Эра электрификации, предреченная вождем, давно благополучно осуществилась. Наступила эра всеобщей телефонизации, точнее, мобильнизации.
Автобус с минимумом сидячих мест походил на просторную телефонную будку или телефонный сарай на колесах. С мобильниками у одних возле уха, у других – раскрытых как светящаяся записная книжка.
Входили-выходили тоже с телефонами на виду. Вот кто-то выхватывал, торопясь, из нагрудного кармана свою гремящую штучку и включался в общую гомонливую речь, подобную театральной, изображающей звуки толпы. Она мешалась с гулом мотора, лязганьем дверей, стуком колес на неровностях асфальта.
Хорошо поставленный голос диктора объявлял через динамик остановки.
Пожилая толстая женщина в серой вязаной кофте, развалившись большим телом на двух сиденьях, кричала на весь салон, что она «такая, такая радая!».
Грузный мужчина в кепке-нашлепке, пряча телефон, наклонившись, дружелюбно заметил:
– Если вы такая, – он подчеркнул, – радая, передайте, мы тоже радыи.
Но та твердила свое, даже не поведя глазом:
– Всех обзвоню. Всех! Ага! Ага! Ладненько... Я такая радая!
Симпатичный атлет в красной тенниске с кругловыступающими бицепсами из рукавчиков, глядя прямо, что-то бормотал под нос, похохатывал... Опять говорил в пустое пространство, кого-то упрашивая. Как ненормальный, у кого не совсем в порядке с головой.
Если бы не все объясняющая белая коробочка, прицепленная к уху...
В легкой пелене духов весело переговаривались две модницы.
– Представляешь! – говорила низенькая. – Смотрю, она его целует. Сама! Стоят на углу...
Девушка была тонкокожей, с белым личиком, в серой шляпке с низкой тульей и укороченными полями, из-под которых в разные стороны торчали острые пряди волос морковного цвета.
На кармашке плотно прилегающей кожаной курточки болталась висюлька: плюшевый медвежонок.
– Такая длинная, длинная, – восхищалась девушка, – тоненькая... Изогнулась вся, ну, дугой. А он маленького ростика, низенький... стоит лицом вверх. А она нависла и целует. Раз за разом. Ха-ха! Представляешь? Как клюет!
В проеме распахнутого ворота на открытой груди лежал узенький черный галстук, в контраст крахмальной белизне рубашки.
Вдруг громко, на весь салон, раздался младенческий хохот, бесконечно радостный, захлебывающийся.
Девушка достала телефон, взглянув на экран, выключила хохот.
– Стас это, – пояснила, – надоел! Классный кадр, – оживилась опять, – для этого... мобильного репортера. Знаешь? Я хотела сфоткать. Смотрю, уходят, держась за руки. Не успела!
Верх ушной раковины украшало золотое кольцо с цепочкой, болтающейся в такт движениям. Наряд дополняли пестрые брючки и ботинки с высокой шнуровкой.
Подружка в широкополой черной шляпе, белой мохнатой безрукавке, с распущенными на груди волосами, скрипичным футляром через плечо выглядела скромнее, но вполне интеллигентно.
Девушки сошли возле училища искусств.
Кондукторша, заметив нового пассажира, встала. Обладатель яркой седины, в камуфляжном костюме, с тяпкой, поставленной, как ружье, прежде чем к нему подошли, успел отметить необычно разрисованную картонную коробку на коленях сидящей к нему спиной маленькой женщины в голубой ветровке.
Из-под бейсболки, надетой козырьком назад, торчали смешные черные рожки, прихваченные у основания цветными резинками.
Женщина смотрела в окно. Проезжая часть горбатилась, словно мощеная булыжником, крышами легковушек, тесно стоящих в пробке. По глянцу кузовов бежали красные, зеленые, оранжевые змейки. Выше в прозрачном воздухе пульсировал ярко-белый свет. Выстаивала голубая надпись: «Экстра парфюм».
