Многолетние исследования историка А.В. Пыжикова существенно меняют советские представления об основных участниках революционного движения в начале XX века. Читатель книги «Грани русского раскола. Тайная роль старообрядчества от 17 века до 17 года» найдет в ней немало поразительных открытий. Пройдемся по некоторым страницам солидного тома.
Раскол Пыжиков квалифицирует как национальную катастрофу. От никонианской действительности бежали даже в Польшу: массовые «выгонки» – несколько операций с участием военных – вернули в Россию около 60 тысяч душ.
Писатель Д.Л. Мордовцев, выходец из купеческой семьи, изучавший раскол, писал в 1866 году: «Неразумная борьба против родных братьев, оставшихся верными старой обрядности, станет источником великих преступлений и бесчеловечных жестокостей. Борьба с раскольниками обошлась дороже всех войн, начиная с Отечественной 1812 года».
Салтыков-Щедрин в романе «Пошехонская старина», размышляя о двух православиях в России, писал, что догмат о воплощении Христа многие крестьяне понимали не так, как дворяне- помещики. Народ свою задавленность считал временным испытанием тех, кого ждёт вечное блаженство. Потому и не думает о самосовершенствовании, а просто верует: «Верует в три вещи: в свой труд, в творчество природы и в то, что жизнь – не есть озорство».
Петр I, настраивая государство на европейский лад, мобилизовал все ресурсы, чтобы ускорить рост экономики. В 1711 г. один из законов разрешил заниматься торговлей и ремеслами «людям всяческого звания…ежели не будет какого препятствия». Однако даже 10 лет спустя власти отмечали, в отличие от Европы, мизер желающих заводить фабрики: «наш народ яко дети, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера приневолены бывают…».
Однако и у Петра I правая рука не всегда ведала, что творит левая. Да, раскольников легализовали, но для них установили двойной налог. А те, кто после увещеваний церкви опять подался в старообрядчество – получили и четвертной.
Писатель Мельников-Печер- ский (романы о раскольниках «В лесах» и «На горах») в записке для МВД 1875 года винил официальное духовенство в том, что 180 лет назад с его легкой руки всех раскольников без разбора объявили врагами самодержавия. А реформы Петра I сломали прежний строй государства и быт народа, что вызвало его глухое недовольство.
Напрасными оказались надежды власти, что служивое дворянство приобщится самостоятельно к ремеслам и промышленности. Эту деятельность высшее общество России считало недостойной. Вспоминается Обломов… Интересы сословия замыкались на земледелии. Усилия выстроить горожан по цеховому принципу, как в Европе, где промышленность черпала силу снизу, от разных слоев населения, провалились.
Вакуум заполняли старообрядцы. Петр I приближал избранных. Широко известна династия Демидовых. Да и почти вся промышленность Урала – дело рук старообрядцев. Менее популярна другая легенда – Андрей Денисов, основатель Выгоредской общины. А она снабжала стройматериалами и продовольствием быстро растущий Петербург, вскоре основала Олонецкие заводы. Позже, при Екатерине II, право заводить ткацкие станы давалось любому крестьянину – при условии оплаты гильдейского сбора и других податей. Этот шаг власти трудно переоценить: поток сельских коммерсантов-староверов преобразил купечество.
Отечественный капитализм рос из крестьянского корня. Уже при Александре I на волю выкупилось 30 тысяч крепостных, причем, за большие деньги. В начале XIX века хозяевами 77% мануфактур разных отраслей были крестьяне либо купцы из той же среды и только 16% принадлежали дворянам.
Духовное равноправие староверов относилось не только к церкви, которую давно подмяло государство, но и к хозяйству. Раскольники не признавали частную собственность – в общине она была совместной, ярко напоминая социалистические идеи, набиравшие к тому времени популярность. Одна из комиссий правительства в 1862 г. предупреждала: «Деньги, кредиты, верная надежда на пособие и поддержку влекут в раскол. Видя близкие примеры крестьян, сделавшихся миллионерами, многие ищут места и совета у них же».
В середине XIX в. МВД насчитывало более 130 разных сект, «которых не перечесть, как тени красок». Экспедиции ведомства по губерниям центра России установили, что, по самым скромным оценкам, число староверов выше официальных данных в 11 раз. И если их по переписи 1897 г. значилось 2 млн, то реальность рисовала совсем иную картину. К середине XIX в. рабочий класс России не был столь могучей силой, как в Европе. Но староверы – «опасный соперник, который, встречаясь на каждом шагу, до сих пор прячет голову свою во тьме», писали чиновники. Главная масса недовольных не в классе, а в религиозной конфессии. И там разные слои: крестьяне, рабочие, мещане, купцы.
Принципиальный момент – инициативы купцов бурлили в Москве. Она – «матка нашей русской фабрикации». Причем, с самого начала московский купеческо- крестьянский капитал отличался своеобразием. Вырастая из торговли внутри России, он лет 20 игнорировал Московскую биржу, открывшуюся в 1839 г. Купцы куда спокойнее и продуктивнее вели переговоры в трактирах и на ярмарках. Они не замечали банки, а пользовались кредитом общин. Словом, староверческий капитализм – детище не классических западных принципов, а собственных духовных и организационных. Писатель М. Пришвин, выходец из старообрядческой семьи, воспевал край Выга, где его предки «боролись с царем Петром и в государстве его великом создавали свое государство».
