Сколь быстротечно время, осознаешь только тогда, когда приближается старость. В молодости торопишься повзрослеть, кажется, вся жизнь впереди, а не успел оглянуться, уж и осень на пороге.
Те, кому сегодня под восемьдесят, в суровые годы войны были подростками. Нелегкая выпала для них доля. Холод, голод, нищета… А некоторые и вовсе не видели детства, поскольку жили на захваченной врагом территории и даже оказались малолетними узниками фашистских концлагерей.
Когда началась война, мне было одиннадцать лет. Фашисты вошли в наше село Ивот, что на Украине, уже 25 августа 1941 года. Наступили страшные дни оккупации. Особенно свирепствовали гестаповцы. Они пытали и расстреливали даже подростков и детей, не говоря о партизанах и подпольщиках.
Март 1943 года я не забуду никогда. Седьмого числа советские войска атаковали наше село. Немцы отступили. Как мы ликовали, но радость была короткой. Вскоре Ивот начали бомбить вражеские самолеты. Фашисты пришли в себя от удара наших бойцов и стали подтягивать к освобожденным населенным пунктам моторизованные и танковые части, артиллерию. Обстрел усиливался с каждым днем.
10 марта снаряды посыпались на село с раннего утра. Я с дедом Микитой Гавриленко и младшим братом побежал к соседям в погреб, но из-за сильной перестрелки в суматохе потерял дедушку. И тут с братом наткнулись на немцев. Они, увидя нас, закричали: «Киндер партизан» и в упор стали стрелять из автоматов. Очнувшись, увидел, что рука у меня перебита пулей, вторая пуля разворотила стопу левой ноги, а третья прошла навылет в области паха. Метрах в пяти от меня лежал брат. Как оказалось, он смертельно ранен в голову. Снег вокруг нас был алым от крови. Нашел нас дед Микита только к вечеру. Бой уже затихал, раздавались одиночные выстрелы. Это немцы пристреливали раненых советских бойцов. Потом они согнали жителей села в колхозную конюшню. Мужчин и подростков заставили разуться и, выстроив в шеренгу, расстреляли каждого десятого.
Тех, кто оставался в домах и погребах, выгоняли во двор и тут же расправлялись с ними. Трупы затем затаскивали в дома, сараи, конюшни и поджигали их.
Позже оставшиеся в живых односельчане хоронили родных и близких прямо во дворах и на улице. Одиннадцать братских могил оставила война в нашем селе.
Выжил я чудом. Врачи 77 дней боролись за меня. К ранам добавился столбняк. Но и после выписки из больницы я долго ходил на костылях и заново учился говорить – от испуга и всего пережитого в тот день.
Позднее я узнал о разыгравшейся в Ивоте трагедии. Сегодня здесь на плитах мемориала памяти начертаны 153 фамилии воинов Советской армии, партизан, павших за село, и 586 фамилий ивотчан, погибших за годы войны в борьбе с фашистами, а также расстрелянных и заживо сожженных 10 марта 1943 года.
Но на этом мои беды не кончились. Летом 1943 года жителей села, в том числе и нас с мамой, немцы, отступая под ударами Советской армии, погнали с собой, используя мирное население как прикрытие от краснозвездных самолетов и заставляя ремонтировать автодороги, разбитые при бомбежках. Гнали нас, как скотину, под конвоем. Конечно, голодные и обозленные на врага люди при первой возможности убегали в лес, прятались в зарослях кустарника. Мама искала такой момент, но из-за моих еще не совсем заживших ран побег откладывался. На коротких привалах мы готовили скудную, без соли, похлебку из картошки или свеклы, которые добывали вдоль дороги. Если воды не было, то пекли их в золе. В колодцах воду вычерпывали первые отступающие немцы, поэтому мы брали ее из луж, рек и прудов. Часто водоемы были завалены трупами таких же, как мы, изгоев.
Кстати, по тяжести переносимых нами условий принудительного содержания в прифронтовом походном лагере российский суд квалифицировал нас как невольников концлагерей.
Освободили нас в ноябре 1943 года. Но годы оккупации оставили глубокий шрам не только на теле, но и в моем сердце. На всю жизнь запомнил звериный оскал войны. И до сих пор я инвалид.
Прошлое не подернулось дымкой забвения. Конечно, учеба, работа, женитьба, воспитание детей, внуков – все это отвлекало, заставляло жить сегодняшним днем. И все же... Годы, прожитые под немцами, не дают покоя.
Стал писать воспоминания. Они вошли в книгу «Детство, опаленное войной», которую издал Тюменский совет бывших малолетних узников фашистских концлагерей. Вместе со словами на бумагу уходили мои боль и страдания. Но обида осталась. Она всколыхнулась в связи с германским законом «О федеральном фонде «Память, ответственность и будущее», по которому состоялись компенсационные выплаты со стороны ФРГ и Австрии бывшим подневольным работникам и пострадавшим от иного произвола фашистов в годы Второй мировой войны.
Такие, как я, пострадавшие от гитлеровцев, оказались за бортом этого фонда. А ведь мы так же страдали и эксплуатировались немцами в годы войны, как и те, кто поневоле оказался угнанным в Германию и работал на их шахтах, заводах, полях и фермах. Почему такая несправедливость? Кому только я лично не писал, в какие организации не обращался… Ответ один: «Вам не положено». А положено было стрелять по детям, насиловать женщин, убивать ни в чем не повинных? И еще вопрос. Почему компенсацию получили избранные, при этом не учитывались страдания и увечья человека, полученные от немецких захватчиков? Я считаю, что нет срока давности фашистским злодействам.
Прекрасно понимаю, что и эта моя статья – глас вопиющего в пустыне, но не могу молчать. Не так уж много времени осталось нам прожить на этой Земле, но я бы очень хотел, чтобы не только дети и внуки мои помнили о том, что отцу и деду их Александру Кондратенко довелось испытать ужасы оккупации.
Я ненавижу войну! Я проклинаю войну! Дай вам Бог всем жить вечно под мирным небом!
