У ИСТОКОВ ВОЗРОЖДЕНИЯ

НА ПОЭТИЧЕСКОЙ ВОЛНЕ

Евгений Вдовенко родился 25 декабря 1926 года в станице Крымской Краснодарского края, в казачьей семье. В связи с частыми переездами родителей (отец был военнослужащим) детские годы поэта были богаты впечатлениями. Не тогда ли зародилось у него трепетное отношение к слову?

После учебы в Харьковском танковом училище (г. Самарканд, 1944 г.), в звании старшины Вдовенко назначен командиром самоходки. Сын словно пришел на смену отцу, погибшему 30 апреля 1945 года. Далее снова учеба. Годичные курсы лейтенантов в Ростовском артиллерийском училище, затем – Высшее Рязанское воздушно-десантное училище. А после – должность строевого командира в Костроме, Туле, Забайкалье и 325 прыжков с парашютом. Все это не очерствило душу кадрового офицера, а призвало воспеть повседневный труд солдата.

Первая книга называлась «Юность на посту» (1960 г.). Следом вышел поэтический сборник «Муза с парашютом». Во время службы окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Им издано около десяти поэтических сборников. Вдовенко – член Союза писателей СССР с 1972 года, заслуженный работник культуры РФ, почетный гражданин Советского района ХМАО.

После его смерти (11.06.2002 г.) одна из улиц г. Советского названа в честь поэта-десантника, подполковника, казачьего атамана.

РЕКИ, ПОЛЯ, ПОЛЯНЫ

…Рассудила жизнь толково,

Ясность в летопись внеся:

С Дона – поле Куликово,

А с Москвы – Россия вся… Е.В.

Сентябрем повеяло с Оки,

с Дона тучи обложили север,

а в толстовской Ясной рысаки

стелят гривы по траве осенней.

Зябко. Неспокойно, и на днях –

бабье лето очень будет кстати:

два бойца привстанут в стременах,

на обоих лишь на миг и хватит…

Дело это скверное – война, –

так оно не только по Толстому:

в мире боевые времена

гибельны не смерду лишь простому…

Оторжали кони, а мечи

выржавели начисто по битвам, –

успевай лишь новые точи

да готовь харчи к поминкам сытным!..

Дмитрий победил! Бежал Мамай.

Лев Толстой родился в ту же пору…

Перед прошлым шапки не ломай,

а готовься к новому отпору!

Силу чтут в любые времена!!

Ублажают. Обряжают в Слово!!!

Это вот и странно, что она

Возмутила мир в душе Толстого…

Как лишить их силы, – забияк,

жадных и на славу, и на злато?!

Ведь не гладиаторы в боях, –

в перьях петушиного азарта?!

Дух ристалищ – даже в схватках вер,

с их непримиримостью к неверным!

Передел влияний, зон и сфер –

Не кулачный мордобой в тавернах!

А убийств не отделить от краж,

как желаний – от своих наличных…

Пьяный, после этого, кураж – семечки!

Но человек – забывчив!

То же, что от бога – у одних,

у других – объедки от него же.

Зябко! Вспоминаю всех родных –

И у всех всё то же, то же, то же.

Срубишь гидру – новый гад возник,

пострашней известных страхолюдин:

не для сказок! – и страшилок с них

малевать, за жизнь дрожа, не будем!!

Лучше показать Бородино,

тульский Кремль и поле Куликово –

символы, которым суждено

забияку отрезвлять любого!

Как сошлись – стоять, а не грозить,

защищать, а не лишать уюта…

…Впрочем, Русь умеет и дерзить:

ведь не всякий – Лель, есть и Малюта!..

Правда, этот внутренний вопрос

горше водки и кислей лимона,

но решать его не нужен гость,

будь он хоть мудрее Соломона.

На Москве – Москва, а на Дону –

что-то вроде полевого стана:

как на них из-под руки взгляну –

так с чего-то и спокойней стало.

А с Воронки тихой поднимусь

на холмы яснополянских весей –

и душой, и думами уймусь,

словно снова и здоров, и весел!

Как очнулся б враз от забытья –

вскину взор от пажити осенней,

вспомню вмиг, что родина моя –

и восток еще, и юг, и север!

Сколько этих рек, полей, полян!!

А людей – породы незлобивой?!

Чуть не всякой крови – пополам

с мыканьем земли неодолимой!!

Я не перехваливаю, но

и пристрастной тяги к ней не скрою:

что мне с кровью родиной дано –

то готов и возвратить ей с кровью!

МИРНОЕ УТРО

Июльское утро подобно молозиву,

но воздух не только теленком пропах:

сорока строчит пулеметом по озеру,

как Анка – по белым в парадных цепях.

