Мастер сибирской прозы Анатолий Омельчук на одной из своих творческих встреч с читателями подарил мне свой последний, или, как принято сейчас выражаться, «крайний» сборник автобиографических рассказов «Обдорская баллада» с дарственной надписью «Роману – на доброе чтенье».
«Ну что такого интересного может быть в зарисовках на тему советской эпохи», – несколько скептически подумал, было, я. Но, едва раскрыв книгу, тут же погрузился в неё с головой. «Обдорская баллада» оказалась целым эпосом, написанным размашистыми, широкими мазками, подобно полотнам художников- экспрессионистов. Увлекательнейшей эпопеей про северный край и покорителей этого сурового фронтира, чья повседневная жизнь была, по современным меркам, одним непрерывным, непрекращающимся подвигом. Трудностей и невзгод у этих людей было несравненно больше, чем благополучия. Почему же они оставались верны Северу? Об этом и решил спросить у самого автора «Обдорской баллады».
– Я бы не согласился, что радости и счастья у нас было меньше, чем выпавших на нашу долю испытаний, – отвечает Анатолий Константинович. – Двадцать лет моей северной, салехардской, жизни (включая несколько месяцев на Таймыре, где всё было ещё жёстче и суровее) вспоминаются как очень счастливые. Когда-то, что сейчас кажется дискомфортом и невзгодами, для тебя – естественная среда обитания, то ты и не воспринимаешь их в таком качестве. Тем более, когда не знаешь ничего иного, Ведь родился я тоже в суровом краю, когда в нашей деревне ещё не было электричества.
Когда я приехал в Салехард, где нормальная температура зимой – минус сорок пять градусов, а бывает и за шестьдесят, для меня это не было шоком, я был к этому готов. А если вовремя не обзавёлся тёплыми кальсонами – это уже твои проблемы, а не некое жестокое испытание свыше. Конечно, сейчас, задним числом, когда все с ужасом рассказывают про Север и пугают им, я сам иногда с недоумением задаюсь вопросом: а как же я там прожил всё это время? Целых двадцать лет! Но в реалиях того времени это была обычная жизнь с обычными, рядовыми проблемами, и никто из нас не воспринимал себя в качестве супергероя, преодолевающего сверхиспытания.
Разумеется, случайные люди на Севере не приживались. Но двадцать лет – это вполне достаточный срок, чтобы привыкнуть и «пустить корни». Никто из моих друзей, которые остались на Севере, сейчас не бьёт себя в грудь и не говорит о нечеловеческих условиях и героизме.
– Многие жители Сибири прошлого века стали сибиряками поневоле. Я имею в виду раскулаченных, репрессированных и сосланных советским государством в эти бывшие тогда очень неприветливыми края. Насколько я знаю, ваш отец тоже из их числа. Как эти люди и их потомки сумели примириться с государством и простить ему свои семейные трагедии?
– Мне кажется, что на этот счёт слишком много всего «наворочено». Моего отца сослала в Сибирь не столько советская власть, сколько его семья. История была такая: у моего украинского деда Терёши было девять детей и одиннадцать лошадей. Когда началось раскулачивание, власти посчитали, что лошадей «перебор», и дали деду разнарядку: двух членов семьи надо отправить в ссылку. На семейном совете было решено послать в ссылку моего отца и младшую сестру Татьяну, потому что они были молодые и не обременённые своими семьями.
Только в зрелом возрасте я узнал, что отец, до того как осесть в моём родном селе Могочино, был ссыльнопоселенцем и строил Беломорканал. Он сам об этом не рассказывал, в семье вообще не принято было говорить на эту тему. Но никаких претензий к советской власти у него не было. И к родне, кстати, тоже.
Наверное, это жизненная философия трудового человека. Ты просто рождаешься в эту эпоху и эти обстоятельства, где идут какие-то исторические процессы, которые тебя, так или иначе, задевают. И это не воспринимается в качестве некоей несправедливости. Так уж было суждено, другой жизни для тебя нет.
Да и абстрактного понимания справедливости у этих людей не было. У них были только выпавшие на их долю реалии и текущие задачи – выжить и накормить семью. Всю свою жизнь мой отец посвящал семье и детям и очень гордился тем, что он классный, квалифицированный рабочий.
