В пьяном гневе сын до смерти избил мать. От травматического шока женщина скончалась на месте
Вадик прохрипел в трубку: “Мать, мне денег надо! Срочно!”. Его прокуренный и пропитый голос прозвучал на удивление трезво и очень требовательно. Евдокия Семеновна, принявшая с утра сто граммов, спорить с сыном не стала – на листе отрывного календаря нацарапала плохо подточенным карандашом адрес, который сын наскоро продиктовал ей. Заглянула в старый кошелек: на самом дне звякнула лишь мелочь.
Несправедливость
Семеновна позвонила подругам и дочери Ане, которая уже давно жила отдельно с мужем. Правда, пришлось скрыть от дочери, для кого деньги нужны, иначе не дала бы. К обеду нужную Вадику сумму она уже отправила срочным переводом в Омск. Вернулась домой, выпила рюмку водки, устало подперла щеку ладонью. “Хоть младший не такой”, – думала она, глядя, как двадцатилетний Антон, ее младший сын, занимается на компьютере. Матери не давала покоя мысль, что природа несправедливо обделила Антона: он был инвалидом – слабо слышал и плохо говорил.
Евдокия Семеновна давно растила детей одна. После внезапной смерти мужа незаметно для себя пристрастилась к алкоголю. Дети росли, видя, как мать по любому поводу мертвецки напивается в сомнительной компании, а то и в одиночку. Но и совсем неблагополучной семью назвать было нельзя – уютная двухкомнатная квартира в спальном районе Тюмени, вполне приличная мебель, телевизор, видеомагнитофон, компьютер... Детям не хватало только одного – постоянного материнского внимания.
Во время запоев заботливость Евдокии Семеновны куда-то улетучивалась. Дети словно жили сами по себе и всегда старались вырваться из дома, когда невыносимо было терпеть звон бутылок, пьяные вопли материных собутыльников, запах спиртного, перегара, табачного дыма. Может быть, поэтому Аня, старшая дочь, рано вышла замуж и стала жить с мужем в отдельной квартире. Младший, Антон, тоже по возможности исчезал из дома: то к сестре, то к родственникам и друзьям в Екатеринбург... Вадим пропадал месяцами, потом появлялся не известно откуда, говорил, что торгует видеокассетами и музыкальными дисками. У него в объемистой дорожной сумке всегда были кассеты с записью редких спортивных матчей, боев без правил, концертов зарубежных рок-групп. При этом он вообще не приносил денег домой, но любил одеваться по последней моде.
Транзитный пассажир
Вадим ехал домой транзитом. Иначе не мог: документы утеряны, на хвосте – следователи, которые пытались разобраться в его многочисленных кражах. Быть в списке тех, кого разыскивает милиция, оказалось непросто. Ему пришлось сбрить свою шевелюру, отпустить редкую бородку и усы. Вадима откровенно раздражало не то, что пришлось просить денег у матери, а сам факт того, что добираться до Тюмени приходится на попутках, с дальнобойщиками. А еще беспокойные ночёвки где придется: в подъездах, подвалах, у случайных знакомых, которых непременно надо угощать водкой.
За последние четыре года Вадик сильно изменился, во хмелю просто зверел, и любая мелочь выводила его из себя. Он становился грубым, агрессивным, мог без лишних объяснений вправить непонимающему собеседнику мозги. Одной левой. Эта его манера поведения вскоре отвернула от него многих, даже ближайших родственников. Терпела его только мать, да и та не раз уже выгоняла из дома. Когда дня через три-четыре он все-таки возвращался, мать, скорбно поджав губы, впускала его обратно. Или была слишком пьяна, чтобы в очередной раз отругать и выгнать.
Он приехал домой в декабре. Евдокия Семеновна, увидев сына в истрепанной одежде, дала денег и отправила на рынок, чтобы купил новую. Вадим был коренастым молодым мужчиной среднего роста, и в новом спортивном костюме казался себе неотразимым. Сразу решил проведать свою Лару.
Простушка Лара
Стройная брюнетка казалась ему очень доброй и беззащитной. Она работала продавщицей в небольшом продуктовом магазинчике, и Вадим часто бывал у нее. А исчез сразу после того, как у Ларисы в очередной раз обнаружили серьезную недостачу. Он срочно уехал в Омск. Посадили ее уже без него, двухгодичный срок наказания определили в колонии-поселении, а за хорошее поведение колонистку Ларису отпускали домой на выходные. В такие дни она частенько бывала у Евдокии Семеновны, за рюмкой чая они долго разговаривали, вздыхали в ожидании Вадима. Лара не верила, не хотела верить слухам о том, что именно Вадим причастен к исчезновению денег и что из-за него ее упекли за решетку.