И черным туманом мошка окаянная

казачьими лавами прёт напролом…

А утро-то мирное да румяное:

как с голубем голубь, крыло под крылом…

Вот-вот за эскадрой эскадра кильватером

утиные выводки гладь зарябят,

а я о войне, да еще не на матерном –

и хоть бы словцо сорвалось за ребят!

Несчетно потомств не увидели этого

прекрасного утра в моей стороне –

по очень бы мирному, ими воспетому,

что с болью приходится чувствовать мне.

И знаю ведь, знаю, что жизнь не без горечей,

но есть же и минимум всяких потерь,

где воля не значит, как хочешь, так вольничай

и все забирай, что забрать захотел.

Ведь вот никому не взбрело даже в голову

хоть утро бы это присвоить, – слабо!!

А счастье родиться доступно и голому,

А все, что приходит, уходит само…

Пока я искал, как все это мне выразить,

оно – это самое – сгинуло прочь,

позволив Кому-то не раз его вымазать

и все зачернить в непроглядную ночь.

ДАЛЁКОЕ И БЛИЗКОЕ

Тюльпаном парашютным мой перкаль

облагородил небо: в этой ткани –

возвышенность и к высям, и к верхам,

кичливо вознесённым над веками.

А небо, небо всякое – по мне,

по гордому наследнику Икара,

чья участь, может быть, и не вполне

в моё воображенье проникала.

Там, верно, что-то есть и от глубин

в космических пучинах океанов,

что разрушают в нас гемоглобин –

но не мечту отважных капитанов!

По сути же "морской мой ареал"-

от Балтики всего-то до Байкала,

что, как известно, в песне морем стал,

а глубиной – и океана мало.

Я – воин ВДВ: Вдовенко я.

Друзья перешутили: ВэДэВенко...

Но в ДЕВ – и молодость моя,

и самоутвержденье человека.

От купола до "сбруи" подвесной –

ещё все в ранце и, снаружи, в сотах,

а ты уже летишь, как дух лесной,

царящий даже на больших высотах!..

Вообще-то с детства я люблю леса,

а в них – речушек сонные завалы,

где как сквозь дно сияют небеса

с безмолвноликим видом зазывалы...

И я плескался в этой глубине

речной воды при небе и при лесе,

уже не сомневаясь, что и мне

придётся бороздить и поднебесье.

Но вот и это позади давно –

и впору саван сравнивать с тюльпаном,

а я всё вижу то резвое дно

с его заветным детским океаном...

Вздыхаю? Нет! Рождённый Декабрём –

ничьим не позавидовал я срокам,

добро сполна оплачивал добром,

не потакая, впрочем, лишь порокам.

Ни разу не гадал, в каком году

наступит миг моей разлуки с миром,

но на заре пришёл – и к ней уйду:

заря всегда была моим кумиром.

Ведь в ком-то что-то я и сам зажёг,

что мне зачтётся вместо оправданий

и мой последний затяжной прыжок

пройдёт без происшествий – как и давний...

НЕ ГОДА НА ВИДУ, А ДЕЛА

Не в медах, не на льготном режиме,

не бельмом, но не в задних рядах

мы годами отца пережили,

при живых материнских годах.

А теперь, по живым-то и маму

на рысях обойти норовим, –

не сломай нам, Всевышний, программу,

ибо в жизни всё связано с ним...

Это, брат, я к тому, что в отчётах

не года на виду, а дела,

и при чьих это было почётах,

в делах этих не было ль зла?..

Кровь-то, ясно, была, – мы ж солдаты,

хоть напали не мы, а на нас,

ибо мера военной расплаты

лютовата бывает подчас...

Запах крови, сам вид этой крови

далеки от лирических чувств:

как на бойне, по красной соломе, –

я по слякоти этой топчусь!

Но мы оба – любители мяса,

а в Сибири я стал сыроед –

и никто надо мной не смеялся:

вон, мол, как уплетает поэт!.

Это с красной строки на закате

странно выглядит в сильных очках:

руки белые в красном мускате –

и такие же блики в зрачках.

Или это не в духе прогресса,

или вечная в мире война,

но пролитая кровь, – как железо!...

Как железо, ржавеет она...

Так что мало сказать – мол, не суйтесь,

видом белых костей устрашить.

Ржа источит всех в бурую супесь,

а землёй надо как-то ведь жить?!

Потому-то, брат, я долголетьем

не ношусь: мне сгореть со стыда б!

О делах же судить нашим детям, –

ты же знаешь, что к детям я слаб...

Евгений ВДОВЕНКО


57153