Таинственна река Пясина на Таймыре. Манит она рыбаков сказочными уловами, охотников – обилием дичи и стадами оленя, любителей истории – своими загадками. Но места те труднодоступны. В 1961 году туристам посчастливилось увидеть там старинную плиту, на ней хорошо читалась надпись: «Погибшему графу, графине и их дочери. 1740». Краеведы предположили, что памятная плита установлена пострадавшей семье Долгоруких (Долгоруковых). В 1730 году эти знатные вельможи проиграли битву за российский престол.
ЗОЛОТО, БРИЛЛИАНТЫ…
При воцарении императрицы Анны Иоанновны всемогущему семейству князей Долгоруких велели в три дня убраться из Москвы. Наталья, урожденная Шереметева, только породнилась с этим семейством: вышла замуж за князя Ивана Алексеевича. Шестого апреля 1730 года состоялась свадьба, а через три дня – ссылка!
«…Каково мне тогда было видеть: все плачут, суетятся, сбираются, и я суечусь, куда еду, не знаю, и где буду жить – не ведаю, только что слезами обливаюсь, – вспоминала Наталья. – Стала я сбираться в дорогу, а как я очень молода, никуда не уезжала и что в дороге надобно, не знала… Вижу, что свекровь и золовки с собою очень много берут из брильянтов, из галантереи, все по карманам прячут, мне до того и нужды не было, я только хожу за ним (Иваном) следом, чтоб из глаз моих куда не ушел, и так чисто собралась, что имела при себе золото, серебро – все отпустила домой к брату на сохранение».
Наталья взяла мужу тулуп, себе – шубу да платье черное. Брат прислал ей на дорогу тысячу рублей, она взяла 400, оставшиеся вернула, подумала: «На что мне так много денег, мы поедем на опчем котле… После уже узнала глупость свою, да поздно было. Только на утешение себе оставила одну табакерку золотую, и то для того, что царская милость. И так мы, собравшись, поехали; с нами было собственных людей 10 человек да лошадей его любимых верховых… Из моей родни никто ко мне не поехал проститься – или не смели, или не хотели, Бог то рассудит; а только со мною поехала моя мадам, которая при мне жила; я и тем была рада».
«Моя мадам» – это гувернантка- иностранка Мария Штрауден. В 14 лет Наташа Шереметева осталась круглой сиротой, Мария заботилась о ней, пытаясь заменить матушку. Был бы жив отец Наташи, не допустил бы несчастия своей любимице. Борис Петрович Шереметев при жизни получил славу и почет, он стал одним из первых русских генерал-фельдмаршалов, богатейшим вельможей. «Не всегда бывают счастливы благородно рожденные; по большей части находятся в свете из знатных домов происходящие бедственны, а от подлости рожденные происходят в великие люди, знатные чины и богатства получают. На то есть определение божие», – философски заметит Наталья Борисовна в своих мемуарах «Своеручные записки…».
РОДСТВЕННИКИ
Но вот Долгоруковы собрались. В обозе – старый князь, глава семейства Алексей Григорьевич, жена его Прасковья Юрьевна, четверо их сыновей, три дочери. Одна из них, Катерина, после обручения с императором Петром II получившая титул «Ее высочество государыня-невеста». Ей было горше всех...
Княжна «прекрасная сердцем и душой», будто чувствуя беду, отказывалась идти под венец с царем, но гордые отец и брат Иван не посчитались с ее мнением. Екатерина понравилась Петру с первой минуты, как он «случайно» увидел ее в подмосковном доме Долгоруких. Вскоре в Лефортовом дворце состоялось торжественное обручение, все вельможи с завистью смотрели на счастье Долгоруких. Но быстро оно кончилось. Петр II умер от оспы. Отношение к Долгоруким вмиг поменялось. «Куда девались искатели, друзья?.. Все меня оставили в угодность новым фаворитам», – писала Наталья.
