Моя мамка – самая великая путешественница. Я догадывался, но открыл это совсем недавно. Я наконец-то собрался и приехал на её родину, в белорусскую деревеньку. Тушевая. Горецкий район. Могилёвская область.
Ей было всего пять лет, когда в 1925 году отец, мой дед Кузьма, собрал обоз и двинулся в Сибирь. Ещё действовали условия столыпинской реформы переселения, и в Томской губернии в деревне Сарафановка их ждала нераспаханная сибирская целинная пашня. Из Тушевой и соседней Гулидовка и их собралось несколько семей – Крапивниковы, Базекины, Тимофеевы, Таклёнки.
Три тысячи верст по губерниям Европейской России, две с лишним тысячи уральских и сибирских километров.
Наверняка тем обозом шли и другие дети. Но моя мамка… Пять тысяч вёрст! Пешком, в отцовском конобозе, босиком – по земному шару, по северному полушарию, два континента. (Кстати, почти одна параллель – и белорусская Тушевая, и сибирская Сарафановка – 56-я параллель с.ш.). Мать о своём сибирском пути рассказывала скупо, дед Кузьма рано умер. Наверное, и я не особо интересовался: ни у тёти Поли, ни у деда Якова, ни у тётки Улиты, ни у бравого безрукого фронтовика дядьки Алексея Тимофеева. Даже у сердечного дядьки Фёдора. Как шли? Это же какая эпопея! Ранняя весна, дождливое лето, поздняя осень.
Дошли. Осели. Обжились. Мамка – отчаянная домоседка. Дальше Нарги с Сарафановкой никуда и не выбиралась. Один раз, правда, с тётей Полей собрались и съездили в Тушевую. Пять тысяч трансконтинентальных вёрст. Пешком. Пяти лет девочка. Знает ли отчаянная история другие примеры! Мамка, мамка… Ну чего же я так оплошал. Ну, совсем не поинтересовался, как следует.
Великая мама. Великая путешественница. Откуда во мне этот трансконтинентальный зуд? Моя жизнь – сплошное путешествие. Понятно, это – от мамки. Пржевальский. Миклухо-Маклай. Татьяна Кузьмовна Крапивникова.
В процессе подготовки поездки в Белоруссию (с дочкой Юлей и внучкой Аней) я вдруг обнаруживаю, что географический центр Европы находится не где-нибудь, а именно в Белоруссии. В городе Полоцке на границе с Псковской и Ленинградской областями. По параллели от Полоцка до Тушевой, пожалуй, и ста вёрст не наберётся.
Моя родная мама, оказывается, родилась в центре Европейского континента. Центрально-европейская особа. Я азиат, сибиряк в первом поколении, но сынок центральной европейки. Кстати, рожден в Томской области, а в Томске, прямо перед главным корпусом Томского госуниверситета, который я благополучно окончил, находится памятный камень, обозначающий, что именно здесь высчитан центр ЕврАзийского континента. Непростой я азиат, тоже центральный. Центральный евразиец.
От распирающей меня центропланетарной гордости я начал писать термин «Западная Европа», которую в последнее время, в XXI веке, перестал уважать.
Так где же у нас находится хвалёный Париж? Вечный Рим? Понятно, где: на задах России.
Кстати, и мой отец, Константин Терентьевич, из центрально-европейской окружности. Его родной Новоград-Волынский район Житомирской области южнее Полоцка, но совсем недалёко.
Ну и надо бы помнить, что Россия – самая большая европейская страна, а совокупно с Белоруссией у нас «контрольный пакет» европейской территории – больше половины континента. Хитрые европеоиды Россию числят только Восточной, но она и Северная Европа, и очень Центральная Европа.
Попутно. В Полоцке кручусь около скромного обелиска в честь геоцентра Европейского материка. Наступаю на впаянную в камень бронзовую плитку. Надпись бронзовыми буквами: «Мыс Байдарацкая губа». Что бы это значило? В Байдарацкой тундре живёт моя великая знакомая – ненецкая писательница и Большая Мама Байдарацкой тундры Анна Павловна Неркаги. Неподалеку от этого мыса в Карском море. Оказывается, мыс Байдарацкая губа – самая восточная точка Европы (670 20` в.д.). Полоцк, кстати = 530 30` с.ш., 280 48` в.д.
Когда мы ехали и в Полоцк, и в Тушевую, меня несколько раз поражало чувство: я же это где-то видел. Хотя никогда в этих местах не бывал.
– Ба, да это же сарафановские окрестности!
Действительно, те же просторные засеянные поля, перелески, сосновые гривки и еловые порядки. Понятно, в сибирских сарафановских просторах не встретишь дуба, вяза, ясеня, но, в общем-то, ландшафт неповторимо повторяющийся.
И тут мне захотелось задуматься о логике моего деда Кузьмы Марковича. Что его вело? Ведь – Сибирь! Дикая, каторжная. В неведомое, в опасное. В сегодняшней процветающей Белоруссии трудно осознать, что век назад народ здесь жил очень бедно. Малоземелье, безземелье. Неурожаи. У деда Кузьмы только сыновей шесть, и мамка – младшенькая. Вело за землёй, за надеждой, за сытой жизнью, за будущим своих сыновей. Только Сибирь могла решить все проблемы потомственного землепашца. (Кстати, на единственно сохранившейся фотографии мой крестьянский дед очень похож на двух русских интеллигентов – писателя Михаила Пришвина и философа Николая Бердяева. Порода!)
Четыре мои дядьки – Никифор, Андрей, Григорий, Александр – погибли на Отечественной. Дядька Фёдор вернулся живой из-под Сталинграда, но покалеченный.
Я родился в феврале, дед умер осенью того же 1946-го. Он бы, понятно, всё рассказал и объяснил.
Имело ли для него значение, что Крапивниковы начинают своё сибирское летоисчисление и месторождение? Но он прошел 5 тысяч вёрст через Челябинский «перелом» в глубинную Сибирь. Спасибо, дедушка.
Осенний, сентябрьский денёк-дорога выдался задорно солнечным, звонким, тёплым. Ласковый денёк. В воздухе эта небесная ласка разлита.
Белоруссия – страна возделанная, земля опрятная. Европейский центр. На всю Европу единственно ласковая земля. Мамкина. Родная.
В Тушевой осталась одна живущая семья. На лето возвращаются в неброшенные дома ещё с десяток семей.
Мы постояли на кладбище у свежей могилки – Прасковьи Захаровны Крапивниковой. Она умерла (по дате на памятнике) в 2021 году. Мамкина сверстница – родились в 1919-м. Может быть, родственница, наверное, играли вместе в этих скромных ландшафтах. А в 1925-м мамка в отцовском обозе решительно двинулась в Сибирь. Рожать сибиряков.