Зато автобусники горя не знали, у них была своя полоса, заезд на которую другим карался штрафом.
– Интересуюсь, – сказал седовласый, протягивая пластиковую карточку со своим портретом на ней, – сколько нас, дармоедов, проходит за смену? – Седина его с высоким зачесом назад была той крахмальной белизны и густоты, что вполне сходила за украшение.
Кондукторша, приветливая, тугощекая, в рабочем синем жилете, с черной небольшой коробкой на ремне, засмеялась:
– Каких дармоедов? – не поняла. Она приложила карточку к коробке поверх рядов цветных кнопок, на какую-то нажала. Выполз из щели крохотный прямоугольник билета.
– Ну, льготников-пенсионеров, – пояснил он.
– Как мошкары, – весело через плечо бросила кондукторша, удаляясь.
– Спасибо, что не как грязи! – сказал седовласый вдогонку.
На обороте бумажного билетика было наведено зеленым шрифтом: «Хочешь дешевле – ходи пешком».
– Оригинально, – усмехнулся он. В поле зрения опять попала коробка, разрисованная старинными батальными сценами, рядами пушечных дул, штыков, взрывами. В центре с портретом Наполеона. «С чего 6ы?».
Коробка была перехвачена крест-накрест шпагатом с петлей для переноски.
«...Для торта «Наполеон»... – догадался мужчина, – оригинально... Теперь в ходу пластиковые прозрачные... А эта... – он подумал, приискивая определение, – «скажем так: уходящая натура».
– Я такая радая! – снова наложилось на общий шум.
На диванном сиденье, как раз на четверых, веселился молодняк. Шла возня со смехом, возгласами, толкотней.
Добрый молодец в мешковатых штанах, в длиннополой, едва ли не до колен, футболке, с вычурной прической: безволосой над одним ухом и сваливающейся густым русым чубом за другое, расталкивал девиц спиной, пытаясь сесть между ними.
– Ты чо смурной? – вдруг обратился он к крайнему молчаливому пареньку с глуповатым детским лицом, сидевшему прямо, как истукан.
– Не лезь к брату, Рыча! – попросила одна из девиц. – Он еще маленький.
Паренек придерживал рукой чем-то набитый объемистый пластиковый пакет, в котором время от времени позвякивали бутылки. У девчонок были ярко наведены рты красной помадой, толстые брюнетистые челки закрывали
лбы по самые зрачки. Обе в одинаковых коротких коричневых маечках, с обнаженными пупками и блестками внутри, в джинсиках в обтяжку, приспущенных по моде, едва ли не до белья.
Рыча вдруг вскочил, принялся делать на все стороны селфи. Вскинутое предплечье от сплошной татуировки казалось затянутым в синий чулок.
Девчата, позируя, надували яркие губы, гримасничали, настраивали рожки из пальцев, показывали языки.
Потом, хохоча, все рассматривали, что вышло. В кадры «до кучи» попали и седовласый с тяпкой, и женщина с коробкой на коленях. И ее веселые рожки, на которые Рыча тыкал пальцем и светил улыбкой со всеми зубами на виду, больше похожей на оскал, не ведая, что сильно смахивал на киношный типаж – наглеца и приставалы.
Кондукторша, свободная от прямых обязанностей, присела полистать детектив.
Толстуха, поглощенная дозвонами, все так же не жалела денег на переговоры.
Слева пошел бесконечный коттеджный поселок – неплохая реклама строительной и хозяйской фантазии. В краснокирпичной упаковке, в зеленом плюще на оградах, ярких пятнах цветников, слепом блеске стеклопакетов. Обжитой, красивый, но безлюдный в этот час, с двумя-тремя легковушками на широких асфальтированных улицах.
Справа открылся взгляду громадный пустырь – настоящее поле строительного боя с ветхим жильем.