Между прочим, модель Выговской общины легла в основу устройства общин по всей стране. Этот огромный мир жил по законам своим, но не государства. Их главный принцип – духовное и хозяйственное равенство всех членов общины. Род занятий и положение зависели только от способностей каждого и признания староверов. Любой крестьянин, хотя и малограмотный, мог стать наставником или настоятелем. Это обеспечивало открытость, гласность и взаимное доверие. Здесь истоки честного купеческого слова – без расписок, на веру, по совести. Обмануть удается один раз, после чего «глаз не показывай и не живи на свете, покинь здешнюю сторону и весь привычный промысел… Вот вам русская биржа и маклерство!».
А ведь речь шла о деньгах нешуточных. Один пример. Знаменитая династия Рябушинских появилась в 1820 г. И к 1859 г., когда скончался её основатель Михаил, капитал превышал 2 млн рублей. А деньги для старта – устройства крупной фабрики с современным оборудованием – выделяла ключевая для Москвы община Рогожского кладбища, из которой происходила жена Михаила. Вроде бы и капитал нарастил он, однако распоряжаться им без общины не мог. То есть институт частной собственности в общинах не действовал.
Это не мешало купцам выходить с крупными экономическими инициативами, например, о строительстве собственными силами железных дорог. И тогда, мол, «дан будет русскому купечеству новый быт… оно будет выведено из зависимости иностранцев». Факт тем более удивительный, поскольку тогдашний николаевский министр финансов Е. Канкрин сомневался в строительстве железных дорог в российских условиях.
Почти каждое десятилетие с 70- 80-х годов XVIII века и до середины XIX века промышленный потенциал экономики, в среднем, удваивался. Причем, его рост совпадал с утверждением новой староверческой политики. Важная веха на этом пути – Указ Екатерины II в 1782 году отменил двойной сбор с раскольников, приравняв их к остальному населению. А затем власти отказались и от термина «раскольники». От них стали принимать судебные свидетельства и допустили к выборным должностям.
Но и в этот раз действия власти не отличались последовательностью – это, как видно, родовая травма России. Сначала купцам, «не принадлежащим к святой церкви», разрешили оставаться в своей гильдии лишь год, если не представят документы о переходе в единоверие. А позже в Москве сословие разбавлялось иностранцами и дворянами. В результате управление смещалось к жесткому контролю чиновников. Запретили совмещение государственной службы и коммерции. Представители московского купечества нашли пути бить челом Александру II. Некоторые запреты сняли – правительство осознало, что за раскольниками огромный экономический потенциал. Даже Петербургская городская дума ощущала влияние купцов, не говоря уж о Екатеринбурге и других городах, главами которых были староверы.
«Можно сказать, пишет Пыжиков, что в пореформенный период старообрядческое купечество стало своего рода экономическим отделением русской партии. Опора на национальные традиции, борьба с иностранным засилием, неприятие либеральных принципов государственного строительства – вот те узловые точки, вокруг которых выстраивалось сотрудничество национально ориентированной части элиты и московской купеческой группы».
Но в конце XIX века в Петербурге усилилось движение к буржуазной монархии. Чиновники, а следом – промышленники, купцы, банкиры смелее разворачивались к международным финансовым рынкам. Настоящий революционный толчок исходил от министра финансов С.Ю. Витте, который ввел золотой эквивалент бумажной денежной массе. Это на первый план выводило биржи и банки. В результате всё больше притекали в Россию иностранные инвестиции, которые в глазах власти успешно конкурировали с капиталами фабрикантов – вчерашних крестьян. В Москве резко усилили влияние филиалы петербургских банков. Вопреки староверческим принципам, обострялась конкуренция, заставлявшая чаще задумываться о повышении производительности труда, рентабельности, сокращении издержек.
А думать староверам об этом не мешало бы. Вот факт: производительность ткачей петербургских вдвое превышала владимирских и в 2,8 раза – московских. Такая же картина с металлургами. Однако нормальные для европейского капитализма вещи подрывали привычные общинные устои.
В свою очередь, иностранцы, которые инвестировали в Россию и, наняв персонал, сразу раскручивали только что построенные фабрики и заводы, никак не могли понять коллег-староверов. Зачем они, в первую очередь, обзаводятся всей социальной инфраструктурой для рабочих: больницами, школами, столовыми и даже жильем?! И только потом запускают производство? Это, мол, чистый социализм!
Петербург же, продвигая новации классического капитализма, надеялся, тем самым, балансировать устои самодержавия за счет купцов-староверов Центрального региона. Реакция последних была ожидаема: в своих серьезных проблемах купцы винили Петербург, а значит – царя-батюшку. Опасения за своё будущее у староверов возникло задолго до революционной ситуации 1905 года. А «правительство своими руками создавало себе врагов из «людей порядка»…толкая староверов- капиталистов на путь политической оппозиции».
Во что это вылилось – в следующий раз.
Игорь ОГНЕВ