Ей было всего 16 лет, она могла бы счастливо устроить свою судьбу. От природы девушка весела, доброго нрава, красива. Богатые женихи искали ее руки, но она ждала человека, которого полюбила бы. И он появился. Знатный, красивый, императорский 22-летний любимец Иван Долгорукий. Родной брат Натальи Петр Шереметев с детства был товарищем Петра II, вместе с ним рос и учился. Брат не ладил с князем Долгоруким, потому отговаривал сестру: «Не выходи за него!» Наталья его совет не приняла. «Честна ли это совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему?» – рассудила княжна.
Посмотрим, с кем породнилась наша героиня.
Писательница Александра Ишимова, чьи рассказы по истории России хвалил Пушкин, отмечала: «Иван Долгорукий, несмотря на свои молодые лета, был очень хитер и умел искусно поддерживать привязанность к нему Петра… Падение Меншикова открыло Долгоруким столько новых надежд, столько новых средств к возвышению, что, ослепленные счастьем, они позабыли все благоразумие и вместо того, чтобы сделаться осторожнее после ра- зительного бедствия Александра Даниловича, погубили свое счастье точно так же, как он».
Долгоруковы составили завещание, что якобы Петр передает российский престол своей невесте, под сочиненным документом Иван ловко подделал подпись царя. Мошенничество не сошло им с рук.
Любопытные характеристики этим персонам дает посол испанского короля герцог Лириа: «Князь Иван Алексеевич Долгоруков отличался только добрым сердцем. Государь любил его так нежно, что делал для него все, и он любил государя так же (и делал из него все, что хотел). Ума в нем было очень мало, а проницательности никакой, но зато много спеси и высокомерия, мало твердости духа и никакого расположения к трудолюбию; любил женщин и вино; но в нем не было коварства. Он хотел управлять государством, но не знал, с чего начать; мог воспламеняться жестокою ненавистию; не имел воспитания и образования…».
О главе семейства: «Князь Алексей Долгоруков, второй наставник царя Петра II, министр Верховного совета и отец фаворита, был ума очень ограниченного и, не зная никаких хороших светских обращений, был коварен и не терпел иностранцев; был рабом двора, предан старинным обычаям и набит тщеславием до того, что вздумал возвести на престол дочь свою…».
Князь Алексей Григорьевич происходил из семьи видного дипломата Григория Долгорукова, владельца роскошной подмосковной усадьбы Подмоклово. Матушка его, Мария Ивановна, из знаменитого рода князей Голицыных. В молодости Долгоруков ездил по заграницам, выполнял дипломатические поручения Петра I. Потом был губернатором Смоленска, президентом Главного магистрата. За труды свои ратные заслужил награды: ордена Александра Невского и Святого апостола Андрея Первозванного. И вот пошло всё прахом…
Супруга князя, Прасковья Юрьевна, урожденная Хилкова, тоже из благородных и знатных. Отец ее – князь, новгородский губернатор. Мать – потомок кучумовичей (царевичей сибирских). Так называли многочисленных детей, внуков, племянников знаменитого хана Кучума. Они попали в плен, когда Россия покорила Сибирское ханство. Поселились царевичи в Ярославле и Мещёре.
Провидению было угодно отправить Прасковью Юрьевну в ссылку на родину предков. Но пока указом императрицы Анны Иоанновны Долгоруковы направляются в свое дальнее село Никольское, что в Касимовском уезде Пензенской губернии…
«Девяносто верст от города как отъехали, в первой провинциальной город приехали; тут случилось нам обедать, – вспоминает Наталья. – Вдруг явился к нам капитан гвардии, объявляет нам указ: «Велено-де с вас кавалерии снять»; в столице, знать, стыдились так безвинно ограбить, так на дорогу выслали».
Пока добирались до своего села, натерпелись мытарств. Лучшее место, где поставить палатку, «выберут свекру, подле поблизости золовкам, а там деверьям холостым, а мы будто иной партии – последнее место нам будет. Случалось, и в болоте: как постелю снимут, мокро, иногда и башмаки полны воды».
