелось: «В этой деревне огни не погашены, ты мне тоску не пророчь. Светлыми звёздами нежно украшена тихая зимняя ночь…».
