Продолжаем путешествовать по страницам книги историка Александра Пыжикова «Грани русского раскола. Тайная роль старообрядчества». К началу XX в. Петербург окончательно перешел на классические принципы экономики, ущемлявшие вековые традиции старообрядческой общины. И купцы, распрощавшись с идеями, тесно связанными с монархией, активно вливались в движение либералов.
Правда, в начале XX в., пишет Пыжиков, первые роли еще играли либералы-земцы. Однако купечество вскоре поняло, что нужного им политического прорыва дворянско-профессорской публике не сделать. Тем более что радикализм, да еще вооруженный, исповедовала лишь часть этих деятелей. И купцы всё решительнее разворачивались к радикалам, а финансовые возможности обеспечили им особое положение.
В это время конституционные реформы готовила группа ученых-юристов во главе с С.А. Муромцевым. Он подчеркивал: после государя первое лицо в государстве – Дума. Но инициативы правительства шли ни шатко ни валко, и радикалы с купцами повели оппозицию к московскому обострению октября-декабря 1905 г.
Манифест 6 августа 1905 г. провозгласил учреждение Думы, но подготовка конституции купеческих лидеров не интересовала. К тому же, еще не прояснилось, будет ли Дума законодательной, а не только законосовещательной.
Пыжиков цитирует Ленина, который еще в 1902 г., на восходе карьеры, провозгласил политическую аксиому: «Авангардом революционных сил сумеет стать в наше время только партия». Другая сила – отечественная буржуазия, по убеждению Ленина, «социальная гниль, пресмыкающаяся перед царским режимом». Видно, из швейцарского далёка будущий вождь пролетариата не всю ситуацию в России представлял адекватно. Но ленинским оценкам и следовали советские историки. Однако справедливые для дореформенного периода, оценки эти для конца XIX и тем более – начала XX в. утратили объективность.
Фактов о «социальной гнили» в книге предостаточно. Вот известные московские книгоиздательские фирмы Сытина и братьев Сабашниковых. Их доля на рынке не уступала правительственной. Деятельность Сытина не ограничивалась книжными магазинами – будущие кадеты отдавали ему свои агитки, «не сомневаясь, что его фирма всего лучше их распространит, в том числе и по деревням». В купеческих домах и квартирах устраивались склады агитационной литературы. А сын издателя, В.И. Сытин, в 1904 г. оборудовал еще и подпольную типографию Тверского комитета РСДРП.
С.Т. Морозов несколько миллионов потратил на эсдеков, которых тогда называли анархистами. На эти деньги в 1903-1904 годах РСДРП выпускала свыше 200 изданий общим тиражом 1,2 млн. В том числе – знаменитую «Искру». Уральский купец и гласный Пермской городской думы Н.В. Мешков заявлял: «Самодержавие надо валить, оно нам мешает».
К осени 1905 г. первыми забастовали печатники Сытина и булочники Филиппова, а хозяева стабильно оплачивали им «политические» дни. С этих предприятий – полиция называла их осиными гнездами – и покатилась волна забастовок. Хотя почтово-телеграфные служащие значились чиновниками, и участие в каких-либо союзах им запрещалось, эти учреждения, а также железные дороги, остановились по всей стране. Забастовщики созвали свой всероссийский съезд, выдвинув условия: любые решения правительство принимает только с участием служащих. После того как в особняке московского генерал-губернатора взломали телефонный аппарат, власти арестовали бюро съезда, но забастовщиков поддержал Московский биржевой комитет, где тон задавали купцы. Реакция же Петербургского биржевого комитета была покладистой – столичные дельцы с правительством кинулись сглаживать ситуацию незначительными компромиссами.
Большевики также призывали к стачкам, но архивы, пишет Пыжиков, их руководящей роли не выявили. А фабриканты в разгар стачек заявили: на первом месте – расширение прав Думы до законодательных и пересмотр закона о выборах.
Власть экстренно, 17 октября 1905 г., обнародовала манифест о законодательной Думе, а в декабре – новые правила выборов, расширявшие круг участников. Но до этого обстановка только накалялась. Советские историки уверяли, что РСДРП намечала дать бой царизму в начале декабря в Москве, а её основные силы наращивались почему-то в Петербурге. Да и Ленин, вернувшись из Швейцарии, обосновался в столице, где, опять же в декабре, планировался съезд партии. Однако в намеченный срок он не начался: чуть раньше вспыхнули московские беспорядки, и прибывающие туда эсдеки ринулись в Первопрестольную.
Ударной силой вооруженного восстания были рабочие Москвы. Однако вели они себя странно. Ведь если, как утверждали советские историки, рабочих довели до отчаяния хозяева, то по ним и пришелся бы основной удар. Ничего подобного не случилось: восставшие сражались с полицейскими и солдатами. Более того, из протоколов допросов дружинников видно, что, в основном, фабриканты и создавали боевые группы. На Прохоровской мануфактуре, например, этим занимались почти все управленцы, на собрания приглашались агитаторы эсдеков. Рабочие депутаты, посетив Прохорова, совместно решили остановить производство, а хозяин еще и выдал рабочим заработок авансом. Мастера Прохорова руководили возведением баррикад, раздачей денег дружинникам на знаменитой «красной» Пресне, а также винтовок и револьверов. Закупки оружия оплачивали фабриканты. Прохоров, отправив семью за границу, сам руководил действиями боевой дружины. Ожесточенные бои шли прямо на фабрике А.В. Морозова, которая в результате сгорела.