Через три недели, путаясь в пути, наконец прибыли Долгоруковы в свое село. Жили там не более трех недель. Примчался к ним офицер гвардии с 24 солдатами, объявил: «Ехать им в дальний город, а куда – не велено сказывать, и там под жестоким караулом содержать, никого к вам не допущать!»
«Великой плач сделался в доме нашем. Можно ли ту беду описать!» – восклицает Наталья.
«СУДНО ВЕРТИТ С БОКУ НА БОК»
Доставили опальное семейство в Касимов, далее предстояло плыть на стругах. На одном судне отгородили для Ивана и Натальи небольшое помещение, получилось вроде чулана, ее гувернантка затыкала все щели, обила стены, чтоб было надежно.
Настал час отправки в дорогу. На прощание «ухватились мы друг другу за шеи, и так руки мои замерли, и я не помню, как меня с ней растащили... Тогда я потеряла перло жемчужное, которое было у меня на руке, знать, я его в воду опустила... да мне уже и не жаль было, не до него: жизнь тратится! – вспоминала княжна Наталья. – Сколько имела оная моя воспитательница при себе денег, мне отдала; сумма не очень велика была – 60 р., с тем я и поехала».
Путешествие было трудным. Как разразится гроза с ветром, то «судно вертит с боку на бок: как гром грянет, то и попадают люди. Золовка меньшая очень боялась... Плачет и кричит. Я думала – светопреставление! Принуждены были к берегу пристать. И так всю ночь в страхе без сна препроводили. Как скоро рассвело, погода утихла, мы поплыли в путь свой. И так мы три недели ехали водою. Когда погода тихая, я тогда сижу под окошком в своем чулане, когда плачу, когда платки мою: вода очень близко, а иногда куплю осетра и на веревку его; он со мною рядом плывет, чтоб не я одна невольница была. А когда погода станет ветром судно шатать, тогда у меня станет голова болеть и тошнить, тогда выведут меня наверх на палубу и положат на ветер, и я до тех пор без чувства лежу, покамест погода утихнет…».
Добрались до Соликамска, здесь ссыльных ждали подводы и новые испытания – переезд через Уральские горы на лошадях. «Эта каменная дорога, я думала, что у меня сердце оторвет; сто раз я просилась: дайте отдохнуть! Никто не имеет жалости, спешат как можно наши командиры... а надобно ехать по целому дню, с утра до ночи... Негде было останавливаться на ночлег, негде обогреться и обсушиться в дождь. … Сколько мы в этой дороге были недель – не упомню».
А дорога вела к Тюмени, далее – в Тобольск.
ВЕЛИ КАК АРЕСТАНТОВ
В Тобольск изгнанники прибыли в конце августа. Прежнего добродушного конвойного офицера сменил грубый. «Дай Бог, и горе терпеть, да с умным человеком; какой этот глупой офицер был, из крестьян, да заслужил чин капитанской. Он думал о себе, что он очень великой человек и сколько можно надобно нас жестоко содержать, яко преступников; ему казалось подло с нами и говорить, однако со всею своею спесью ходил к нам обедать. Изобразите это одно сходственно ли с умным человеком? В чем он хаживал: епанча солдатская на одну рубашку да туфли на босу ногу, и так с нами сидит. Я была всех моложе и невоздержна, не могу терпеть, чтоб не смеяться, видя такую смешную позитуру…».
Долгоруковы с неделю ждали, когда починят судно, на котором им предстояло плыть. Работы завершились, и «новой командир повел нас на судно; процессия изрядная была: за нами толпа солдат идет с ружьем, как за разбойниками; я уже шла, вниз глаза опустя, не оглядывалась. Пришли мы к судну; я ужаснулась, как увидела: великая разница с прежним. От небрежения дали самое негодное, худое…».
Продолжение следует
НА СНИМКАХ: портреты Ивана и Натальи Долгоруких, художник неизвестен.
Елена ДУБОВСКАЯ /фотокопии из архива автора/