Я вообще считаю, что только у слабого, несамостоятельного и несамодостаточного человека могут быть претензии к эпохе, современникам, власти, и мнение, что ему все обязаны. Моя мама даже не знала, где находится поселковый Совет – она всегда считала, что наше благополучие зависит только от того, что и как мы сделаем сами, ни на кого не рассчитывая. Это нормальная крестьянская этика и здоровое мировосприятие.
– Вы стали тюменцем в 1987 году прошлого века, и до сих пор храните верность нашему городу. Что привлекло и что удерживало вас в нём?
– Я никогда не демонстрирую нарочито какую-то верность городу. Просто построил себе дом и в нём живу. И для меня это самое удобное место на планете Земля. Хотя, наверное, так получилось не случайно. Однажды я узнал, на какой параллели находится Тюмень. И ради любопытства решил выяснить, а на какой стоит мой родной посёлок Могочино? И что же оказалось? Мой дом в пригороде Тюмени находится на той же параллели, что дом, в котором я родился. Вплоть до секунды. Можно сказать, что привязка моей души к координатам Могочино просто продлилась по параллели.
– В своём творчестве вы уделяете большое внимание сибирской и, в частности, тюменской истории. В связи с этим такой вопрос. Согласно официальной историографии, Тюмень – относительно молодой город, в этом году он отмечал своё 436-летие. А между тем ни для кого не секрет, что до российской экспансии в Сибирь на её месте стоял большой по тем временам город, последовательно бывший столицей нескольких сибирских государств. Почему же эти годы не засчитываются в «стаж» Тюмени? Нет ли здесь исторической несправедливости?
– Для начала хочу отметить, что официальный указ царя Фёдора Иоанновича об основании Тюменского острога до сих пор не найден. Что же касается подлинного возраста Тюмени – существует так называемый «Каталонский атлас» – карты мира, созданные в XIV веке и являющиеся сейчас очень авторитетным историографическим источником, и в них на месте нынешней Тюмени обозначен город Чимги-Тура. А на эти карты, надо сказать, попадали лишь города, имевшие очень большое значение. Но это «свидетельство о рождении» Тюмени почему-то игнорируют. А если по-честному, в 2024 году наш город должен праздновать 650 лет своего существования. По самой меньшей мере.
Касательно же российской «экспансии» – вряд ли освоение русскими Сибири корректно называть этим словом, подразумевающим покорение. Я сейчас заканчиваю работу над фильмом «Сибирский путь Александра Невского», о хождении князя в столицу Чингизхана, КараКорум, и получение им «небесного ярлыка» на правление. И полагаю, что историю российской Сибири надо отсчитывать именно с тех времён, с середины XIII века. С этого момента русские княжества вошли в состав великой евразийской империи Чингизидов. Таким образом, Сибирь и Русь стали равноправными частями одного – единого – государства. История которого не прерывалась, просто столица со временем переместилась из сибирских земель в Москву. А ещё три столетия спустя, в 1555 году, сибирский хан Едигер добровольно перешёл в российское подданство, а Сибирь вошла в состав Московского царства. Таким образом, о завоевании и подчинении речи идти не может, и слово «экспансия» очень искажает суть имевших место событий.
– Вы ввели в оборот такой термин, как родиноведение. Что обозначает и как родился?
– Меня часто называли краеведом. Но мне это определение было не очень по душе. Родину «краем» не назовут, слишком этот термин отстранён и индифферентен. Тогда я задумался, а кто же я в таком случае? Тогда и всплыли эти слова – родиновед и родиноведение. Познание родного места, которое не просто изучаешь, но и всем сердцем любишь. А это уже нечто качественно иное.
У человека не два родителя, а три – мама, папа и родное место. У многих людей есть особый дар, я называю его «ген родины». Когда тянет, манит, примагничивает, хочется вернуться, снова увидеть родное место… Это именно дар, он присущ не каждому. И, наверное, даже когда такой человек умирает, остаётся привязка его души к тому месту, где он родился и куда стремился всю свою жизнь.