Она вспоминала его заботливым, ласковым и добрым, а в грубости, которая отталкивала многих, она видела мужественность. После долгой разлуки Лара была очень рада видеть его. Возобновившиеся отношения заставляли ее мечтать о будущем и не замечать тех отклонений в поведении Вадима, от которых содрогались даже его собутыльники.
Новый год подкрался незаметно. Евдокия Семеновна в предвкушении длинных праздников наготовила всякой всячины. Под закуску так здорово посидеть в хорошей компании, забыть печали и невзгоды. Антон тоже знал, что предстоит грандиозная гулянка, а потому заранее уехал в Екатеринбург к своим друзьям, таким же, как сам, инвалидам. Вернулся домой третьего января и застал дома пьяных в дымину, но продолжающих праздновать мать, брата и каких-то совсем незнакомых людей. Парень развернулся и ушел к сестре.
Останавливать брата Вадим не стал, лишь тяжело, исподлобья посмотрел ему вслед и залпом выпил очередную стопку дешевой водки.
Ни одного шанса
Утром четвертого января в дежурную часть УВД поступило сообщение: в двухкомнатной квартире обнаружен труп женщины с признаками насильственной смерти. На место выехала следственно-оперативная группа.
Бывалых сыщиков удивила жестокость преступления: даже с первого взгляда было видно, что Евдокию Семеновну избивали долго, пинали и били кулаками. На теле фактически не было живого места. Множественные ушибы внутренних органов и внешние повреждения. Экспертиза показала, что женщина скончалась от травматического шока. У нее не было шансов выжить.
Анна и Антон очень тяжело переживали смерть матери. Похоронные хлопоты смешались с горем, и было уже не до поиска виноватых.
Выяснилось, что Вадим 4 января приезжал к Ларе в колонию-поселение.
– Его буквально трясло, он много курил, а костяшки пальцев были в ссадинах. Потом передал мне ключи от квартиры, – вспоминает девушка. – Сказал: “Там мать лежит. Вся в крови. Кажется, мертвая. Я пошел в милицию”.
Но в милиции он не появлялся. После встречи с Ларой словно в воду канул. Ни на похоронах, ни у друзей, ни у родственников его не было.
Предварительное расследование выявило некоторые подробности той страшной ночи.
Вероника Дмитриевна, соседка:
– Вечером третьего января, около десяти вечера, может, чуть позже, у них вроде как народ стал расходиться. В квартире наконец-то воцарилась тишина. Но около трех часов ночи, уже четвертого января, к Евдокии Семеновне пришел мужчина и громко стучался в дверь, требовал открыть. Она не сразу отперла, потому что, видимо, крепко уснула. Потом они разговаривали на повышенных тонах. Мужчина угрожал физической расправой, громко матерился. Послышались глухие удары, звук упавшего тела. Затем наступила тишина. Следом – три поворота ключа в замочной скважине. Удаляющиеся шаги…
Все улики указывали на то, что это сделал Вадим. Спустя какое-то время оперативникам УВД Калининского округа удалось установить, что подозреваемый в убийстве находится в Тюмени. Что он проживает в квартире, расположенной на первом этаже многоэтажного дома, у пьющих, бомжеватого вида людей и почти не выходит на улицу. Парни из группы захвата взяли его очень аккуратно, хотя он пытался улизнуть через окно.
На первом же допросе Вадим признался во всем. Экспертиза показала, что он психически здоров и вменяем. Ему предъявили обвинение по ч. 4 ст. 111 УК РФ: “Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть”. Закон предусматривает наказание – лишение свободы сроком от пяти до десяти лет.
Вадим так и не смог внятно ответить на вопрос следователя: “Зачем ты это сделал?”. Он что-то бубнил о подлости и жестокости жизни, о своей хронической невезучести. Не скрывал детской обиды на мать, упрекал ее в том, что она слишком часто выпивала. При этом то и дело вытирал потные ладони о спортивный костюм, купленный на деньги матери. Но что самое страшное – в его голосе не было виноватых ноток, а в глазах – раскаяния, там поселилась оглушительная пустота.
В записке, которую Антон передал брату в СИЗО, была только одна фраза: «Я тебя ненавижу!».