И это – лишь отдельные яркие сюжеты. Не таким уж удивительным, пишет Пыжиков, кажется признание видного кадета А.В. Тырковой-Вильямс, что «революция (1905 г.) содержалась, действовала на деньги буржуазии».
Параллельно и во время «либеральной» весны 1904 г., и в 1905 г. бунтовали крестьяне. Если в 90-х годах XIX в. отмечено по 57 выступлений за год, то лишь в 1905 г. – 3228. Однако у крестьян были совсем иные причины: помочь царю отобрать землю у помещиков. Ведь 30 тыс. помещиков европейской России владели такими же угодьями, как и 10,5 млн беднейших селян. Но к 1910 г. из общины по России в целом вышли только 17% домохозяйств, закрепив наделы в личную собственность. Остальные крестьяне, как и прежде верные принципам общины, уповали только на монарха.
Хотя в правительственных кругах какие-то шевеления наблюдались, однако вспышка 1905 г. желанных результатов московским промышленникам не принесла. Более того, экономика страны не сулила ничего хорошего. С одной стороны, доходы бюджета росли стремительно: если в 1897 г. они составляли около 1,5 млрд руб., то за следующие 10 лет увеличились на 1 млрд, а за следующие 5 лет, к 1913 г., еще на 1 млрд – до 3,5 млрд. Но, с другой стороны, Россия не просто бедствовала, а нищенствовала. Хотя реформы Столыпина подбросили темпы роста экономики, но поскольку база была мизерной, то к 1913 г. среднегодовой доход на душу составлял 58 руб., меньше небогатых стран Балкан, не говоря уж о Европе. Огромная доля ведущих отраслей принадлежала государству, а чиновничье управление во все времена не страдает эффективностью. Об этом просто кричало сравнение с США. За 40 лет эта страна превратилась в ведущую: если стоимость всей продукции России едва переваливала за 3 млрд руб., то лишь обработка США давала за год $27 млрд. В пересчете на душу населения приходилось 380 руб.
Взгляды московской группы староверов и петербургских промышленников с банкирами, за которыми стояло правительство, расходились по-прежнему, и всё решительнее, причем не на словах. Если столичные круги последовательно переходили на классические методы западной рыночной экономики, то москвичи не сдавали принципы общины. Они вместе с уральскими и пермскими промышленниками продолжали финансировать социал- демократов. В 1910 г., например, П.П. Рябушинский передал 12 тыс. руб. на проведение очередного съезда РСДРП. Московские капиталисты во главе с председателем Госдумы А.И. Коноваловым собирали представителей социалистических партий для консультаций. Ленин, получив об этом информацию от большевика Скворцова- Степанова, просил его не брать меньше 10 тыс. руб.
По мере активизации московской группы по разным каналам, несколько деятелей Госдумы заняли высокие должности в правительстве. Знаковым оказался первый Всероссийский съезд военно-промышленных комитетов (ВПК). С его трибуны звучали речи о том, что нынешний Сов- мин – «мачеха для русской страны». Съезд ходатайствовал перед Николаем II ввести в правительство на правах министров без портфеля председателей недавно созданных Земского и Городского союзов, а также Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК), который координировал работу 220 комитетов. Это был бы первый шаг к правительству народного доверия. Однако придворные круги внушали императору, что готовится госпереворот. Николай возмутился, и в сентябре 1915 г. Думу распустили.
Московская группа требовала радикальных мер. В начале декабря 1915 г. на очередном заседании ЦВПК прозвучала установка: «Власть должна из рук правительства перейти в руки буржуазии. Революция ради победы». Николай II пытался наладить отношения с Думой, и в январе 1906 г. сменил премьера И.Л. Горемыкина на Б.В. Штюрмера. Однако дебют его оказался провальным – Штюрмер «забыл» выполнить свои обещания московским купцам, и они «поставили крест» на новом премьере. Тут же усилился натиск оппозиции, и она образовала нечто вроде параллельного правительства.
Руководство ЦВПК финансировало единомышленников, оберегало рабочих от полиции, распространяло отчеты о собраниях, которые шли чуть ли не ежедневно в разных городах. Только в 1916 г. члены рабочей группы совершили 41 поездку в 35 регионов. «Совершенно правы те, кто утверждал, пишет Пыжиков, что рабочая группа вела подготовку революции». А её активно финансировали московские купцы Морозовы, Гучковы, Терещенко и другие, что не было секретом для Николая II. Императорскую чету прогрессисты считали главным препятствием к парламентскому правлению и требовали заменить приемлемыми лицами царской фамилии. В частности, великим князем Николаем Николаевичем. Оппозиции подыграла история с Распутиным: резко усилились разговоры о влиянии тёмных сил на императорскую чету.
И грянула Февральская революция – «звёздный час купеческой буржуазии», пишет Пыжиков. Крестьяне и рабочие, вчерашние общинники-староверы, «поистине легли костьми», принеся большевикам победу в Гражданской войне. Ведь марксистская теория совпадала с общинно- коллективистской психологией массы. Однако социализм по ленинским лекалам выглядел поистине странным: строить светлое будущее с населением, в котором доля грамотных к 1917 г. составляла лишь 36%? Да и общинники, поверив в посулы большевиков, вместо царства божьего на земле получили колхозы…
Продолжение. Начало в №5.
Игорь ОГНЕВ