Заборы, стены щитовых домов, палисадники – все было разломано, свалено в кучи битого стекла, штукатурки, деревянных обломков. На вывозе трудились самосвалы.
Из котлована с отвесными стенами, в глубине которого сновали фигуры рабочих в желтых робах, торчали строго вверх прутья арматуры.
Сваебойный агрегат медленно, казалось, из последних сил, тянул на самый верх тяжеленную болванку-молот, чтобы, отпустив, хорошенько боднуть сваю в торец...
– Остановка «Рабочий поселок», – объявил магнитофонный голос. – Уважаемые пассажиры, будьте внимательны, не оставляйте свои вещи...
Стояли возле ржавой металлической коробки с выбитыми боковыми стеклами и грязной табличкой под крышей.
Веселая компания пошла на выход. Рыча пристроился последним. Но вдруг повернулся и то, что произошло в последующий момент, было неожиданным, как пощечина. Рыча подскочил к задремавшей было женщине, схватил коробку и быстро застучал по ступеням – на выход.
Лишенная тяжести на коленях, женщина очнулась, вскочила, шагнула следом... Но дальше не пошла. Погрозив вслед сволочам кулаком, как их назвала, вернулась на место.
– Я такая радая! – прокричала тучница, ничего не заметив, занятая собой.
Кондукторша, отложив книгу, смотрела издалека.
Атлетичный парень подбежал к кабине уже тронувшегося с места автобуса.
– Шеф! – крикнул. – Тормозни! Я догоню.
– Не надо! – с нажимом, сердито запретила пострадавшая. И отвернулась к окну. Как раз оказались перед гостиничным комплексом «Березовый», как значилось на вывеске. На просторной усадьбе стояли отдельными домами магазин, кафе. В глубине – небольшая гостиница под красной в белой окантовке крышей. Там русским письменным, цветным по белому, обещались свежая выпечка, бизнес-ланч, хорошее настроение. Даже прокат велосипедов.
– Женщина! Ну, вы что?! – возмутился атлет.
– Ор-ригинально, – сказал седовласый и добавил негромко, встретившись взглядом с парнем. – У взявшего у тебя – не требуй назад.
Проказники убегали вглубь пустыря, то скрываясь за холмиками земли, то забираясь на них, подчиняясь тропинке, набитой ногами пешеходов.
Вдали под голубым навесом неба стояли высоким забором новенькие девятиэтажки в яркой цветной геометрической раскраске фасадов.
– Вот бомбанули, так бомбанули! – кричал, радуясь, Рыча.
На последней стометровке проскочили взвесь пыли, поднятой экскаватором. Тот ковшом, развернутым вверх днищем, точно клювом, трогал оштукатуренную стену, и та послушно распадалась на куски, дымя пылью.
От арки Рыча оглянулся. Автобус чапал далеко в стороне. Погони не было.
Их ждали. Вовсю гремел попсовый барабанный ритм.
– О, «Наполеон»! – воскликнула какая-то девица в яркой боевой раскраске. – Ой, я люблю «Наполеон»! Где вы взяли?
Все сгрудились вокруг стола.
Рыча торжественно, любуясь собой, выставил коробку. Под взглядами перочинником разрезал шпагат.
– Таська! – скомандовал. – Поднимай! Стоп! – вскричал тут же.
Выхватил телефон, повернулся, встал в позу для селфи. – Давай!
Таська подняла крышку. Тотчас квартиру потряс истошный девичий визг, исторгнутый многими глотками. До звона в ушах.
Не помня себя, Таська оказалась стоящей на стуле, не переставая визжать от страха.
Рыча, опустив телефон, растерянно улыбался.
В коробке лежала на боку увесистой серой тушкой, хищно ощерившись зубами, мертвая крыса.
В недавнем прошлом, пока не околела, домашняя любимица.
Виктор ХМЕЛЁВ
/Из книги «Заглянуть в судьбу»/