Поэтому родиноведение больше сродни не науке, а любви. Познанием и осмыслением своих малой и большой родин мы занимаемся не из практических побуждений, а по любви к ним. А способы для этого есть самые разные – через современников, события, к которым сам причастен, изучение истории, географии, природы. На данный момент у меня вышло 55 книг, и все они, по большому счёту – родиноведение.
К великому сожалению, когда я учился в школе, у нас не было уроков, на которых рассказывали бы о посёлке, в котором жил, его прошлом, людях, природе. Мы изучали лишь общую ботанику, общую географию, общую историю. Не сильно изменилась ситуация и в настоящее время. Поэтому я, будучи членом областной Общественной палаты, четыре года назад выступил и сказал, что было бы хорошо, если Тюменская область вместе с входящими в неё округами станет пионером и «пилотом» внедрения уроков родиноведения в России.
Я, конечно, понимаю, что это непросто. Надо разработать и издать множество учебных пособий – отдельно для Тюмени, Тобольска, Ишима, Салехарда, Нижневартовска… Задача сложная. Тем не менее, я верю в то, что уроки родиноведения должны стать обязательным школьным предметом. Каждому ребёнку, с самого первого класса, необходимо изучать своё родное место, а через него – и себя самого.
Может быть, потому что у нас до сих пор не было ничего подобного, мы время от времени теряем свою страну. Вот потеряли Советский Союз – страну, в которой мы все рождались в единое огромное, общее пространство.
Помню, лет сорок назад ко мне в Салехард приехал мой друг, чешский путешественник Мирек Штетина. И я услышал от него: «Вы – счастливые люди: рождаетесь и живёте в таком просторе! А у меня лишь маленькая Чехословакия».
Когда умер Советский Союз, я взглянул на карту Российской Федерации и почувствовал себя обделённым. Я родился в другом пространстве, намного более великом.
– Может быть, в силу того, что я принадлежу к другому поколению, мне трудно понять такое чувство. Что общего было между побережьем Балтики и горами Памира, между петербургской набережной и ташкентскими чайханами, кроме того, что они находились на территории одного большого государства?
Я очень люблю донские степи, в которых родился и вырос. Не менее люблю Тюмень, которая стала для меня второй родиной. Но отчего я должен так же любить, к примеру, Махачкалу или Владивосток, где никогда не был и, с высокой вероятностью, никогда не буду, если только не поеду туда специально? Лишь потому, что они лежат по эту сторону государственных границ?
– Это сознательное ограничение своих возможностей. Я сейчас расскажу одну историю, как однажды «помолодел» и помудрел на много тысяч лет. Лет сорок назад в предгорьях Алтая, в одной из тамошних пещер, были найдены останки человека, жившего здесь 25 тысяч лет тому назад. На тот момент это был самый древний из подобных артефактов, найденных на территории Сибири. А я уже тогда интересовался историей и решил обязательно посетить это место.
И вот автобус высадил меня у подножия нужного холма, я поднялся к пещере и забрался в неё. Тут как раз пошёл дождь, и я волей-неволей был вынужден задержаться там на длительное время. Сижу у входа в пещеру, посматриваю вниз, на долину, где пасутся коровы, размышляю о том, что делали люди, жившие здесь в те невообразимо далёкие времена, чем они жили. И вдруг, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, будучи абсолютно трезвым, почувствовал себя человеком той эпохи, стал современником всего того, что происходило здесь тогда. То ли я ментально перенёсся в то время, то ли оно «вошло» в меня здесь. И это не единичный случай, что- то подобное я ощутил потом ещё раз, когда побывал в знаменитой Денисовой пещере.
Так если человек может прочувствовать себя частью иных исторических эпох родной земли, что говорить о Владивостоке, до которого несколько часов на самолёте.
– Что ж, будем надеяться, всё получится, и такая прекрасная идея обретёт своё воплощение. А у Тюмени появится ещё один бренд – «родина родиноведения».
– Я бы сказал – не надеяться, а верить. И делать. Потому что это очень важно.
НА СНИМКЕ: корреспондент «ТП» с А. Омельчуком. «Пока беседа. Потом можно и в шахматы сразиться».
Роман БЕЛОУСОВ
